Тетушка Лола взглянула на него недружелюбно, кончила убирать со стола и ушла в кухню, к остальным женщинам. Манев остался один. Он сидел, заглядевшись на равнину, изумрудно-зеленую и свежую в это росистое утро.
Кто-то шел к нему. Он обернулся и увидел девочку.
Она смотрела на него пристально карими, широко раскрытыми глазами, похожими на глаза ее тети, словно хотела проверить, такой же ли он сердитый и плохой, каким был вечером.
Манев улыбнулся, не отводя глаз от глаз ребенка. Девочка засмущалась и остановилась.
«Наверное, вспомнила, как вчера не хотела ко мне пойти. Теперь видит, что я не такой уж плохой, и смутилась», — подумал он и поманил ее к себе.
Девочка пошла к нему нерешительно, не глядя на него, ведя рукой по скамейке и медленно приближаясь. Потом, когда Манев ее схватил и посадил к себе на колени, она внезапно доверчиво обвила тонкими ручками его шею, словно этим хотела оберечь от тех нехороших мыслей, которые прочла в его глазах накануне.
В половине первого Ганев возвращался домой из страховой компании, где он работал.
В руках у него было два свертка — килограмм брынзы, аккуратно запакованной в белую бумагу и перевязанной шпагатом, и мясо, завернутое в только что купленную дневную газету.
На лестнице он встретил соседа по площадке и, самодовольно подмигнув, похвастался удачной покупкой. Потом, все еще возмущаясь про себя дороговизной, на которую они с соседом только что друг другу пожаловались, остановился у дверей своей квартиры и позвонил. Ключ у него был, но он любил, когда его встречали.
Где-то в квартире хлопнула дверь. Крышечка глазка приподнялась, и сквозь бронзовую решетку на него глянул знакомый голубой глаз. Дверь открылась, обдав его теплой волной обеденных запахов, на пороге стояла жена.
На ней был передник из плотной кремовой ткани, который очень шел к ее красивому полному и белому лицу. Спокойное его выражение навевало скуку и тихую, ровную печаль.
— Смотри-ка, что я принес, — хвастливо сказал Ганев и, улыбаясь, поднес сверток с брынзой к ее лицу.
— Что купил? — равнодушно спросила она.
Он наклонился к ее уху, шутливо дернул его двумя пальцами и таинственно сказал:
- #9632; Брынзу.
— Отдал, наверное, бог знает сколько!
— Деньги не имеют значения. Важно, что у вас будет хороший завтрак. Где малышка?
— В комнате, играет. Знаешь, — сказала она, когда он уже снял пальто и вешал его в передней, — я сдала комнату.
Пораженный, он отступил на шаг.
Месяц назад умерла его мать. Ей было семьдесят лет, и необходимость ухаживать за старухой очень тяготила их с женой. После ее смерти комната ее никак не использовалась, и они решили ее сдать. Поставили туда кровать, шкаф, диван. На комнаты был большой спрос, так что была возможность подобрать удобного квартиранта.
Ганев, однако, все еще колебался. Не хотелось постоянно видеть в доме чужого человека. Наконец он склонился к тому, чтобы взять квартирантку — какую-нибудь студентку. Может, это и неплохо, если в нынешние времена у жены появится компаньонка, особенно если иметь в виду, что прислугу найти трудно.
Новость так поразила его, что он, не сумев сдержаться, сердито закричал:
— Кому сдала?
— Одному господину.
Ганев бросил на жену гневный взгляд.
— Кто тебе разрешил сдавать ее мужчине? Если б нам нужен был господин, я пустил бы моего сослуживца, господина Минева.
Их четырехлетняя дочь, услышав голос отца, с веселым визгом прибежала из гостиной и ухватилась за его ногу.
Он рассеянно погладил ее по головке и сердито спросил:
— Что это за господин?
— Не знаю… такой представительный… похоже, порядочный. Пришел около десяти, позвонил в дверь. Говорит, прочел объявление. Я не могла ему отказать.
— Ты знаешь, что я не желаю видеть здесь никаких мужчин! — сказал Ганев, направляясь к кухне.
Неприятная новость грозила испортить ему весь обед.
Стол, накрытый белоснежной скатертью, сверкающие чистотой приборы; на стене — ряд банок из дешевого фаянса, развешанных красиво, точно в аптеке; диванчик у стены, на котором он любил отдыхать после обеда, почитывая газету, — весь привычный уют этого уголка, излучавшего специфический запах семьи, заставил его сердце сжаться так, как будто ему предстояло поделиться всем этим с незнакомым мужчиной, который въезжал в его дом.
Огорченный, он сел за стол, забыв даже переодеться, как обычно, в старый костюм.
Девочка забралась к нему на колени, но он отстранил ее:
— Погоди, Мими, я опоздаю на работу.
