Я вспомнила, что говорил мне Петр про одного престарелого фальшивомонетчика, отсидевшего десять лет в тюрьме. Этот фальшивомонетчик сказал Петру: «Вселенной уже миллиарды лет, но все может перемениться буквально в секунду. Десять лет ты живешь в дерьме, а потом раз – и дерьма как не бывало».
* * *
Прошло несколько дней. Я поднялась на крышу и обнаружила там очередную бригаду «скорой». Ричард и Влан стояли совершенно убитые. У сильного горя есть своя безошибочная аура. Даже стоять можно печально.
Рутгер, как всегда, был бодр и весел. Влан указал на бассейн и выдавил:
– Марина.
Когда я только пришла, я подумала, что бригада «скорой помощи» проводит здесь выездные занятия, что-то типа того. Я даже не сразу сообразила, что произошло. Пока Рутгер мне не объяснил. В какое мгновение паника обращается ужасом? Или это страх порождает панику?
Это было просто безумие. Раньше мы как-то держались, продолжали работать и даже гордились своей силой духа – отчасти еще и потому, что никто из нас не был особенно близок с Хеймишем или Патрисией. Мы все общались вполне дружелюбно, но за такое короткое время просто нельзя подружиться по-настоящему, и у каждого человека есть какой-то запас выдержки и душевной стойкости, чтобы было, что противопоставить внезапным ударам судьбы; каждый в душе – эгоист, так что в критических ситуациях всегда можно рассчитывать на резерв собственного эгоизма и равнодушия к ближним, если уж ни на что-то другое. Но это было уже слишком.
Все было так же, как в прошлый раз. Никаких признаков насилия, никакого пагубного злоупотребления алкоголем или наркотиками. И Патрисия, и Марина как будто просто заснули в бассейне.
Хорхе закрыл бассейн – совсем. Как будто кто-то (ну, кроме Рутгера) стал бы там плавать после всего, что случилось. Мы не знали, что делать. Можно сколько угодно твердить себе: «Шоу продолжается», – но мы уже пытались бодриться. После первого раза. И дело даже не в том, что Марина пользовалась у нас какой-то особой симпатией. Вовсе нет.
– Так ты увольняешь Ричарда или нет? – спросила Ева у Хорхе.
– Так, теперь уже Ричард? На прошлой неделе вы все пламенно выступали за увольнение Рутгера.
– Он разносит смерть.
– Чего? – спросил Хорхе.
– Он приехал работать сюда, потому что все его ученики утонули.
– Нет. Кого-то загрызла акула. А двое умерли от кессонной болезни, – поправил Влан.
– Сначала крушение вертолета. Потом Хеймиш. Мерв. Патрисия. Теперь Марина. – Ева беспомощно развела руками.
– И как Ричард все это проделывает? Он что, уронил вертолет, потянув за веревочку? И его вообще не было там, на крыше, когда Хеймиш утонул.
– Он принес сюда смерть. Если ты его не уволишь, я уволюсь сама, – заявила Ева.
– Не говори ерунды, – сказал Хорхе. Но лично я не считала, что она говорит ерунду. Глыба жестокой реальности навалилась на нас как-то уж слишком массивно. – Что я, по-твоему, должен делать? Вести себя, как какая-нибудь старушенция? – Хорхе тоже развел руками. Кстати, я никогда не понимала этого выражения. Насколько я знаю по опыту, старухи – существа крепкие и упрямые. И они ничего не боятся. Сравнение с молоденькой девушкой или со стариком было бы явно уместнее.
Время тянулось густым сиропом. Я не вызвалась помогать разбирать Маринины вещи. Знать о чем-то и что-то чувствовать – это две разные вещи. Можно знать и не чувствовать. Всем известно, что люди смертны, но одно дело знать, что когда-нибудь ты умрешь, и совсем другое – столкнуться со смертью лицом к лицу.
– Моя жена очень вам благодарна за мою сверхурочную работу, – сказал детектив, когда уходил.
– У нас замечательная команда, – ответил Хорхе.
* * *
Хорошую аудиосистему можно смело назвать вершиной человеческих достижений. Громкая музыка, крепкая выпивка и другие интоксиканты – раньше мы очень любили так развлекаться после спектакля, когда клуб поступал в наше полное распоряжение. Но теперь даже эти приятности жизни не могли поднять нам настроения. На этот раз шоу застопорилось.
– Мне хочется думать, что они сейчас на небесах. Дают представление для Господа Бога, – сказала Надя.
