Ознакомительная версия.
- Пойдем подальше от него. Очень уж тонкое и прозрачное, будто из проволочек сделано. Боюсь, ветром сдует.
- Давай я тебя отвлеку от мрачных мыслей. Так ты помнишь Тиму? Девушку в моем доме, с которой ты порезвилась вокруг аквариума?
- Конечно. Ангельское лицо. Нежнейшая энергия. Внутренняя мощность. Я мечтала увидеться с ней еще раз. Ты за?претил. Ты-то помнишь?
Они пошли гулять по Елисейским полям.
- Я сделал все, чтобы забыть Тиму. Теперь я не знаю, был ли прав. Но говорить о ней - уже могу. До сего дня - не мог. Ты знаешь, что она - сестра Анны?
- Нет. Да. Не знаю. Я недавно вспоминала ее, Тиму, конечно, - призналась Алина. - Когда прыгала вокруг собора, помнишь?
- Да. А почему именно там, не знаешь? - заинтересовался он.
- Не знаю. Мне почудилось, что когда я думала о Пресвятой Деве, в тот же час о Ней думала Тима. Представляешь: как бы громадное, в пол-Европы, распахнутое окно, на одном краю которого я смотрю на собор Ее имени, а на другом - Тима смотрит куда-то выше, где Ее лучше видно. То есть здесь я смотрю на камень, а Тима - на дерево. Почему-то было дерево...
- Почему на дерево? - переспросил запутавшийся про?фессор.
- Объясняю. Россия. Иконы. Доски - деревянные. А вообще в нашей стране растут разные деревья, ты помнишь? Их много больше, чем камней. Иконы маленькие, деревянные, но очень убедительные. Собор большой, каменный, но тоже убедительный. Разным народам нужны разные аргументы. Одним - каменные, другим - деревянные, - терпеливо разъяснила Алина, фантазируя на ходу.
- Я с тобой либо поумнею, либо сойду с ума, - ответил он. - У нас тоже храмы каменные. И тоже очень часто, извини за слог, именные. У тебя в голове сияющая каша.
- Конечно. Просто я так думала в ту минуту. Это образ. Я... как это... писательница, извини за слог.
- За слог - извиню. Я тоже некогда очень крупно вмешивался в чужую жизнь. И вот награда нашла героя: пришла ты.
- Извини за это тоже.
- А Тима - ладно, признаюсь, - сейчас живет при монастыре, и в тот миг, когда ты смотрела в свое европейское окно, она скорее всего смотрела на икону Богородицы.
Тима учится слушать
Пока суд да дело, пока суп да каша, пока дождик да солнышко - научилась Тима у старика еще одной науке: подолгу слушать непрерывную обычную человече?скую речь, ничему не удивляться и не уточнять деталей.
Физическое тело Тимы регулярно проделывало путь, полный и невыносимых горестей, и больших радостей. Например, оно легко приняло стирку, уборку, мытье посуды. Очень трудно - прополку грядок. И совсем отказалось чистить картошку.
Старик озадаченно замирал перед выходками подопечной и временами ходил к матушке-настоятельнице посоветоваться.
Случай был действительно трудный. Воззвать к Тиминому чувству долга? Так ведь нет у нее такого чувства - ни перед картошкой, ни перед людьми. А почему прочие насельницы монастыря желают питаться очищенной картошкой - ей было совсем непонятно. Она видела, что молодым клубням больно, если их обдирать. Тима вообще отказывалась брать в руки нож.
Аргументы из внешнего мира ею не рассматривались. Информация либо резонировала, либо нет. Душа ее была открыта и поэтому непреклонна.
- Ну а порезать и съесть картофелину - это нормально? Никому уже не больно? - приставал к Тиме старик.
- Ешь, конечно. - Тима часто отвечала не совсем на тот вопрос.
- А другие?
- И другие пусть едят, - терпеливо отвечала Тима.
- А ты?
- А я посуду помою. - Тима оказалась девушкой вынос?ливой.
- Молодец. Супа хочешь?
- С удовольствием, - говорит Тима.
- Так в нем картошка плавает - очищенная!!! - озорно ловит Тиму старик, но...
- Очень хорошо, - отвечает Тима. - Мне нравится здешний суп.
В один прекрасный вечер старик постучался к Тиме - принес Библию. Тима давно просила очень большую книгу. Старик посовещался с матушкой, и та благословила его дать ее Тиме.
И надо же такому случиться! Взяв книгу, Тима открыла наугад и прочла старику вслух - не судите да не судимы будете.
- О чем это ты? - испугался старик.
- О картошке, - исчерпывающе объяснила Тима, - и о сорняках на грядке.
- Но ведь другие хотят есть, значит, надо полоть, чтобы росла картошка, а не сорняки! Почему другие могут все делать, а ты не можешь?
- Могу, почему же... Но я лучше посуду помою.
И хоть плачь с ней.
