На берегу у самой воды в свете лодочных фонарей слонялось несколько парней, едва вышедших из школьного возраста.
— Кто хочет заработать пару песет? — крикнул им Коста. — Помогите мне дотащить рыбу.
Ему никто не ответил, и парни исчезли в темноте, словно и не слышали его слов.
Потащу сам, решил Коста, мне же лучше. Он кое-как взвалил рыбу на спину, закинув за голову руки, вцепился пальцами в жабры и стал с трудом взбираться на берег. Ноги вязли в м©кром песке. Где только возможно, он приваливал рыбу к борту лодки и переводил дух. Тонкие гладкие жаберные косточки впивались в суставы пальцев. В ухе что-то лопнуло, и из него потекла струйка теплой крови.
В этот вечерний час деревня, днем казавшаяся сонной и почти безлюдной, оживала. Все, у кого выбиралась свободная минутка, выходили прогуляться по главной улице или вдоль берега моря. Этот короткий прохладный промежуток времени между заходом солнца и ужином отдавался светской жизни. Девушки разгуливали парами и по трое, демонстрируя себя на не слишком бойком брачном рынке. Богатые дачники, ужинавшие поздно, прохаживались энергичным шагом взад и вперед, нагуливая аппетит. Уже отужинавшие рыбаки, которым предстояло встать затемно, чтобы забросить сети, прежде чем рыба на рассвете уйдет на глубину, старались как можно полнее использовать свой недолгий досуг. Они толпились кучками на рыбном рынке возле пустых прилавков, где обычно выставляли на торги только что выловленную рыбу. Случайные уловы поступали сюда в любое время дня и ночи, и таков был интерес ко всему, что касалось их профессии, что рыбакам и в голову не приходило проводить свободное время где-либо в другом месте — ведь здесь каждый сразу узнавал, чем еще может порадовать ловцов море.
Три перекупщицы — Энграция, Лола и Лючия, рабыни своих тридцати трех с третью процентов, — безотлучно находились дома, получая от разветвленной сети агентов сведения о состоянии рынка, и являлись по первому зову. За тридцать три с третью процента им приходилось срываться с постели в любой час ночи и быть на рынке не позже чем через пять минут после доставки туда улова. Говорили даже, будто эти тридцать три с третью процента довели Энграцию, в которой жадность уживалась с набожностью, до того, что она распорядилась вызывать ее из церкви во время мессы, если на рынок поступает улов, превышающий стоимостью десять ящиков сардин.
В этот вечер Энграция проводила досуг за своим любимым занятием — с увлечением вырезала некрологи из газет, которые покупала пачками, чтобы заворачивать рыбу, и вклеивала их в толстую тетрадь. «„Безболезненная и мирная кончина…“ — неплохо сказано… и все же если человек член общины Святого Таинства, то я, пожалуй, предпочитаю, когда пишут „убитые горем“…»
— Кто там? Иду, да иду же. Уже и подождать не могут…
Она распахнула дверь, и тусклый свет упал на лицо человека, стоявшего у порога.
— Вечер добрый, Симон. Что-нибудь стоящее? Если опять полкорзины макрели, я и слышать об этом не желаю.
Симон, не дожидаясь приглашения, вошел в комнату.
— Мне надо кое о чем с тобой поговорить. Ты не возражаешь? — Он закрыл дверь и, не обращая внимания на удивление Энграции, задвинул засов.
Когда Коста дотащил рыбу до рынка, ему снова стало плохо. Небольшая компания стоявших без дела рыбаков расступилась, давая ему дорогу; он сбросил на прилавок рыбу и выпрямился, с трудом переводя дыхание, ожидая возгласов удивления. Но никто и виду не подал, что заметил его. Всего в трех шагах от него стоял Марко, рыбак, который лишь накануне так приветливо разговаривал с ним, но сейчас он не спеша повернулся к Косте спиной. Измученный Коста почти не чувствовал ни обиды, нц удивления. Сквозь толпу равнодушных рыбаков просочилось несколько мальчишек, они заглядывали в разинутую пасть мертвой рыбы и с опаской тыкали в закованную в твердую чешую тушу.
— Ну-ка, Фернандо, — обратился к одному из них Коста, — сходи узнай, идут сюда перекупщицы или нет.
Вообще-то это было излишне — торговки, конечно, уже спешили на рынок. Едва не теряя сознание, он тяжело опустился на прилавок рядом с рыбой. Фернандо растерянно оглянулся и ушел, сунув руки в карманы, подшибая ногой невидимые камушки.
Мимо, как и каждый вечер в течение последних пяти лет, всегда в одно и то же время и в сопровождении тех же двух приятелей, проходил доктор Росас. Он только что продемонстрировал им свое последнее приобретение — украшенную надписью зажигалку.
