Ознакомительная версия.
После долгой паузы американец ответил:
– Хорошо, мистер Немов. Если дополнительные расходы вас не смущают, думаю, мы сможем все устроить.
– Рад это слышать, – с облегчением протянул Андрей. – И как я ранее говорил, мне важно, чтобы его не напичкали наркотиками. Мне нужен адекватный человек, а не манекен, который даже не поймет, что с ним происходит.
– Все ваши требования будут в точности соблюдены. Через несколько дней я позвоню вам, чтобы сообщить, когда и куда лететь. Будьте готовы.
О да! Он будет готов.
Андрей вылез из машины и постоял, наслаждаясь холодным вечером. Мимо проехал грязный, неопределенного цвета автомобиль, водитель которого пытался отыскать свободное место и колесил по дворам многоэтажек. Немов достал из пачки сигарету и закурил, невольно представляя будоражащую картину ближайшего будущего. Какие глаза будут у Крайтона, когда он увидит своего убийцу? О чем он подумает? Инстинктивно закроется, уходя от удара, или встретит смерть без колебаний? Андрей сказал организаторам, что не хочет знать, каким образом они убедят жертву повиноваться. Может быть, он спросит об этом потом, когда все будет кончено. А может, и не спросит. В легкой таинственности есть свое очарование.
Ночью ему не спалось. Он пробовал смотреть «Во все тяжкие», но постоянно отвлекался на собственные мысли. Заварил крепкий чай, но так и не выпил, оставив его остывать на столе. Шатался по квартире, не зная, за что зацепиться, чтобы вынырнуть из отупляющей нетерпеливой тоски. Весь мир заполнила тишина – такая густая, что даже время увязало в ней, остановилось. Немов испугался, что замершие стрелки часов больше никогда не сдвинутся, и он так и будет парить в тугом безвременье, в полушаге от конечной цели.
«Так и спятить легко», – Андрей тряхнул головой, с усилием возвращаясь в реальность. Нужно чем-то занять себя, поговорить с кем-нибудь. Да только нет у него ни одного знакомого, которому бы он мог открыться или хотя бы просто позвонить посреди ночи, чтобы поболтать ни о чем. Он успешный финансовый аналитик, у него не бывает мгновений слабости – по крайней мере, так должны считать все окружающие. Разве что… Андрей пролистал список контактов в телефоне, нажал на вызов абонента, но тут же оборвал соединение, устыдившись порыва. Что за бред в самом-то деле?
Через десять секунд дисплей айфона ожил. Соня перезванивала.
– Привет! Не знаю, случайно ты меня набрал или нет, но решила уточнить.
– Прости, я тебя разбудил?
– Нет, я читала.
– В три часа ночи?
– Что в этом странного? Ты вот тоже не спишь.
– Туше.
Молчание.
– Соня?
– Да!
– Туше – термин из фехтования. Признание поражения.
– Спасибо, что объяснил. А то я устала после каждой нашей беседы насиловать гугл. Ты хотел меня о чем-то спросить? У тебя все в порядке?
В ее голосе звучала неподдельная теплота, и Андрей вдруг размяк, поплыл.
– Если бы ты узнала, что твоя единственная заветная мечта, о которой ты грезила с юности, вскоре сбудется, что бы ты почувствовала?
– Хм, – Соня задумалась. – Загрустила бы, наверное.
Ответ его удивил.
– Почему загрустила бы?
– Когда у тебя много желаний и они осуществляются потихоньку, на протяжении всей жизни, это весело. А когда одно… К чему же тогда стремиться после того, как оно исполнится?
– Не стремиться. Наслаждаться покоем, – с сомнением произнес он.
– Я не великий философ, ты знаешь, – девушка держала трубку так близко, что он слышал ее дыхание. – Но вывод напрашивается сам собой: если счастье в покое, зачем вообще ставить цели?
– Я не знаю, в чем счастье. А ты?
– Раньше мне казалось, что счастье – когда тебя любят.
– А сейчас?
– А сейчас мне так не кажется, – выпалила Софочка и осеклась, смутившись.
Андрей улыбнулся.
– Ладно, извини, что лезу. Спокойной ночи, Соня.
Две вещи в женщинах оставались для него загадкой: оргазм и мыслительный процесс. И то и другое слабый пол умеет имитировать. Попробуй разберись.
Он поставил мобильный на зарядку, забрался в постель и спустя пять минут уже спал.
Четыре корпуса с незатейливой архитектурой располагались по углам большого квадрата. Вдоль его сторон находились приемное отделение, часовня, кухня и рабочий цех. Внутренний двор, куда Крайтона вместе с остальными заключенными вывели после утренней переклички на прогулку, был обнесен забором высотой двадцать футов с колючей проволокой под напряжением и шатром из кабелей против вертолетов.