Ева и Петр уехали. Они постоянно твердили, что останутся еще на полгода, накопят денег, чтобы купить заброшенный монастырь в Татрах и перестроить его под свинг-клуб. «Я не хочу умирать заживо», – сказала Ева, и нам показалось, мы понимаем, что она имела в виду. Мы все жутко гордились собой: какие мы храбрые, что решили остаться. Когда кто-то рвет когти, а ты остаешься – это ни с чем не сравнимое ощущение. Очень повышает собственную самооценку. Лу и Сью, которые постоянно твердили, что собираются увольняться, решили пока задержаться. Теперь их номер шел дольше на десять минут, и они привлекли реквизит в виде миксера. Но нам все равно было страшно.
Несколько дней все было тихо. Мы дали несколько потрясающих представлений и немножко воспрянули духом. Как-то утром мы с Надей поднялись на крышу позагорать. По распоряжению Хорхе бассейн засыпали землей и посадили там молоденькие деревца.
Мы с Надей замерли в потрясении, как только вышли на крышу, потому что рядом с бывшим бассейном лежала большая корова фризской породы. На боку. Я сказала «большая», хотя я, конечно же, не разбираюсь во фризских коровах, и особенно – во фризских коровах, вырванных их контекста пастбища, но мне показалось, что она была очень большая. А вот безжизненные человеческие ноги, что торчали из-под коровьей туши, казались какими-то очень маленькими. Мы сразу узнали эти потрепанные оранжевые сандалии. В таких ходил Влан.
– Это корова, – сказала я.
– Я вижу, – оказала Надя.
Не стану вдаваться в подробности, но оба были мертвы совершенно определенно: и корова, и Влан. Мы с Надей пребывали в таком потрясении, что даже не сразу подняли тревогу.
Все вокруг пропиталось страхом. Если я принимала ванну, я наливала воды на дюйм – чтобы не утонуть. С маникюрными ножницами я обращалась с особенной осторожностью – чтобы не напороться на острие и не проткнуть себе что-нибудь жизненно важное. Я объявила, что мне нужно вернуться в Англию и вплотную заняться своей танцевальной карьерой, и это была чистая правда. Пора было подумать о чем-то серьезном. В «Вавилоне» все было здорово, но единственное, что я тут поимела полезного для своей танцевальной карьеры – укрепила руки в процессе стояния раком на сцене.
Мы так ничего и не узнали про эту корову. Влану кошмарно не повезло. Коровы не часто падают с неба. Владелец животного так и не объявился. Но это понятно: если ты уронил над Барселоной корову и корова пришибла кого-то насмерть, вряд ли ты станешь об этом кричать. Янош высказал предположение, что это полиция мстит за потерю своего вертолета и бомбардирует нас мясом. Ничего более умного никто не придумал.
* * *
Посреди ночи – ну, для меня это была глубокая ночь – меня разбудил громкий стук в дверь. Это был Рутгер.
– Быстрее! Ричард пытался покончить самоубийством!
Я вскочила на ноги, но как-то не очень успешно. Страх приковал меня к месту. Это было уже слишком. Столкнуться с очередной бедой – нет, я просто не выдержу. Не смогу. Я лихорадочно соображала, что делать, и тут Рутгер сказал:
– Да нет, я пошутил.
Через пару секунд до меня дошло. Я захлопнула дверь у него перед носом и буквально упала на кровать, решив отложить наказание до утра. Ну, до того, как проснусь.
Рутгер опять постучался.
– Нет. Ладно. Я пошутил. Это Констанс пыталась покончить самоубийством.
– Она наглоталась таблеток, потом ее вырвало. Она пошла бродить по коридорам, ее обнаружили и отвезли в больницу, где ей промыли желудок, надавали других таблеток и указали на дверь. Бытует странное мнение, что если ты родился с кем-то на одном острове, то вы должны ощущать ответственность друг за друга. Конечно, мне было лестно, что меня считают надежным, ответственным человеком, который способен поддержать другого в беде, но эффект оказался недолговечным.
Ко мне подселили вторую кровать и Констанс, чтобы я с нею нянчилась.
– У тебя что, депрессия?
– Нет.
– Тогда зачем ты наелась таблеток?
– Мне было так хорошо. И я подумала, что лучше сразу покончить с собой, не дожидаясь, пока станет плохо.
Констанс боялась темноты, так что мы спали при свете, вернее, Констанс спала, а я упорно пыталась заснуть. У нас у каждого есть свои маленькие слабости. Ну, у меня лично их нет. Но у подавляющего большинства они есть. Азра боялась размягченного масла. Она всегда убирала масло в холодильник сразу, как только отрежет кусочек. При одной только мысли, что масло может нагреться до комнатной температуры, ей становилось плохо.
Я еще понимаю, когда люди боятся темноты. Но мне непонятно, зачем всем об этом рассказывать.
Но я ей потакала. Старалась не обижать. А еще от Констанс плохо пахло. Я пару раз намекнула, но потом поняла, что надо идти напролом.
