— Ну вот, Сережка. Вчера я кое-что прикидывал на досуге, давай уточним, а после рабочего дня посовещаемся с начальниками цехов, с мастерами…
Требовательно зазвонил черный областной телефон, Ручьев взял трубку. Сам начальник управления товарищ Дерябин поздравлял с вступлением в должность и настоятельно просил дать к концу дня свои предложения по новому названию комбината.
— Хорошо, — сказал Ручьев, — как-нибудь на досуге… Сегодня? Но это ведь, кажется, терпит… Хорошо, Иван Порфирьевич, мы посоветуемся… Нет, пока не знаю… Но ведь я еще не осмотрелся… Я постараюсь, конечно, но оба заместителя в отъезде, из главных специалистов есть только бухгалтер-экономист… Ну, хорошо, приеду. — Ручьев пожал плечами и, положив трубку, вопросительно посмотрел на улыбающегося Чайкина. — Требует дожать месячный и квартальный планы. Первого июля в управлении назначено совещание, предлагает выступить с предложениями по расширению производства…
— Прошлогодние подправим, и валяй. Башмаков всегда так делал.
— За что и слетел. Странно, что ты предлагаешь его в пример.
— Не в пример, но комбинат-то прежний, ты только пришел, ничего еще не знаешь. Дерябин говорил с тобой конфиденциально, а через час-другой придет официальная телефонограмма: «Директору Хмелевского пищекомбината тов. Ручьеву. Предлагаем первого июля текущего года к одиннадцати ноль-ноль прибыть на областное совещание в управление местной промышленности. При себе иметь анализ производственной деятельности комбината и план увеличения производства установленной продукции».
— Анализ и план? Когда? Он же сам требует дожать месячные и квартальные задания, осталось четыре дня!
— Именно поэтому и гонит. Он умный, Толя, он знает, что полугодовой управление не вытянет, надо принимать меры. Вот и собирает большое совещание уже первого июля — пусть все видят, что Дерябин быстр, оперативен и контролирует ситуацию. Он даже мелкие детали не забывает: устаревшее название нашего комбината, смешную Доску передовиков в колбасном цехе. Да и не такие это мелочи. Так что не забудь о названии, занимайся текущими делами, гони план, а первого скатаешь в управление.
— Без анализа и плана?
— Подправим прошлогодние, Башмаков всегда так делал.
— Опять ты со своим тестем! Я что, идиот? Все башмаковское тут давно надо опрокинуть, развалить, разметать до основания. Или, по-твоему, не надо?
— Надо, Толя. Но знаешь, что говорил на этот счет господин Лихтенберг? Он советовал не разрушать слишком поспешно неудобное здание, чтобы не подвергнуться новым неудобствам. Улучшения надо вводить понемногу.
— Книжник ты. Начитался и золотой серединки хочешь, боязливым стал, осторожным.
— Предусмотрительным, скромно говоря, дальновидным.
— Скромняга! Но неужели ты думаешь, что с башмаковскими «планами» я поеду в управление?
— Проформа. У них свои планы.
— Но работать-то нам, Сережка! Зачем же нам прошлогодние руководящие бумажки?… — Он смял потухший окурок в пепельнице, достал новую сигарету. — Неси годовые отчеты за последнюю пятилетку и липовые ваши анализы. Как-нибудь разберусь. И составлю реальные планы, новые.
— Новые! Ничего не изменилось.
— А кто виноват? Мы же сами и виноваты — переписываем прошлогоднее старье, втираем очки самим себе. Хватит! Сыты!
— Хватит так хватит. — Чайкин неохотно поднялся. — Только сейчас не до анализов. Мне зарплату вот надо рабочим выплатить, а ты гони процент, занимайся текучкой, иначе запаришься и ничего не сделаешь.
— Сделаю, неси. — Ручьев щелкнул зажигалкой, прикурил сигарету и, проводив взглядом недовольного Чайкина, вызвал по селектору Куржака. Вчера из-за первенства с женой разводился, деятель, а нынче глаз не кажет.
В кабинет вбежала радостная Дуся, за ней крупный Иван Рыжих и кривоногий коротыш Федька Черт втащили злополучную доску из колбасного с новой красной надписью по черному полю: «Наши лучшие люди». Значит, Дуся проявила творческую инициативу и самостоятельность.
— Не пойдет, — забраковал Ручьев безжалостно и вышел из-за стола. — Я же просил, Дуся, — «Наши передовики». А лучше было бы так: «Наши передовые производственники». — Заметил ее огорчение, пояснил: — Нельзя оценивать человека только процентами плана. Выполнил, и лучший. А другие люди что же, худшие? Вот Иван Рыжих, например, перекрыл сегодня норму, а Федор Фомин не дотянул. Значит, одного на доску, а другой в худших походит, так? — Он требовательно посмотрел на рабочих. — Или не так, «стакановцы»?
