Она сняла трубку, звонким приветливым голосом откликнулась:
— Алло!
Вот незадача! Я сразу услышал, что крутится запись автоответчика, то есть говорит не сама Тина, то есть сама, но не со мной. Впрочем, на сей раз не было ни страстных воплей, ни стенаний, не слышно было и что звук меняется из-за того, что записан в разных помещениях. Может быть, телефонист в Тринидаде сейчас тоже напряженно прислушивается к тишине, понимать по-немецки для этого не требуется. Тут я услышал ее голос, записанный на автоответчик, деловито и приветливо она сказала:
— К сожалению, в настоящее время я не могу с вами поговорить. Если у вас имеются желания особого характера, пожалуйста, выскажите их после звукового сигнала, все будет записано на пленку. Не спешите, ваше время не ограничено.
Ага, разговор с автоответчиком, видимо, также оплачивается по специальному тарифу, сообразил я. Не ограничено… ее деловая хватка, вот что на самом деле не имеет ни границ, ни пределов. Я не сводил глаз с маленького белого приборчика — так и есть, дойдя до цифры 31, счетчик вдруг замер, и в тот же миг замолк ее голос. В технике я разбираюсь, как свинья в апельсинах, но я ничуть не удивился бы, если бы циферки внезапно побежали в обратном направлении, честно говоря, я даже надеялся, что так оно и будет. Но ничего подобного не случилось, цифра 31 зависла, точно приклеилась к диску. Потом в трубке раздался долгий звуковой сигнал. Я заговорил:
— Алло, это Блок. Мне очень жаль, вчера я не смог прийти в бассейн. Но может быть, встретимся сегодня вечером? Если хотите. Если у вас есть время. Давайте встретимся в баре, мне тут порекомендовали бар, в котором играют хорошее рэгги. Секундочку, найду только бумажку с адресом… — Я посмотрел на часы. Все-таки хорошо бы понять, как же это получается, что же это за акустическая яма, в которую уходят деньги. Я молчал.
В коридоре появилась девица из соседней с моей комнаты, та самая, чьи любовные страсти в акустическом образе я невольно подслушал. Выплыла, с чисто вымытыми волосами, ярко накрашенная, придерживая на груди халат. Увидела меня — а я сидел, прижав трубку к уху, и слушал, молча, как будто мне рассказывают невероятно волнующую историю.
— Алло, — сказал я и прижал трубку к груди, к сердцу. — Извините, — это я той девице, — сейчас, еще две минуты, и телефон будет свободен.
— Хорошо. — Она кивнула, явно сбитая с толку. — Мне только быстренько позвонить. Такси заказать. Мы вечером идем в театр.
— Если не трудно, потерпите еще… — Я взглянул на часы — еще четыре минуты.
Она улыбнулась довольно натянутой, кривоватой улыбкой, однако согласилась:
— Ладно. Как закончите, постучите в нашу дверь. — Она ушла в комнату.
Я опять поднес трубку к уху. Она непременно услышит стук моего сердца, подумал я, и, наверное, услышит то, что я сейчас говорил. Но поймет ли, что эти глухие удары раздавались в моей груди и что шум — это шум моего дыхания? Я решил, вернувшись в Мюнхен, поставить эксперимент: попрошу приятеля прижать к груди телефонную трубку и что-нибудь сказать, а сам послушаю.
Я прислушался. Тишина. Провел трубкой — микрофоном — по своим коротко стриженным волосам, потом по шершавым тисненым обоям на стене. Акустический фейерверк для нее, настоящей фонофилки. Ей, верно, будет приятно послушать. Я провел пальцем по срезу страниц телефонной книги, вот, похоже на встречный ветер, пошелестел салфеткой — словно листва шумит на ветру, шаркнул трубкой по штанине джинсов — от этого шебуршания у нее, пожалуй, мурашки по коже побегут. Мне снова вспомнился легкий светлый пушок на ее ногах. Стрелка на часах показывала, что нужно протянуть еще около минуты.
Наконец я «нашел» адрес бара, назвал его и добавил:
— Надеюсь, мы увидимся.
В общем-то я был почти на сто процентов уверен, что в бар она не придет, да, может, и вообще положит трубку, не дожидаясь, пока закончится длинная пауза и я скажу адрес. С другой стороны, она, кажется, любопытна, так что с нее станется просидеть восемь минут у телефона, прислушиваясь к странным звукам и тишине. Я рассмеялся, негромко, но все же так, что она должна расслышать, впрочем, я это не нарочно, просто представил себе, как она сидит у телефона и слушает, а тем временем денежки утекают в акустическую яму. Довольно гнусную радость я испытывал, злорадство, в сущности, то самое злорадство, которое многие считают типичной чертой немцев. Ну и прекрасно, меня, по крайней мере в тот момент, это не волновало, потому что — я думал — все это я делаю, чтобы ей отплатить, ведь она, представляя себе, как я плескался в теплой воде для старичков, наверняка от души повеселилась.
