— Понимаю, — сказал Феллини.
Его взгляд еще был прикован к губам Сандрино, а мысли уже мчались, обгоняя друг друга, взлетали, сцеплялись и разлетались в стороны, пытались встроить новый факт в систему старых, наталкивались на противоречия, строили схемы и отвергали их.
— Невероятно! — сказал он — Возможно, это и есть мотив убийства?
— Не исключено, что мы обнаружили звено, которого не хватало в вашей цепи. Если это так, то ваша теория верна. Можно вас поздравить.
— Избави бог! Такая поспешность только навредит делу.
Но, говоря так, Феллини улыбался, и Сандрино понял, что скала, о которую грозило разбиться сотрудничество СИФАРа н уголовной полиции, благополучно обойдена.
— В первой записке говорилось, что Новак будет подлецом, если потребует деньги, — развевал свою мысль Феллини. — Предположим, Новак передал прыгунам партию донарита, вывезенную им из Франции. Предположим далее, прыгуны не хотели платить за взрывчатку и даже апеллировали к патриотизму Новака. Поэтому Новак решил подставить им ножку и выдать пограничникам один из их транспортов. Прыгуны, возможно, подозревали или пронюхали о его намерениях. Не исключено, что он легкомысленно угрожал им. И когда им показалось, что он становится опасен, они убрали его.
Сандрино согласно кивал головой: логичная цепь, любое из ее звеньев можно считать доказанным, контраргументов — никаких. Старая практика правоэкстремистских организаций: предавать предателей тайному суду Сандрино знал десятки подобных примеров от чернорубашечников Муссолини и черного рейхсвера в Германии до хорватских коллаборационистов и французских оасовцев. Так почему же подстрекателям из Бергизельбунда не прибегнуть к тому же методу?
— Пожалуй, мотив мы выяснили, — сказал Феллини и слабо улыбнулся. — Теперь осталось найти убийцу. Завтра же еду на озеро Гарда. Если кто-то и можеи им помочь, так это Кардо.
Зазвонил телефон. Сандрино снял трубку. Почти в то же мгновение с его лица сбежала улыбка. Он прижал трубку плечом к уху и достал записную книжку и шариковую ручку.
— Взорвали мачту, — прошептал он Феллини, записывая сообщение.
— Десять минут назад в верхнем Пасаейртале взорвали мачту, — кончив разговор, сообщил он. — После девяти недель полного затишья — первое преступление. Это в непосредственной близости от Зандгофа. Как известно, там жил старик Андреас Гофер.
— Святой заступник прыгунов, — добавил Феллини. — Если хотите, в этом есть своя символика.
Снова зазвонил телефон. Сандрино доложили, что новая мачта взлетела на воздух, на этот раз в Арнтале, более чем в ста километрах по прямой от места первого взрыва. Затем последовало такое же сообщение из Стерцинга, расположенного по соседству с Бреннером. У Залунского ущелья заряд донарита вырвал с корнями шесть придорожных деревьев, которые образовали на дороге завал.
Сандрино записывал, приказывал, отдавал контрприказы, спорил с областным управлением карабинеров и требовал соединить его с Римом. Наступила полночь.
— Шестнадцать взрывов за три часа, — торопливо подсчитал он — Такого еще не бывало. Вот он — донарит вашего высокоуважаемого трупа.
Минутой позже Сандрино сообщили, что у прохода в долину Мартенталь сорвана с фундамента еще одна мачта.
* * *
Крёберс пропустил через пальцы запальный шнур. Он был двухметровой длины и утопал одним концом в капсюле-детонаторе, от которого расходились три детонирующих шнура, соединенных с зарядами донарита у трех опор мачты. Кажется, все выполнено по инструкции.
Крёберс взглянул на часы: новому дню исполнилось всего четырнадцать минут. Ровно через двести секунд мачта взлетит на воздух и свалится в пропасть. И тогда весь Глурнс погрузится в темноту. А затем он посмотрит, пригоден ли его план возвращения в Северный Тироль.
Он достал из кармана коробок, положил спичку головкой на конец шнура и чиркнул по ней теркой; вспыхнуло пламя, и запах горящего шнура ударил в нос. Крёберс торопливо вскарабкался по склону и прилег за деревом. Напряжение, в котором он жил последние два дня с момента перехода границы, уступило место полному покою.
Вспышка, взрыв, свист и удары камней и осколков фундамента о скалы. Крёберс выглянул из-за дерева: серый силуэт мачты исчез. Быстро, насколько позволяла темнота, он стал карабкаться по склону. Вскоре он встретил обоих парней, помогавших ему доставить донарит к месту взрыва. Они восторженно пожали ему руку и засыпали вперемежку поздравлениями, советами и призывами к осторожности при переходе границы. Крёберс велел им возвращаться домой и ложиться спать. Утром они должны делать вид, что ничего не знают, и, как условлено, удивляться происшедшему и бранить сумасшедших, которые оставили их на несколько недель без света.