— Не так, — сказал Черт обиженно. — Не на что пить-то.
— У меня жена родила, в больнице лежит, яблок просит, — пожаловался стоящий боком Иван Рыжих. — Зарплату нынче дадут, нет ли?
— Дадут. Тащите доску обратно и напишите, как я велел.
— Хорошо, — прошептала сконфуженная Дуся.
— Нам все одно, — сказал Черт. — Нам и наступать — бежать, и отступать — бежать. Я правду говорю. Я в кулак шептать не люблю.
Они шумно выволоклись со своей доской в приемную, грохнули дверью. Зачем тащились три человека? Видно, Дуся хотела показать свое радение, а мужики — справиться о получке. Оба, кажется, страдают с похмелья.
Красный телефон заливисто вернул Ручьева за стол. Звонил сам Балагуров, поздравлял с началом новой самостоятельной работы.
— День у тебя важный, торжественный, но все же не забудь: сегодня в четырнадцать ноль-ноль очередное заседание бюро, не опаздывай, а то выведем из состава… Не закрутился еще?
— Нет, пока все спокойно, спасибо за внимание.
— Перестройками не увлекайся, гони план, а то и районную сводку испортите, не только свою…
Будто все дело в отчетной сводке.
Пришел в сопровождении своей счастливо-воздушной Нины Сергей Чайкин с ворохом папок, свалил их на край директорского стола, а Нина положила перед Ручьевым финансовые документы для Госбанка.
— Подпишите вот здесь, здесь и еще здесь, — потыкала она красным лакированным ноготком. — И поставьте, пожалуйста, печать.
Ручьев подписал, достал из кармана резиновый черный кружочек, а из ящика стола — фиолетовую штемпельную подушку, потер по ней печатью, потом оттиснул на бумагах, где показывала Нина.
— Взяли бы вы ее, ребята, а то еще потеряю.
Они дружно отказались: не положено, что ты! Разве что секретарше Дусе, но она работает без году неделя, приглядись сначала. Потом Нина церемонно пригласила на свадьбу:
— В воскресенье мы с Сережей сочетаемся законным браком, просим вас пожаловать к двенадцати часам дня на свадебный обед.
— Ух ты! — восхитился Ручьев. — Так торжественно меня еще не приглашали. Обязательно приду! Но при одном условии: подумайте над новым названием комбината. Начальство приказало доложить к концу дня наши предложения.
— «Золотое кольцо», — выдала Нина близко лежащее.
— Это скорее для молодежного кафе.
— Почему? — заступился за невесту Сережка. — Колбаса же кольцами, кругами.
— А почему «золотое»? Колбаса желтая или себестоимость высокая? Да и выпускаем мы не только колбасу. Думайте еще.
Они заторопились к себе, а Ручьев раскрыл одну из принесенных Сережкой папок, но тут вошла директриса Смолькова:
— Здравствуйте, товарищ Ручьев!.. Как вы, вероятно, помните из вчерашнего разговора, я за разрешением собрать металлолом. Вы великодушно обещали, и вот я сама, лично взяла грузовик и приехала со школьниками. Необходима бумага, письменное распоряжение на предмет осмотра вашей территории и сбора металлолома.
Ручьев соединился по селектору с проходной:
— Антиповна?… Пусть школьники соберут железки вокруг складов, цехов и мастерской. Они на грузовике номер… Какой номер вашей машины? — спросил он Смолькову.
— УЛБ 12–15, — недоверчиво подсказала та.
— УЛБ 12–15, — повторил Ручьев в микрофон. — Не задерживайте, они со своим директором.
Ручьев опять придвинул раскрытую папку, взял лист бумаги, карандаш, но Смолькова глядела на него с удивлением и ждала. Не верилось, что дело, тянувшееся полгода, новый директор решил так легко и просто.
— Один звонок, и все? — недоумевала она.
— Все, — сказал Ручьев.
— А бумагу?
— Да вы что в самом деле, не верите?
— Верю, товарищ Ручьев, но у меня школьники, и без бумаги нельзя. Воспитание молодого поколения должно быть наглядным и идти в направлении уважения к порядку. — Увидела, что Ручьев нетерпеливо поморщился, зачастила: — Я объясню, объясню. Если, допустим, я выйду к ним без бумаги, без документа, возникнет нежелательная вольность, они увидят, что нас пропустила простая старуха Антиповна.
— Так я что, ворота вам должен отворять? У меня несколько другие обязанности.
— Извините, товарищ Ручьев, не ворота, дайте только бумагу. Молодое поколение должно наглядно видеть официальное воплощение власти, иначе оно приучится к самовольству… Надо написать — где, что и сколько лома собрать, а потом, на основании этого документа, проверить путем взвешивания на автовесах.
