— И какой он? — поинтересовалась Хилари.
— Не знаю. Наверное, высокий. Симпатичный.
— Господи, Вик. Ты бы поосторожнее.
— Это почему? — вспылила я.
— Ладно, я же не давлю. Просто не знаю, насколько все серьезно.
— Я ревную к его бывшей, так, немножко. А это ведь первый признак, верно? Она вздохнула.
— А ты уверена, что не влюбилась в саму идею любви?
Черт бы ее побрал, телепатку библиотечную.
— Нет, не думаю. Он нравится мне, а я нравлюсь ему.
— Допустим, но после Дэна у тебя был Лайм, и теперь опять получается шило на мыло. Может, найдешь время для себя самой?
— Но я не хочу быть одна!
— А почему, собственно? Домой приходишь когда хочешь, встаешь когда хочешь, хлопья можно есть прямо из коробки…
— Заткнись! — не выдержала я. — Никогда в такое не верила. И вообще…
— Что «вообще»?
— Не могу я с тобой говорить.
— Это потому, что у меня кто-то есть? — спросила Хилари.
— Если хочешь, да.
Она вздохнула снова, как и положено многострадальному другу, в какого я ее превратила.
— Если бы это я была одна, наверное, сказала бы тебе то же самое.
— Знаю.
— Извиниться не хочешь?
— Да, пожалуй. Извини.
Но я постаралась, чтобы у меня получилось «и-ни-ни» — как в таких случаях говорит Хилари.
Когда я была маленькой, среди любимых маминых телепередач числилось «Шоу Мэри Тайлер Мор». Возможно, это потому, что она подумывала о разводе, и вид счастливой одинокой женщины в коротких брючках и беретке порождал у мамы фантазии о собственном избавлении.
Где-то на третьем показе эта передача добралась до Сиднея. Помню, как я, печальная десятилетняя девочка в вельветовых джинсах и белой кружевной блузке, еще думала тогда, что гардероб Мэри — это все-таки слишком. Как она ухитрялась нравиться мужчинам со своими пончо и помадой цвета розового дерьма? А вот мама на нее едва ли не молилась.
У Мэри Тайлер Мор была сногсшибательная квартира, прекрасная работа, подружка Рода, намного толще ее (что Мэри несомненно улучшало настроение), и даже начальник ее любил. А моя мама, жена чувствительной подколодной крысы, смотрела на все это и думала: «Да-а». Уже в десятилетнем возрасте я прикидывала где-то на уровне подсознания, каково это. Одинокая жизнь. Так здорово, что хочется припустить по улицам Миннеаполиса, подбрасывая в воздух шляпу.
Может, все дело в моей квартире? Будь у меня огромный пентхаус с «открытой планировкой» и уголком для задушевных бесед (как же мама завидовала Мэриному уголку с кофейным столиком!), может, и моя жизнь сложилась бы удачнее. Оглядываюсь и вижу массажный стол, прикидывающийся письменным; жуткое крутящееся кресло; засаленный призраками диван; кровать, спать в которой не хочу; разрисованную улитками занавеску в душе. И еще шоколадка, которую я так и не смогла отскрести от ковра, и автоответчик — без единой записи.
Может, будь у меня великолепная работа, вроде ведущей в телевизионных новостях, или прекрасные густые волосы, или если бы я поступила в теннисный клуб, тогда все пошло бы по-другому. По-другому — в смысле лучше. Лучше, чем каждый вечер, придя домой, включать компьютер, словно какая-то чокнутая. Когда я жду писем от Пьера, чувствую себя как та чайка, которая слоняется по берегу и ищет кусочки жареного цыпленка по-кентуккски. Ну какие у меня шансы очутиться в Париже? И прилетит ли Пьер в Сидней, чтобы узреть меня во плоти? Хилари права. Я дурю себя, как никогда раньше не дурила. Как долго это уже тянется? Сколько уже было чатов и сколькими письмами мы обменялись, а он так и не назвал своего настоящего имени.
Можно было взглянуть, нет ли очередного послания, но я не собиралась этого делать. Все! Пусть и думать обо мне забудет.
В субботу днем, когда мною овладело безнадежное отчаяние, случилось нечто сногсшибательное. Ко мне в дверь постучали Хилари и Натали, они притащили кота в плетеной корзинке.
— Йо-хо! — крикнула Натали.
Честное слово, так и закричала. Я не думала, что люди еще издают подобные возгласы. Хилари, тащившая кота, никак не могла отдышаться: зверь был вне себя от злости, а высовывавшаяся из корзины когтистая лапа беспрерывно совершала угрожающие движения (совсем как существующая сама по себе рука из «Семейки Аддамс»). Лапа была бело-рыжая.
— Кот, — тупо сказала я.