— Сегодня в бойлере не было воды, — сказала жена, пытаясь его отвлечь. Она поставила на стол кастрюлю с супом из шпината, из которой торчала длинная голубая ручка половника, и продолжала:- И в трубах такой треск стоял, я боялась — лопнут.
— Трак, трак, трак! Вот так трещали, папочка, — встряла Мими, весело размахивая кухонным ножом.
— Когда готовишь, не лей воду зря, — сказал он строго, чтобы покончить с вопросом о бойлере, и добавил: — Этот господин оставил задаток?
— Оставил, — сказала жена.
— Когда придет, вернешь ему!
— Но он заплатил вперед за целый месяц, — смущенно ответила она.
— Пф! — Он сделал негодующий жест. — Я же сказал тебе, что комнатой буду заниматься я… Чтобы в собственном доме не было покоя!..
— Что ж мне теперь делать? — виновато спросила жена. — Вешаться, что ли? Сама не знаю, почему я согласилась, какое-то затмение нашло. Теперь и я жалею. Переоденься, в этом костюме тебе неудобно обедать.
Привычке надевать перед обедом старый, изношенный костюм он не изменял никогда: Ганев берег свою одежду, как женщины берегут любимые платья.
Он пошел переодеваться, кряхтя и что-то бормоча про себя.
Все-таки еще была надежда найти того господина и вернуть ему деньги. Правда, тут же он вспомнил, что в таких случаях деньги полагается возвращать в двойном размере, и неизвестный господин мог этого потребовать.
Вернувшись на кухню, он спросил, оставил ли будущий квартирант свой адрес.
— Нет, — сказала жена.
— А когда он собирался переезжать?
— На днях. Я дала ему ключ.
Ганев окинул ее изумленным взглядом.
— А если это вор? — закричал он, стукнув по столу. — Выследит, когда нас нет дома, и ограбит.
Жена испугалась. На лице ее отразилось неподдельное страдание. Девочка смотрела на них растерянно.
— Что ж нам теперь делать? — спросила жена сокрушенно, готовая на все, лишь бы искупить свою вину.
— Будешь сидеть дома, и чтоб никуда не выходить.
Семейство уселось за стол — каждый на свое, определенное место: жена спиной к плите, девочка рядом с ней, он — напротив жены.
Обед проходил в угрюмом молчании.
Вдруг Ганев спросил:
— Как этот человек выглядит?
Жена опустила ложку в тарелку, вытерла губы девочке и сказала неуверенно:
— Как-то необычно.
— Он что, чиновник? Что ты в нем увидела необычного? Опиши-ка мне его.
— Не похож на болгарина, — сказала она. — И вроде не чиновник. Скорее врач… или… кто его знает. Сначала он внушал мне доверие, а сейчас я тоже засомневалась…
— По-болгарски хорошо говорит? — спросил Ганев, испытывая недоверие и ревность.
— Красивый мужчина, солидный такой Видимо, воспитанный, манеры приятные…
— Значит, понравился тебе?
— К оста, — сказала она, и белое лицо ее залила краска, а глаза заблестели, — ребенок слушает, не говори глупостей.
— Ну а как же? Чем еще это можно объяснить — является незнакомый человек, ты сразу проникаешься к нему доверием, сдаешь комнату да еще и ключ от двери вручаешь!
— Вот ты увидишь его и поймешь. Я тебе говорю, он какой-то необычный. И потом он так заморочил мне голову…
— Как бы там ни было, ноги его здесь не будет! — заявил Ганев, несколько успокоенный последними словами жены и уже сердясь на человека, чуть ли не силой заставившего сдать ему комнату.
Он поел, лег на диванчик и уткнулся в газету, пытаясь забыть о неприятном происшествии. Потом он перешел в холл, включил там радио, послушал сводку военных действий и рассказал жене о забавном случае с каким-то страховым векселем. Обеденный перерыв кончался, он опять переоделся и пошел на работу. В дверях он сказал жене:
— Ана, если тот человек придет, пошли его ко мне в компанию, я посмотрю, что это за птица.
* * *
Прошло два дня, и они почти забыли о квартиранте. Только деньги, которые лежали нетронутые в ящике буфета, напоминали о неприятной истории.
Жизнь их текла по раз навсегда заведенному порядку.
Вечерами Ганев из своей страховой компании шел прямо домой, они с женой ужинали, и, пока жена убирала на кухне и гремела посудой, он лежал в холле на кушетке, читал газету, слушал радио или занимался марками. Девочка играла рядом. По субботам они ходили в кино, возвращались оттуда в приподнятом настроении, возбужденные, обсуждали игру артистов и, довольные, ложились спать. Иногда ходили в гости или звали гостей к себе, но это случалось не так часто. Изредка их навещала теща, которую Ганев не любил, — после этого они с женой обычно ссорились.
