Свекровь ошарашенно заморгала.
— Куда ты? — крикнула она вслед.
Раздвижная дверь с силой захлопнулась, колокольчик весело зазвенел. Матушка Имаи упала на стул и залилась слезами.
Утро было таким чудесным, что Мисако решила дойти до станции Сибуя пешком. По пути она зашла в кофейню и позавтракала. Таких кофеен в прошлом году настроили множество, специально к токийской Олимпиаде. Сесть на поезд оказалось легко, час пик уже прошел. Район Маруноути, где работал Хидео, был всего в пятнадцати минутах езды. Глядя в окно, она сжимала в руке губную помаду, поглаживая блестящий черно-золотой колпачок, словно магический талисман.
Поднявшись по трем лестничным пролетам со станции Хибия, Мисако обратила внимание на рекламный плакат в витрине бюро путешествий на углу. Ее сразу потянуло туда словно магнитом. Плакат, изображавший заснеженные вершины гор, приглашал покататься на лыжах в Швейцарии. Лыжи Мисако не интересовали нисколько, однако через минуту она уже стояла перед витриной словно завороженная, вглядываясь сквозь толстое стекло. В глубине зала за столом улыбалась молодая женщина, та самая, которая была с Хидео в тех двух ужасных видениях. Большая грудь, ярко накрашенные чувственные губы — ошибки быть не могло. Женщина вовсю хихикала, беседуя с клиентом. Мисако бросила помаду в сумочку и решительно толкнула стеклянную дверь.
*
Денек обещал быть жарким. Еще только половина одиннадцатого, а в приемной уже целых три клиента. Ничего удивительного, до Нового года чуть больше месяца, и люди торопятся, планируют свой отдых.
Напротив Фумико сидел пожилой мужчина, намеревавшийся отправиться с туристической группой в Калифорнию. В предвкушении интересной поездки он вовсю шутил, рассказывая, как путался с американскими деньгами на Окинаве: «Уж теперь-то я готов оставить сердце в Сан-Франциско!» Фумико вежливо хихикнула в ответ на истертую остроту, одновременно просматривая бумаги и соображая, как побыстрее все оформить. В зале была еще одна клиентка — молодая женщина в модном красном костюме. Она остановилась у стойки, разглядывая рекламные брошюры. Наверное, хочет поехать в Европу, подумала Фумико, надо спешить, пока другие не перехватили. Передавая документы мужчине, она снова подняла глаза на женщину в красном и на этот раз поймала ответный пристальный взгляд. Похоже, торопится. Раскланявшись с клиентом, Фумико встала и кивнула женщине.
— Прошу прощения за задержку, — поклонилась она.
— Я не спешу, — холодно ответила посетительница, подходя ближе.
— Добро пожаловать! Что вас интересует? — Фумико выдала самую ослепительную из своих улыбок и протянула визитную карточку. — Может быть, индивидуальный тур с посещением Парижа?
В последнем вопросе содержалась тонкая лесть. Фумико славилась умением работать с клиентами, всегда стараясь с самого начала расположить их к себе. Однако на сей раз обычная тактика не сработала — взгляд незнакомки в красном нисколько не потеплел. Карточку она небрежно сунула в карман, а выражение лица ее заставило Фумико поежиться.
— Путешествия меня не интересуют, я пришла отдать вам вещь, которую вы потеряли.
— Что? — изумленно пролепетала Фумико. — Я вроде бы ничего не теряла.
Женщина сунула руку в сумочку, достала черный с золотом блестящий предмет и поставила на стол.
— Вот это, — сказала она. — Вы потеряли вчера вечером.
Некоторое время Фумико растерянно переводила взгляд с помады на лицо незнакомки и обратно.
— Я вас знаю? — спросила она наконец.
— Не знаете. — Незнакомка покачала головой. — Но зато знаете моего мужа, причем очень близко.
Прежде чем Фумико нашлась с ответом, женщина в красном развернулась и стремительно, почти бегом, направилась к двери. Служащие и клиенты удивленно обернулись вслед.
Черт побери! Фумико села за стол, пытаясь сделать вид, что ничего не произошло. Послушать Хидео, так жена у него чуть ли не уродина, а эта хорошенькая. И все-таки никем, кроме жены, она быть не может.
Фумико с раздражением потянулась к телефонной трубке.
*
Выскочив из конторы, Мисако повернула в сторону парка Хибия. Ноги несли ее с такой скоростью, что можно было подумать, она торопится на остановку к уходящему автобусу. В голове стучало, мысли клокотали в мозгу, как вода в горном потоке.