Ночь была мягкой и тихой. Взобравшись на одну из вершин, Крёберс увидел внизу, в долине, десятки фар: из-за поворота медленно выползала большая автоколонна. Это были они — карабинеры, которых Крёберс и его единомышленники подняли ночью с постелей; теперь начиналась борьба против их превосходящих сил. Крёберс шел по тропинке, которая волнообразно поднималась вверх, пересекала альпийский луг и исчезала в лесу. Там он немного отдохнул, очистил рюкзак и карманы от всего, что могло стать вещественными уликами: щипцов, проволоки, промасленной бумаги и спичек, и пошел дальше.
Часом позже Крёберс испугался, что сбился с пути, но немного погодя увидел знакомую просеку, круто спускавшуюся к ручью в долине. Он шагнул в воду, некоторое время шел вниз по ручью, сделал петлю на лугу, вернулся к ручью и снова пошел по предательски скользким камням.
Оставив русло, Крёберс пересек влажный от росы луг и, дойдя до его конца, остановился. Теперь он был уверен, что ни одна ищейка не возьмет его след. Он выжал вымокшие до колен брюки, достал из рюкзака сухие носки и ботинки и переоделся. Мокрые носки и ботинки он связал вместе и сунул под куст. Еще до рассвета Крёберс, осторожно ступая, спустился в низину, перепрыгнул через ручей и поднялся по склону. Когда стало светать, он забрался в заросли, лег и сразу заснул мертвым сном.
После полудня Крёберс продолжил путь. От лежания у него затекли ноги, и ему понадобилось больше получаса, чтобы разойтись и размять члены. Некоторое время он шел лесом, продираясь сквозь густую поросль и досадуя на вызываемый этим шум, более сильный, чем ему хотелось, а потом долго лежал у опушки, осматривая в бинокль луг, копну сена и поросший кустарником склон, прежде чем решился перейти луг.
* * *
Пока Феллини в это утро добирался на машине из Больцано до Гарда, у него не менее шести раз проверяли документы. На всех дорогах и у всех мостов стояли карабинеры, полицейские службы безопасности, солдаты и наряды дорожной полиции. Они придирчиво проверяли его паспорт, заглядывали в машину, просили открыть багажник. Усердие патрулей являлось, видимо, следствием беспомощности и гнева. У Залунского ущелья саперы с помощью пилы и автокранов разбирали дорожный завал. Один из криминалистов, собиравший щепки в месте взрыва, был знакомым Феллини. Он рассказал, что на этом участке погиб дорожный рабочий Джиованни Посталь: в тот момент, когда он хотел удалить неразорвавшийся заряд донарита, произошла детонация и его буквально разорвало на куски. Подъезжая к Вероне, Феллини услышал по миланскому радио первый обобщенный обзор событий. Диктор сообщил, что в течение ночи в области Трентино — Альто Адидже взорвано сорок мачт высоковольтных линий электропередач. В результате энергичных операций по прочесыванию, в которых приняли участие карабинеры, полиция и армейские подразделения, за короткое время были задержаны и арестованы многие террористы. Далее подробно описывалась смерть дорожного рабочего Джиованни Посталя. В заключение диктор сообщил, что это была самая крупная диверсия, на которую когда-либо отваживались террористы.
Часом позже, обогнув южный берег Гарда, Феллини остановил машину у пансионата, в котором жила Лиль Кардо. Вскоре Феллини и Кардо уже сидели в ресторане и беседовали о событиях ночи. Постепенно Феллини перевел разговор в нужное ему русло.
— Направляясь в Тауферс, ваш друг при переходе австро-итальянской границы беседовал с итальянским таможенником, не так ли? — спросил он.
— Возможно, — пожала плечами Лиль. — Мой друг часто вел переговоры с таможенниками, — и, немного помолчав, облегченно добавила: — Теперь я припоминаю, что он прошел в таможню и вернулся примерно через полчаса. Мне кажется, что Гериберт был тогда немного взволнован.
— Упоминал ли ваш друг когда-нибудь в разговоре таможню?
— Однажды, беседуя с Губингером. Он сказал, что, возможно, в скором времени таможенники вытаращат от удивления глаза. Замечание было сделано вне всякой связи с остальным разговором и поэтому несколько удивило меня. Если бы вы сейчас не поинтересовались, я бы никогда не вспомнила о нем сама.