— Кто роет другому яму, тот и молодец, — сказал я и повесил трубку.
Негр, бритоголовый гигант, внимательно оглядывавший каждого нового посетителя, пропустил меня в грохочущую тьму; гром барабанов, блестящие от пота лица барабанщиков, наяривающих что есть силы; медленно, словно во сне, танцуют мужчины, женщины, другие стоят, сидят, здесь есть столики и стулья, уродливые, как и положено вещам, сработанным при реальном социализме, и огромные динамики, из самых дорогих и новых, — из них накатывают звуковые волны, густые, плотные, заполняющие весь зал. Я пробираюсь в толпе, в ней преобладают негры, белых немного, в основном женщины, наконец нахожу место возле подпирающей потолок чугунной колонны. Подходит девушка, бедра обтянуты, нет, буквально втиснуты в красную кожаную юбчонку, волосы ядовито лиловые, сует мне бутылку пива.
— Ямайское, настоящее! — орет она мне в ухо. — Восемь пятьдесят!
— Что за цены у вас? В Мюнхене столько за вино берут!
— Зато входной платы нет, пришел и глазей — ты, старикан, поглазеть ведь пришел, а? — Она смеется и забирает десятку, не подумав дать сдачу.
Как я и предполагал, Тина не пришла. Поблизости танцевали две женщины, они словно подхватывали звуковые волны покачивающимися бедрами, перекатывали на свои бока, на спины, в ритме этих волн лениво колыхались их руки и ноги, потом они стряхивали невидимую субстанцию с кончиков пальцев, но двигались только тела, а головы оставались неподвижными, тогда как у меня, наоборот, голова моталась из стороны в сторону.
Вижу — ко мне направляется молодая женщина, голые плечи, платье на тонких бретельках, сверкающее, серебряное и немыслимо короткое, а каблуки невероятно высокие, массивные, тоже серебряные, у нее черные как вороново крыло волосы, из-под длинной, закрывающей брови челки блестят ярко-голубые, обведенные черным глаза. Она улыбается. Лицо как будто знакомое, на секунду мне кажется, что я узнал красотку из парикмахерского салона.
— Для тебя главное — голова, вот и мотаешь головой, а сам весь как деревянный, — кричит она мне в ухо. — Вон, посмотри на женщину, голова у нее совершенно неподвижна, глаза тоже, она в трансе, все движения сконцентрированы вокруг пупка.
Это точно, под завязанными в узел концами мужской рубахи виден голый живот и пуп.
— Правильно! — ору я в ответ. Пупок единственная точка покоя.
Волосы одной из танцующих женщин выкрашены в огненно-красный цвет и необычайно высоко взбиты, кажется, что над ее головой взметнулись языки пламени. Другая, темнокожая, больше всего похожа на продавщицу косметики — так тщательно разрисовано ее лицо, на котором разлито выражение глубокой скуки, но все ее тело двигалось: медленно и плавно, словно в замедленной съемке, взлетали руки и колыхался силиконовый бюст.
— Ну что, нашел свой каталог вкусов?
Чего бы я только не отдал, лишь бы не вырвался у меня идиотский возглас: «ах»!
Тина рассмеялась:
— Ну ты и вылупил глазищи, ха! — Она поправила черную прядь на лбу. — Я прослушала твое сообщение. Мне, кстати, понравилось то, что ты записал там для меня.
Не слишком находчиво я в ответ сказал, что не узнал ее из-за парика.
— Я тебя тоже не узнала. Что и говорить, довольно смело, в твоем-то возрасте. Я о прическе. Но мне нравится.
— Не было другого выхода.
— Известно: голь на выдумки хитра. — Она быстро провела рукой по моим волосам. — Классно щекочет. Теперь у тебя волосы короткие, как у меня.
— Между прочим, мне очень жаль, что вчера я не смог прийти в бассейн. Позвонил один старый друг.
— И правда жаль, потому что я была там.
Я подумал, не признаться ли, что я был в бассейне — сказать, например, что плавали там одни пенсионеры. Но промолчал. Она же солгала — значит, не хотела поиздеваться над тобой! Иначе и сюда не пришла бы.
— У тебя нет сигарет?
— Нет. Сигару могу дать.
— Сигары — это слишком крепко. — Покачиваясь на высоченных каблучищах, похожих на котурны, она прошла в дальний конец зала, там за столиком сидел молодой человек. Вот попросила сигарету. Он протягивает ей пачку, щелкает зажигалкой, а сам что-то говорит, теперь глядит в мою сторону, ухмыляется и демонстративно встряхивает густыми и длинными темными волосами.