«Неужели я сумела? Трудно поверить… Ну и лицо у нее было! Хидео с ума сойдет. Зачем мне было так поступать, это же нехорошо. Мне должно быть стыдно…»
Однако никакого стыда она почему-то не чувствовала. Наоборот, маленькая месть за унижение, испытанное накануне, доставляла ей ни с чем не сравнимое удовольствие. Перейдя улицу, она чуть замедлила шаг и вскоре уже входила в парк. Городские служащие, сняв пиджаки, нежились под поздним ноябрьским солнцем. Мисако нашла пустую скамейку, села и стала рассматривать визитную карточку. Так значит, Фумико… Она в ужасе прикрыла рот рукой, снова удивившись своему внезапному порыву. Как можно вот так взять и подойти к незнакомому человеку! С другой стороны, в видении было именно это лицо… А может, все-таки ошибка и любовница Хидео совсем другая женщина?
Мисако нервно захихикала.
— Если это ошибка, — произнесла она вслух, — пусть думают, что я сбежала из сумасшедшего дома.
Мимо скамейки как раз проходил молодой человек, держа руки в карманах и рассеянно щурясь на небо.
Вежливость, разумеется, не позволила ему подать вид, но не слышать он не мог. Мисако вскочила и пошла прочь из парка, направляясь в торговый район Гиндзы. Можно было бы, конечно, еще раз сходить в кино. Все говорят про новый фильм «Доктор Живаго», но, скорее всего, это какая-нибудь грустная любовная история, а плакать больше не хочется. Лучше пройтись по магазинам, потолкаться среди людей, забыть о неприятностях.
Универсальный магазин «Вако» — один из лучших в Токио. Мисако не торопясь бродила по торговым рядам, любуясь дорогими товарами. На втором этаже оказалась выставка работ Токо Синоды, прославленной художницы. В ее абстрактных гравюрах со смелыми черными и синими мазками на белом фоне было что-то успокаивающее, обращенное к внутреннему миру. Сделав шаг назад, чтобы оценить очередную картину, Мисако вдруг почувствовала чье-то присутствие, ударившее ее, словно током. Она резко обернулась и увидела перед собой незнакомое женское лицо, самое необычное из всех, какие ей приходилось видеть.
— Мисако! — воскликнула незнакомка. — Это ты?
От неожиданности у Мисако перехватило дыхание. Женщина была похожа на кинозвезду. Удлиненное, неземной красоты лицо дополняли крупные жемчужные серьги, стройная фигура казалась еще тоньше в элегантном кремовом костюме от Шанель. Блестящие черные волосы, собранные сзади в пучок, подчеркивали длинную изящную шею. Широкая улыбка открывала ровные белоснежные зубы.
Мисако смущенно потупилась.
— Простите, мы разве с вами знакомы?
— А ты приглядись, это же я, Сатико. Помнишь, мы вместе ходили в школу в Сибате?
— Не может быть, — ахнула Мисако.
— Разве можно забыть лучшую подругу? Я звала тебя Тиби-тян…
— Сатико! Неужели? Ты так изменилась…
— Только снаружи, — улыбнулась Сатико. — Только снаружи.
— Что ты с собой сделала?
— Много чего, — рассмеялась подруга, и этот заразительный смех невозможно было не узнать.
Охранник, дежуривший неподалеку, окинул не в меру развеселившихся женщин строгим взглядом. Сатико схватила Мисако за руку и повела к выходу.
— Давай выберем местечко поуютнее, — сказала она, бросив взгляд на часы. — Я знаю один французский ресторанчик в Роппонги, пообедаем и как следует поболтаем. Сколько же это лет прошло — десять, двенадцать?
Мчась в такси по оживленным улицам, подруги обменивались воспоминаниями.
— Помнишь госпожу Араи? Мы ее называли старой тыквой… А куда делся тот мальчик из десятого класса, в которого ты была влюблена? Не помню, как его звали.
Мисако так обрадовалась неожиданной встрече, что семейные неприятности совсем вылетели у нее из головы.
Несмотря на странную метаморфозу, это несомненно была та самая Сатико Кимура, дочка портнихи. Мисако не сводила с нее глаз. Невзрачная девчонка превратилась в настоящую богиню. А зубы? У Сатико были кривые, она их стеснялась, а теперь ей впору рекламировать зубную пасту…
*
В первые послевоенные годы Сатико с матерью хлебнули лиха с избытком. Скромная лавчонка, торговавшая кимоно, едва помогла им выжить. Как и у Мисако, отец ее подруги воевал, однако не погиб, хотя и получил тяжелое ранение. Он вернулся с полусожженным лицом и без руки, но еще хуже были душевные раны, которые кровоточили всякий раз, когда люди отворачивались, чтобы не видеть его увечий. Японские инвалиды войны не получали пособий, для них не устраивались чествования и парады. Многие были вынуждены надевать свои потрепанные мундиры и выпрашивать милостыню на станциях метро и в поездах. На работу их, как правило, не брали. Обезображенное лицо и пустой рукав бывшего солдата Кимуры означали в глазах большинства лишь то, что ему не хватило мужества умереть. В проигранной войне героями бывают лишь погибшие.