И тут заработало. Натали заработала.
— Это если ты не против, конечно. Понимаешь, мой бывший муж вдруг сорвался в Аделаиду, а о котике совсем не подумал, даже в Королевское общество защиты животных не позвонил, и тогда я решила, что мне самой надо о нем позаботиться, я же не против, но ведь мой дом у самой дороги, и я испугалась, что котик выскочит на шоссе и его собьют. Хилари сказала, что, может, ты согласишься, я бы за его содержание платила. Это только до тех пор, пока мы не найдем ему дом.
— Ты же любишь кошек, — вставила Хилари.
Натали открыла корзинку, и мохнатая тварь с диким воплем пронеслась мимо меня в спальню и исчезла под кроватью.
— Мне нельзя держать кошек, — сказала я.
Это была чистая правда. Тысячу лет тому назад я внушила себе, что кошек мне держать нельзя. Почему? Потому что, если вы одинокая женщина и у вас есть кошка, скоро вы обзаведетесь и седым пучком волос, твидовым костюмом и очками, а называть вас будут мисс Марпл. Одинокая женщина плюс кошка — клише получается неважное. Мужчин оно отпугивает. Нет, нет и нет.
Натали поставила на пол хозяйственную сумку, и я заметила банки с сардинами.
— Нельзя?
Она устремила взгляд на Хилари, а Хилари сурово и многозначительно воззрилась на меня.
— Если Роджера нельзя оставить здесь, нам придется отнести его в приют. А там их держат всего несколько дней, ты же знаешь.
О господи. Роджер.
— Вот что я вам скажу: с животными этот человек обращается так же, как со мной или с детьми, — произнесла Натали печально и неожиданно тихо.
— А почему его зовут Роджер? — ничего другого мне в голову не пришло.
— Из-за бровей.
У кошек есть брови? Для поддержания разговора мне, видимо, следовало бухнуться на живот, заползти под кровать и выманить зверя. Но что такое кот под кроватью, я уже проходила. У моих родителей как-то был сиамец. Эти твари умышленно забиваются в самый дальний, самый темный уголок, какой только можно найти, и свирепо сверкают оттуда глазами. А когда пытаешься вытурить кота щеткой, он на тебя нападает.
— Ну помнишь, Вик, — Хилари старалась говорить со мной своим самым проникновенным тоном, — Роджер Мур говорил, что его принцип актерского мастерства заключается в том, чтобы вскидывать то правую, то левую бровь.
— Так он похож на Роджера Мура?
— Брови похожи, — уточнила Натали.
— А у кошек есть брови?
Поскольку я на этом выдохлась, Натали принялась рыться в своем кошельке и вытащила несколько обмотанных резинкой купюр горчичного цвета, по пятьдесят долларов каждая. Стыдно сказать, но я подумала: фью-у, фантастика и потрясающе — именно в таком порядке. И что еще хуже, следующей моей связной мыслью было: а не удастся ли мне скормить этой твари какие-нибудь дешевые кошачьи консервы, а самой втихомолку угоститься сардинами?
Роджер оказался телепатом. Он вылез из-под кровати, смерил меня убийственным взглядом и скрылся в ванной.
— О-о нет! — простонала Натали. — Кажется, я знаю, что это означает.
Когда мы всей толпой ввалились следом, кот сидел над стоком и как одержимый отливал туда, глядя на нас безумными, дикими глазами. Как ни странно, я почувствовала к нему симпатию. Я тоже в моменты стресса мчусь в туалет. Так что я его понимала.
Но больше чем на неделю он здесь не останется. И Роджером его звать здесь не будут.
— Ну, это уже глупости, — героически произнесла я, избегая даже смотреть на деньги.
Натали внимательно глянула на меня. Секундного изучения оказалось достаточно.
— Уверена?
И хрустящий сверток, все еще обтянутый резинкой, исчез в кошелке.
— Все-таки…
Натали вытащила пару двадцаток. Папа называл их лобстерами.
— Роджер просит, чтобы ты купила что-нибудь для души. Верно, Роджер?
Я оглянулась на кота: он тупо скреб лапкой возле стока. На Хилари я старалась не смотреть. Знала, что стоит мне взглянуть на нее, как тут же захочется огреть подругу банкой сардин.
С ней постоянно происходит такое. Завязывает с кем-нибудь роман и вдруг — бац! — оказывается у своего возлюбленного кем-то вроде бесплатной помощницы. Как-то раз Хилари попросила у меня плеер для взрослого библиотекаря. Обратно я этот плеер так и не получила.
Я предложила им кофе, но они стали шумно отказываться. Джоди и Диди собирались взять интервью у монахини и пригласили помочь с проводами.
— Да что монахини могут знать о любви? — поразилась я. — У них же этот… целибат.
