— Я хочу купить еще… — я не мог вспомнить ни одного названия спиртных напитков, — …еще бутылочку.
— Ах, какой проказник! — воскликнула тетя Марта. — Знаешь, Долл, он будет красавчиком, даже в очках. Милый мальчик, ты не должен тратить свое состояние на гадких богатых теток.
Она протянула руку, выхватила у меня бумажник и помахала им, держа за уголок большим и указательным пальцами. Это было не более чем старомодная игривость «под девочку», жеманство в стиле Лили Лэнгтри, но на меня оно подействовало, как землетрясение, я был просто уничтожен. Из бумажника на медный столик упала моя тайна, мое безмолвие, моя мечта и семилетнее обожание, фотография девочки с целомудренным взглядом и улыбкой — улыбкой моей первой любви.
Я был слишком потрясен, чтобы схватить ее, спрятать, спасти.
— А он — темная лошадка, Долл, — сказала тетя Марта, беря фотографию. — Казанова. Это его любовь! — Прищурясь, она разглядывала фотографию, держа ее на расстоянии вытянутой руки.
— Кто? Кто это? Кто? — Мать протянула руку.
Это была минута, когда впервые жизнь перестала казаться мне прекрасной.
Жизнь внезапно и свирепо оборачивает к нам свое лицо и широко распахивает глаза. И ничего нельзя в них прочесть, кроме уничтожения, и всеотрицания, и перспективы стать полным ничтожеством. Душевный покой — это ложь, такого не бывает. Боги повержены в прах. Украшенный драгоценными камнями трон из блаженных снов стал просто камнем на пустыре. Цветы, которые, казалось, усыпали твой путь, стали вовсе не цветами, а пожухлыми листьями, которые исступленно взлетали в пустоту, и кружились в пустоте, и, изнемогая, падали на землю. Так впервые осознаешь, что ты смертен и что единственное, чего никто у тебя не отнимет, — это смерть.
— Кто? — спросила тетя Марта, с мерзкой ухмылкой глядя на фотографию. — Гляди, Долл. Гляди на эту красивенькую хмурую чудачку.
— Где ты это взял? — спросила мать.
— Нашел. Я ее нашел, — сказал я голосом, охрипшим от ненависти и лжи. — Я нашел ее в ящике стола. Где раньше лежали старые фотографии. Сегодня днем.
Помнишь, Долл? — спросила тетя Марта, допивая свое вино, — На вечере у Лолли Эдвардс? Черт возьми, я ни за что не стану кричать на всех углах, как давно это было. А ты была Золушкой. Помнишь, Долл? Покажи И-фану, какой я была душкой.
И пьяная женщина с помутневшими от алкоголя глазами растянула дряблые мускулы накрашенного рта и хрипло захохотала, и сердце мое разорвалось.
Перевод Н. Треневой
Она видела, как он вошел в ворота и направился к замысловато украшенному дому в стиле загородной виллы, который вместе с сараями, загонами для скота и узкой полосой посаженных деревьев казался ей до удивления неуместным на этом голом склоне. Но он и родители гордились домом, ценили его комфорт, его современность, и ее первые насмешливые замечания наткнулись на такое искреннее непонимание, что она никогда больше о доме не говорила.
Он остановился у края веранды, и она поняла по его лицу, что он рассержен и сердится все больше и больше, наверное, от сознания собственного бессилия.
— Что случилось? — спросила она.
— У Мэкки встали два больших трактора, те самые, которые нужны для расчистки. Кто-то подсыпал в бензин песку. Один они завели, теперь за его ремонт придется заплатить сотни три-четыре.
— Кто же мог это сделать? — спросила она таким тоном, будто заранее знала ответ и понимала бесполезность своих слов.
— Нам это известно.
— Он ни за что не подошел бы к сараям — от них два шага до дома.
— Он и не подходил. Тракторы стояли на нижнем пастбище. Откуда они хотели начинать расчистку.
— А теперь не начнут?
— Не начнут. Пока не починят трактор.
Ее взгляд был устремлен на далекую стену низкорослых зарослей, которая с наступлением вечера становилась все темнее и темнее.
— Только это ему и нужно.
— Ему нужно досадить нам любым способом. Мы пока не сделали ему ничего плохого.
— Вы собирались начать расчистку за дальним пастбищем, где кончаются владения Мэкки. Он там живет.
— Он там живет?
— Ты сказал, что он живет там, в зарослях.
— Он живет, где ему вздумается. И вытаскивает затычки из цистерн, чтобы овцы остались без воды, ломает изгороди, если взбредет в голову, открывает настежь ворота загонов…
— По-твоему, он делает это нарочно?