– Отсюда когда-нибудь сбегали? – спросил Томас.
Тьяго поежился: синтепоновая куртка не спасала от промозглой сырости. В теплое время года на улице можно было подтягиваться или жать штангу, но зимой оставалось только вышагивать вдоль забора и маяться бездельем.
– Я не знаю, амиго. Вроде слышал что-то, но в детали не вникал. Если что-то и случается, огласке такое не придают, сам понимаешь. Я, честно говоря, не особо интересовался. Мне выходить скоро, я же не умалишенный о побеге думать.
Заключенные вяло бродили по двору, не получая удовольствия от прогулки на холоде. Кирпичные стены не являлись преградой ледяному ветру – казалось, он налетал прямо сверху, пикируя вниз подобно охотящемуся ястребу, проникал в рукава и за шиворот, ввинчивался в игольные отверстия стежков на ткани.
Томас вдруг подумал, что даже ядреный зимний воздух, проникающий за тюремный забор, мгновенно утрачивал свежесть, пропитываясь царившей здесь атмосферой одиночества и униженности.
В скученной оцепеневшей толпе выделялись несколько осоловелых лиц.
– Уже приняли дозу, – пояснил Тьяго.
Запрещенные вещества в тюрьму поступали двумя способами: через охранников или через визитеров с воли. Пакетики с дурью прятались под одежду, обматывались скотчем, чтобы не унюхали собаки. Процедура передачи обычно проходила в конце свидания. Друзья обнимались и незаметно для надзирателей совершали хитрые манипуляции. С подружками было и того проще: при поцелуе наркотик передавался изо рта в рот и прятался под язык. При угрозе личного досмотра – глотался. Из желудка пакетик извлекался рвотой или естественным путем; бывали случаи, когда целлофан с отравой повреждался в желудке, вызывая мучительную смерть.
За пару дней Тьяго, с которым Крайтон неожиданно поладил, рассказал ему много о тюремном быте. Что-то изумляло Томаса, с чем-то он соглашался. Одно правило Тьяго не уставал повторять: не зли надзирателей.
– Если тебя поставили к стенке, не двигайся, пока не позволят. Уроды могут специально провоцировать, хватать за ноги, бить по почкам, чтобы ты оторвал от стены руки – и тогда они с чистой совестью отделают тебя уже на законных основаниях, да так, что кровью мочиться будешь – это в лучшем случае. И тут вступает в силу второе главное правило – ты не можешь трогать копов. Даже случайное прикосновение расценивается как акт агрессии.
– Был тут только один чувак, который подрался с копами и выжил. Майки Раша его звали, сидел за ограбление и вымогательство, – продолжал Тьяго. – Не знаю точно, с чего там буча заварилась, но махался он так же отчаянно, как и ты. Думали, хана парню, но нет, только ногу ему и руку поломали. Но везунчиком его все равно не назовешь. Отсидел пятнадцать лет и уже выходить собирался, а его неожиданно выдергивают в суд и добавляют два пожизненных – якобы нашли два тела и доказали его вину. Жалко парня, нормальный был. Его потом в тюрьму особо строгого режима перевели…
Томас вглядывался в хмурые, неподвижные лица надзирателей и невольно задавался вопросом: что за люди идут работать тюремщиками по доброй воле, что ими движет? Разве нормальный человек согласится на подобную должность? Это ложь, что все работы хороши. Нет, не все. Конечно, обстоятельства бывают разные, и когда прижмет, человек может наступить на собственное горло и унизиться, устроиться на работу, ущемляющую его достоинство – профессор пойдет мыть полы, а врач будет разносить кофе в забегаловке. Но никогда, никогда человек не выберет труд, противоречащий его нутру, выворачивающий его наизнанку. Каждое утро входить за колючую проволоку, чтобы упиваться своей силой за счет бесправного положения заключенных, не способных противостоять твоему произволу, – это кем нужно быть, какие комплексы иметь? Намного ли сами надзиратели лучше тех, кого охраняют? Что-то явно не так с их психикой…
После полудня Томас бесцельно слонялся по блоку, краем глаза поглядывая на сгрудившихся у телевизора черных. Транслировался плей-офф NBA, «Чикаго Булз» играли против «Бруклин Нетс» и вели с разгромным счетом. Впервые ему было плевать на итог матча.
Перед обедом Крайтону сообщили, что к нему посетитель. В зале свиданий его ждал незнакомый мужчина в дорогом твидовом пиджаке. Выглядел он лет на сорок – сорок пять, лицо аристократическое, узкое, с высоким ровным лбом и внимательными глазами. Весь его облик выражал сдержанную доброжелательность.
Ознакомительная версия.