Когда Тима научила старика не спорить, их беседы стали легкими, приятными. Теперь он мог говорить с ней часами, ощущая неведомое ему ранее блаженство: никаких точек зрения и личного мнения. Словно беседа двух рыбок, попавших в один поток.
Если Тима напевала, а старик спрашивал - что за мелодия, а она отвечала - синий звук или зеленый, - то, в свою очередь, старик мог бестрепетно сообщить ей, например, что в грешной юности как-то выпил очень хорошей водки, такой хорошей, что потом два дня летал на крыльях и они были утепленные... По счастью, их беседы никто не слышал.
Они вместе ходили по ягоды, Тима даже с закрытыми глазами безошибочно находила самые спелые, - а старик уже не спрашивал, о чем это она шепчется с дубом.
Раз старик чинил корзину. На скамеечке рядом Тима читала Библию, улыбаясь и кивая, как при встрече со старыми добрыми знакомцами. Старик уже не обращал внимания, когда девушка начинала веселиться над теми же страницами, над которыми еще вчера печалилась, и наоборот. Она спросила его, есть ли на свете книга побольше этой.
- Есть, - подумав, ответил он. - В ней много томов, миллионы...
- И что там написано?
- То же, что и в этой, только другими словами, на разных языках и не всегда талантливо.
- А, понятно... - обронила Тима. - Тщеславие...
Изумленный старик открыл было рот спросить, но, покачав головой, возобновил ремонт корзины.
По вечерам она предпочитала оставаться в уединении. С тех пор как Тима начала бегло понимать обыденную человеческую речь, она ощутила вкус к молчанию.
Старик и в этом не мешал ей.
Они подружились, а мешать друзьям молчать - нехорошо.
А еще в ней открылся интерес к стариковым сказкам - так он называл свои сны. Он часто видел красивые сны, а она с огромным вниманием слушала пересказы. Например:
"Вижу я вчера большое поле. Только что окончилась кровавая битва. Поле покрыто телами воинов. Ночь. На краю поля сидит Смерть и плачет. Мимо идет молодая баба с ведром.
- Ты чего плачешь, бабушка? - спрашивает молодая.
- Объелась и отравилась, - всхлипывает старая. - Двинуться не могу.
- Как тебе помочь?
Смерть чуточку приподнимает свой капюшон и осматривает молодую бабу.
- Можешь. Но тебе понадобится много времени. У тебя есть время, я уж знаю.
Молодая ничтоже сумняшеся с готовностью говорит:
- А что надо делать, бабушка?
- Надо полюбить тысячу мужиков.
- Зачем тысячу?.. - наконец удивляется молодая.
- Чтобы вкусных мужиков стало побольше. А то в этих... - кивает в сторону поля, - никакой питательности. Молодые были, неопытные, только воевать и умели. Бабами не побаловались ни своими, ни чужими, любви не накопили. А ненависть, она, знаешь ли, невкусная".
- Ну и что сделала молодая? - терпеливо говорит Тима.
- Не знаю. Проснулся в холодном поту - я. А что она сделала? Да что могла, то и сделала...
Однажды старик отважился и рассказал Тиме быль про этот монастырь. Как в 1779 году был построен его центральный собор - Николая Чудотворца. Как в 1939 году храм был закрыт, колокола сброшены, иконы сожжены, духовенство арестовано... Описал склад всякого хлама, долгие советские годы бывший здесь. Хотел объяснить, зачем комиссары жгут иконы, но не нашел слов. Тогда живописал шаровую молнию, ударившую в 1989 году в колокольню - строго в день памяти Святителя Николая, отчего все рухнуло и нечестивый склад наконец убрали вон. Тут опять надо было говорить о земной власти, у которой частенько чугунные колокола как на резиночке подвешены: то наземь швырнет, то восстановит в лучшем виде, а там сиди жди от нее новостей... Но и на таковой исторический сюжет слов старик не набрал.
Помолчал, стал рассказывать, как осенью 1998 года в день престольного праздника Покрова Пресвятой Богородицы в храме отслужили первую Божественную литургию, а в 2000 году, при поддержке состоятельных мирских людей, завершилось строительство точной копии прежней колокольни. И что одним из главных меценатов был некий врач из Москвы, которого глубоко уважает матушка-настоятельница, по имени Василий Неведров.
Тима и бровью не повела, услышав это имя.
Сторож вел Тиму к святому источнику, который некогда забил на месте явления Тихвинской иконы Божьей Матери, неподалеку от монастыря.
Слушая старика, Тима безмолвствовала, ей почему-то было холодно. Но у ледяного источника она встрепенулась, очень обрадовалась, выпила воды - и согрелась.
Старик заметил ее волнение и подумал, что сказал слишком много и слишком сразу. И слова - многие - Тиме неизвестны. Не напугалась ли? Ведь матушка не велела ему вести с ней бесед, кроме хозяйственных.
Ознакомительная версия.