— А по-твоему, нет?
— Как это все-таки жестоко! — сказала она.
— То, что он делает?
— Нет. Ты думаешь только о том, что делает он.
— Ничего не скажешь, он заставил нас призадуматься.
— Расчищать тракторами, натянув между ними цепь, — продолжала она, — уничтожать все на своем пути: кенгуру, всех маленьких зверушек, которые живут в зарослях, все деревья…
Он смотрел на нее, стараясь понять, почему она все это говорит.
— Мы расчищаем землю, — сказал он. — Это верно.
— Расчищаете, — повторила она. — Повсюду только и делают сейчас, что расчищают землю.
— Я не понимаю, Энн, что ты хочешь этим сказать.
Она поднялась с кресла, которое стояло у самых ступенек.
— Может быть, ему хочется, чтобы где-нибудь остался хоть один нетронутый клочок земли.
— Знаешь, — сказал он, — ты, наверное, слишком увлеклась своими уроками биологии. Или начиталась всякой ерунды о том, что нельзя убивать этих чертовых кенгов, и теперь думаешь, что какой-то полоумный негодяй, который поднимает руку на нашу собственность, чуть ли не…
— Чуть ли не… что?
— Не знаю, — сказал он, почувствовав насмешку. — Может быть, лучше нас всех.
— Нет. Наверное, он просто другой.
— Ну и пусть другой.
— Что ты собираешься делать?
— Вызвать полицию, — ответил он. — Они не очень-то любят утруждать себя, но на этот раз мы их заставим. — Он посмотрел на нее, догадываясь, что она намеренно притворилась спокойной, услышав его слова. — Мы его выкурим, если не сможем изловить другим способом.
Она быстро взглянула на него, и на мгновение он испугался.
— Ты этого не сделаешь!
— На этот раз его чересчур занесло, — упрямо сказал он.
Длинная узкая гряда облаков над темнеющей полосой зарослей становилась все более отчетливой и яркой — багровой на фоне умирающего дня. Он не отрывал глаз от ее лица, теперь оно казалось невозмутимым и отрешенным, как будто они и не произносили всех этих слов. Она была маленькая, худощавая, ее простые платья почему-то всегда казались нарядными, а она сама — сосредоточенно-спокойной. Ее темные волосы были откинуты назад, а четко обрисованные брови слегка приподняты, что иногда придавало насмешливое выражение ее серьезному лицу и плотно сжатым губам.
— Кен, я лучше поеду.
— Старики хотели попить с тобой чаю.
— Сегодня воскресенье. Завтра мне с утра на работу. Я должна еще кое-что сделать.
— Знаешь, если ты из-за этого разговора… — сказал он.
— Нет. Я просто устала. И мне еще нужно подготовить задания.
— Ну что ж.
Пока они ехали, она разглядывала длинные тени, которые отбрасывали на дорогу и на пастбища редкие деревья с раскидистыми ветвями: днем из-за жары все вокруг казалось менее отчетливым, чем сейчас, при вечернем освещении. Ей хотелось как-то преодолеть возникшую между ними отчужденность, объяснить ему, почему она предпочла уехать и не слышать неизбежных разговоров о том, что случилось. Но если бы она призналась, что в такие минуты боится навсегда остаться для них чужой, боится, что разногласия, которые сейчас еще нетрудно сгладить, в конце концов воздвигнут между ними стену, — им обоим стало бы только тяжелее.
Внезапно он спросил:
— Тебя это тревожит, да?
Она знала, что он говорит о том же самом, как будто читает ее мысли.
— Да, — сказала она. — Иногда.
— Все будет хорошо, Энн. Ты привыкнешь.
— Ко многому я уже привыкла.
— Теперь здесь все по-другому. Мы сделали эту пыльную землю плодородной. Дела идут хороню. У нас все есть, ты сможешь жить, как в городе.
— Я знаю, Кен.
— Но все-таки сомневаешься.
Ей показалось, что он умышленно старается перевести разговор на практические затруднения в надежде, что тогда ему по крайней мере удастся что-то доказать, потому что перед лицом их настоящих трудностей он чувствовал себя растерянным и беспомощным. Она знала, что он проницательнее, чем кажется, но его упрямство было, наверное, сильнее его самого. И она невольно жалела его за это.
— Сомневаюсь. Мне нужно время. Я ведь… я не собиралась здесь жить. Для тебя здесь все выглядит по-другому.
Над густыми низкорослыми зарослями замаячили темные силуэты больших деревьев. Вдали показались городские крыши.
