— Я совершенно железно и определенно отделяю искусство от политики. Создавать политику посредством искусства или наоборот — невозможно. Это есть иллюзия и заблуждение. Могу только сказать, что латышские политики ведут свою игру на грани искусства и весьма в этом преуспевают.
— Спасибо за комплимент.
— Вы, конечно, знакомы с теорией Байса? Как вы относитесь к некоторой реваншистской модели восприятия его творчества?
— Нет. Все не так. Байс вовсе не реваншист. И что из того, что он популярен сейчас в Германии? Во времена придворного творчества искусство несколько другое, чем во времена ренессанса или готики. Но сегодня искусство воспринимается гораздо шире, чем в любую из эпох. Мы пришли ко временам, когда лишь игра в новации считается искусством. Как бы интересно это не было, но это всего лишь версия. А дилетанты, так расползшиеся… есть хорошее русское слово «косить». Вот они косят под художников. Другие под политиков. Но опять же и грань тонка, и границы зыбки.
— А что вы можете сказать о границах искусства Латвии?
— Ну, оно, конечно, безгранично.
— Спасибо на добром слове. Еще один вопрос! Согласны ли вы с тем, что ценность искусства все ниже, но все мощнее его роль посредника. И в этом случае, какова в общеевропейской модели роль латышского искусства?
Пес переключил канал. И попал на новости.
Уборочная, бизнес. Международный блок. Вот Москва-город и убийство какое-то. Это уже интересней. Кого убили — не понять — но вот здание что-то слишком знакомое. Здесь он бывал. Если только он не ошибся.
Вот уже пошел спорт, вот погода. Смутное какое-то беспокойство пришло к нему и поселилось. Он прошелся по программам. В Москве — музычка, джазок, попсулька. Вот новости. Тошнотворные и привычные. Он покинул кокон своего сна и вышел на улицу. Ту рижскую улицу другого времени.
И если бы Саша сейчас встал и дотронулся до его тела, то пришел бы в ужас недоумения. Не было его сейчас в келье. Он был в другом месте и в другом времени.
…Хотелось дождя. Но погоды выдались на редкость предпочтительные. Хоть бы какое-то подобие тумана или мороси. Он прошел пешком через половину города, остановился, посмотрел в небо, вздохнул тяжело и неприятно и на троллейбусе отправился назад. Это был один из первых троллейбусов со всем набором пассажиров — девица с ночной прогулки, с сумочкой, платье в горошек, и блудом, сочащимся из слипающихся глаз. Мужики какие-то невнятные и дядя в хорошем костюме. Куда и зачем едут — неведомо. То ли домой, то ли из дому.
Менялось все и едва ли не с точностью до наоборот.
Не было уже в миру оппонентов, кроме того, постыдного папуаса. Остались ошибки. Остаток жизни прорисовывался криво и незамысловато. Та командировка стала последней, рубежной. Он вернулся, сделал свое дело, и уйти бы. А он, не заметив ухмылки на роже своего вечного спутника, ввязался тогда в целую гражданскую войну, по собственным правилам, без стратегии и тактики. Авось, кривая вывезет. Он же не просил возвращать себя с того самого света, с лугов и из садов, оттуда, где предварительный суд уже свершился, а на главном у него и шансов-то никаких…
А потом пошли инсценировки Черной Рожи и кого-то другого, присутствие которого он стал ощущать в последнее время. То дуновение воздуха, то шелест крыл. Пса словно раздирали надвое, вернее, тянули наверх, не очень считаясь с тем, что к ногам его была намертво пригвождена основательная чугунная чушка.
Потом он вернулся в келью и проснулся от звука била. Звали в храм…
ПОСЛУШАНИЕ
Лук удался на славу. У Пса в руках тяпка и у Саши. Тяпки не такие, как на необозримых просторах русских огородов, — неудобные для размашистой национальной работы. Ручка толстая, длины неправильной. Самопал. Сделано в Греции. Поле луковое весьма обширно, навыки прополки у Саши есть, но какие-то странные. У Пса отсутствуют начисто, но он учится всему споро. Послушание это получили они утром. Подошел молодой отец, спросил, какие планы, на экскурсию собрались или можно поработать. Конечно, на огород лучше. Можно и другое что. Но сегодня огород. С ними еще румын. По-русски ни уха, ни рыла. Стоит со своей тяпкой, оглядывает окрестности.
Земля здесь, опять же, худая. Суглинок какой-то. Солнца много, море рядом. Только зимой ветра уносят тонкий слой наработанного грунта. Огород длинный, овощи всё, еще дальше — бахчишка, а вот и земляника. Но тяпать-то нужно.