— Как я уже говорил, меня восхищает в них трезвый взгляд на вещи. Вот, например, возьмите мой случай. Я пытаюсь дать разговору определенное направление, я страстно вздыхаю, беру ее за руку, а потом говорю: «Как тут романтично! Эти места просто очаровывают, где бы вы ни были, вас вечно тянет сюда». — «Было бы еще романтичнее, — говорит она, — если бы в туалете хоть изредка спускалась вода». Вот это я и называю трезвым взглядом. Нам это не свойственно. — Доктор умолк. — Простите, я должен взглянуть на эту рыбину.
Он подошел к Косте.
— Ничего себе! Очень недурна. Дала тебе жару? Похоже, тебе крепко досталось.
— Кажется, я оглох, — сказал Коста.
Росас подошел поближе и заглянул ему в ухо.
— Ну конечно! Лопнула барабанная перепонка. Ничего страшного, если вовремя принять меры. Умойся-ка да приходи ко мне в кабинет.
— Спасибо, — отвечал Коста, — вот только сбуду с рук эту рыбу.
Росас пощупал у Косты пульс.
— Ведь на ногах не стоишь! Пульс еле прощупывается. Лучше пусть рыба подождет.
— Да нет, я ничего, — возразил Коста, — добрался сюда своим ходом.
— Вот, полюбуйтесь, — обратился Росас к своим друзьям. — Ему, видите ли, сейчас не до того. И все они такие. А потом подхватывают какую-нибудь инфекцию, которая укладывает их в постель на месяц, и тут уж другая песня: «Что же вы меня не предупредили, доктор?» Ну как знаешь, — сказал он Косте. — Ты в любой момент можешь потерять сознание, имей это в виду. Дело твое, но ты сам себя доконаешь.
Доктор и его спутники пошли дальше.
— Лечить их — пустое занятие, — продолжал Росас, — они готовы ковылять на сломанной ноге, лишь бы сэкономить десяток песет.
Коста, страдая от боли, с трудом сдерживая нетерпение, увидел мальчишку, которого послал за перекупщицами.
— Ты сказал им, чтобы поторапливались?
Но мальчишка буркнул что-то, чего Коста не расслышал, и, скорчив от смущения рожу, убежал в другой конец улицы, где шумно веселились его приятели.
Коста закричал ему вслед, и от напряжения ухо снова пронзила боль. Он зажал его ладонью, а когда отнял руку, она оказалась в крови.
Кто-то из рыбаков бросил, не глядя на Косту:
— Он сказал, их никого нет дома.
Где-то в пространстве еще чей-то голос произнес:
— Энграцию срочно вызвали к умирающей сестре. Сеньору Лючию увез на машине в Барселону свояк на крестины.
Коста повернул голову, и третий голос произнес у него за плечом, словно поймав его врасплох:
— А у Лолы, похоже, будет выкидыш. — И прибавил, словно продолжая разговор не с Костой, а с кем-то другим: — Бедняжка, ей даже за нуждой не разрешают вставать с постели.
Коста заставил себя подняться и пошел, нетвердо ступая, смущенный тем, что рыбаки сторонились, давая ему пройти. Лола жила наискосок от рынка и поэтому, когда приносили улов, обычно оказывалась у прилавка первой. Обычно дверь ее дома была открыта и днем и ночью. Он подергал ручку, постучал ногой в дверь и громко позвал через замочную скважину. Изо всех окон высунулись головы. Шедшие за Костой по пятам ребятишки опасливо остановились посреди улицы. Рыбаки на рынке оставались на своих местах и только исподтишка наблюдали за ним. Он снова подергал дверную ручку, над головой у него заскрипели, отворяясь, ставни, на балконе появилась разгневанная старуха и крикнула:
— Пожалуйста, потише — ведь в доме больная!
Он повернулся, и ребятишки бросились врассыпную. Он не раз видел, как они точно так же разбегались, услышав ругань идиота, который, убежав с чердака, где его держали взаперти, прыгал по улице, расстегнув штаны и корча рожи.
Коста добрался до прилавка и, взяв рыбу за жабры, поднял ее. С минуту он стоял в полной растерянности, не зная, что предпринять. И внезапно ответ нашелся. Он увидел, что позади толпы движется, стараясь не привлекать к себе внимания, Сервера, заведующий муниципальным холодильником. Снова бросив рыбу на прилавок, Коста направился к нему.
— Эй, Сервера! Слыхал, какую я поймал рыбу? И дала же она мне жару! Вот что, видно, старик, ее сегодня ночью продать будет несподручно, так что давай сунем ее до утра в холодилку, если ты не против.
В худшем случае он получит нужную сумму завтра утром, осилит как-нибудь шесть миль до шоссе, а там уж кто-нибудь подбросит его в Барселону.