— А что, брат Александр, не хотелось бы тебе тут остаться?
— На огороде?
— В монастыре. Молись себе, спи, тяпай. От грехов разгрузишься.
Саша задумывается, нечаянно срезает стрелку лука, оглянувшись, ставит ее на место, присыпает землей. По тропе, на краю огорода проходят значительные с вида отцы, кивают в сторону лукового поля, к ним бежит хозяин огорода, что-то объясняет, вынимает из кармана рясы бумажку какую-то, отдает, и потом опять тишина и покой.
— Ты пить хочешь? — спрашивает Пес.
— Нет.
— А я выпью.
Пес идет к крану. Долго пьет, отдыхает, пьет еще. Потом возвращается, предлагает постоять, опершись на орудия труда, поговорить. Пес два дня не пил ни вина, ни пива, ни водки. Саша понимает, что природа должна взять свое и страшится этого. Уйдет хозяин по тропе в Дафнию, снимет номер, вечером сядет опять, с узбеком, на море будет смотреть, про налоги и оптовые цены говорить, чтобы узбеку приятнее. А он, Саша, один пойдет в храм. Там хорошо, но только страшно. Надо же такое приключение было найти. А хозяина одного отпускать нельзя. Без него он сгинет. Не совсем сгинет, а освинячится, деньги потеряет. Саша уже прикопил кое-что. Мелочь некоторую. А если хозяин не заплатит, то обидно. Вот потеряет деньги и не заплатит.
— Я бы тут пожил. Несколько дней.
— Это хорошо. Ангелы сейчас радуются.
— Чего им радоваться?
— Любого человека, который сюда стремится, бесы держат. Причины всякие возникают, болезни, глады и моры. И здесь они, рядом.
— А какие они, бесы?
— Такие, как на картинках и в сказках Пушкина. Те, что в фильмах — профанация. Старцы их видели и оставили подробное описание. Мохнатые, с пятаками, хвостами. Вонючие.
— Шутишь.
— Ты литературку почитывай. А то рыбалка, да браконьеры. Или у братанов спроси. У тебя же уникальное свойство знакомиться.
— А в храме они есть? Бесы?
— В храме их не меряно. Вот только когда все отцы становятся в центре в круг, там их нет. Туда они попасть не могут.
— А на огороде?
— И на огороде. Однако, давай тяпать. Вот румын уже норму сделал. Так стоит.
Подошел начальник огорода, осмотрел фронт работ, клубнички предложил, по ягодке, они отказались.
Хорошо принять душ после работы, переодеться в чистое, постираться, повесить белье на веревке, там, где и все. Потом попить воды и лежать тихо, ждать службу.
Однако долго лежать не пришлось. В дверь поскреблись, Пес выглянул и отправился на переговоры. Вернулся он скоро.
— Как насчет земляных работ?
— Подходит. Лопатой я готов. Сейчас?
— Ага!
Они снова отправились на огород. Там уже стоял маленький трактор и два монаха нагружали землей, сухой и серой, тачку. Потом тот, что помоложе, катил ее по доске и вываливал в тракторный прицеп.
— Бог в помощь, — приветствовал Пес монахов.
Очень ловко орудовал лопатой и кирочкой тот, что повзрослей и повыше.
— Земля у нас тут замечательная. Суглинок. Ракушки, камни, — начал он знакомиться, как будто дело происходило в колхозе каком-то на осенних работах для интеллигенции.
— Зато солнышка много, — влез тут же Саша со своим крестьянским видением, — а куда везем?
— Там, у архандарика, решили еще клумбу расширить. А где-то я вас видел, товарищ? — обратился он к Псу.
Был тут Пес давно и с другими чертами лица. И веса в нем было килограмм на десять менее. И многое другое. Отца этого Пес, естественно, помнил. Знал, кем тот был в миру. Из какого города.
— Ошибаетесь. В первой мы.
Саша рот, было, раскрыл, но Пес его тяпочкой аккуратно тронул по ноге, Саша совсем про другое сразу заговорил. На ходу, ловил, подлец, навыки.
Работали далее безсловесно, недолго и яростно. Нагрузили один прицепчик, потом другой, второй парень, молодой совсем, с лицом чудесным, редким лицом, даже среди иноков, поблескивая очками, отвез землю и вернулся.
Работа была та еще. Камни, суглинок вечный, кирпичи…
— Раньше купцы сюда чернозем баржами возили. Хоть чуть-чуть бы землицы кто забросил — пожаловался старший по земляным работам монах. Встал он, на лопату оперся и повел допрос неформальный. Откуда, зачем, да куда. Пес Сашу на авансцену выпустил.
