Интернет всегда служил для него убежищем. Там никому не нужно было видеть его лицо. Там он мог существовать как аватар — в виде слов на экране, в виде голоса, доносящегося из темноты. Весь мир Интернета был к его услугам — только исследуй! И в этом мире не только он не имел лица, но и все прочие тоже.
Он снова проверил почту. Ага, вот и она: [email protected] Она часто просила передать ту или иную песню, а иногда приписывала к своей просьбе маленький рассказик о том, что делала сегодня, или поясняла, почему выбрала именно этот трек, или просто излагала какую-то внезапно пришедшую ей в голову мысль…
«Дорогой Фантом, — она всегда так начинала свои послания, — ты никогда не задумывался, что случается с музыкой, когда она умолкает? Звуковые волны, конечно же, продолжают свое движение, так что, мне кажется, музыка вообще никогда не останавливается, как бы продолжая наматываться в пространстве на некую невидимую кассету, чтобы ее мог поймать и послушать любой. Когда падает звезда, говорят: загадай скорее желание — но разве нельзя загадать желание, слушая какую-то песню?»
Он никогда ей не отвечал. Фантом не вступает в частную переписку. Впрочем, ее это ничуть не обескураживало. Да она, похоже, и не нуждалась в его ответах. Мало того, в последнее время ее приписки стали гораздо длиннее, чем раньше. Возможно, сказывались чары темноты и этот экран, как в исповедальне. Она уже успела сообщить ему множество подробностей личного характера — вообще-то она рассказывала ему обо всем, кроме одного, самого главного: почему она ему пишет, осторожно, ощупью пытаясь пробраться в его мир…
«Мне нравятся песни, которые ты включаешь в репертуар, — писала она. — И очень нравится, как ты их подбираешь — одну к другой, а не наобум, — чтобы получилась как бы некая связная история. Интересно, а это твой настоящий голос я иногда слышу? Или это просто связки, записанные каким-то другим диджеем?»
Такого вопроса ему еще никто не задавал. Голоса на радиоволнах — разудалая полуночная болтовня — всегда получали массу постов от своих фэнов. Но эту девушку, похоже, интересовал не столько его голос, а то, что происходит за кулисами. Умная девочка, подумал он. Понимает, что все это сплошная фальшь, умело подтасованное старье, которое только притворяется передачей в прямом эфире. Похоже, и для нее привлекательность «ночной смены» связана как бы с неким разделенным опытом, с ощущением того, что кто-то, некий ведущий в этот поздний час беседует с тобой, делится своими мыслями…
Да кому это нужно — бодрствовать до трех часов ночи, слушая какие-то старые записи?
Ей. Уж она-то непременно станет их слушать.
И он стал еще более тщательно составлять программы ночных передач, ибо знал: она их слушает очень внимательно. Теперь он старался каждую передачу превратить в увлекательную игру, перемежая разговор о музыке собственными, остроумными и весьма ироничными комментариями, касавшимися текущих событий, новых фильмов и спектаклей, а порой даже собственных снов…
«Дорогой Фантом, вчера ночью мне показалось, что ты очень одинок. Так много печальных, даже слишком печальных песен! Так много мелодий в ре-миноре! Может, у тебя имя начинается с буквы Р? Я все пытаюсь представить себе, как оно может звучать: Роберт? Ричард? Ринальдо? Нет, так нельзя. Скорее всего, у тебя вовсе нет имени. Ведь фантомам иметь имя не полагается, верно?»
Да, и мечты фантомам иметь тоже не полагается, подумал он. Особенно такие опасные. Он налил себе чашку чая, затем прошел в ванную, включил верхний свет и стал медленно, тщательно изучать собственное лицо.
Вообще-то он редко этим занимался. Но иногда все же приходилось — ведь любому человеку несколько раз в жизни приходится испытать страдание, прежде чем он станет взрослым. Если бы она увидела меня сейчас, думал он, она бы, наверное, отреагировала как и все остальные. Конечно же, не сумела бы справиться с собой, и он увидел бы в ее глазах то самое выражение полужалости-полуотвращения, и это был бы конец. Такое уже случалось и раньше. И впредь будет случаться. И все же… все же…
«Дорогой Фантом, я бы так хотела…»
Чего бы она хотела? Наверное, чтобы он ей ответил? Нет, больше всего, оказывается, она хотела бы услышать его голос. Дисплей Брайля всегда такой безликий, он крадет у слов звучание, у фразы — интонацию. Она хотела бы узнавать его по первым же звукам голоса, по особенностям его говора, по тем ударениям, которые он ставит, по структуре предложений.
«Дорогой Фантом, — писала она, — а знаешь, о чем я мечтаю? Я мечтаю о невероятной возможности — услышать твой голос. У меня очень хороший слух, и голоса для меня чрезвычайно важны. Как и всевозможные акценты, выговоры и тому подобное. Я могу услышать в толпе фальшь или притворство за двести шагов…»
«Фальшь или притворство. Неужели это обо мне? — подумал он. — Неужели я все-таки монстр, который лишь считает себя человеком?» Ему безумно хотелось осуществить ее заветную мечту. Нет, это было бы ошибкой. К тому же подобной выходки ему никогда не простят. Влезть в передачу с каким-то личным обращением — да за такое могут запросто уволить, а куда он пойдет, если потеряет эту работу? Что он будет делать в мире дневных людей?
Я бы хотел…
Что ж, по крайней мере, я могу сыграть ей то, о чем она просит, вдруг подумал он. И это вполне в пределах моих возможностей. И все же…
Я бы хотел, я бы так хотел…
В студии было пусто и темно. Кресло, в котором обычно сидит диджей, выглядело как колыбель Тьмы. За ним белел полотняный чехол маленького кабинетного рояля. Он сдернул чехол и коснулся пальцами гладких холодных клавиш.
В наушниках негромкие, глуховатые, словно доносящиеся из морской раковины голоса продолжали что-то бормотать, напевать, нашептывать. Было уже почти два часа ночи, в здании практически ни души, никто ничего не услышит и не скажет. Кто среди ночи вообще слушает музыку? Жалкая горстка людей, страдающих бессонницей, или какой-нибудь пьяница, или несчастный, задавленный депрессией. Или одинокая молодая девушка…
«Дорогой Фантом, ты там действительно существуешь? Мне, конечно, приятнее думать, что все это по-настоящему, но иногда я все же начинаю в этом сомневаться. Неужели и мои послания, как и твоя музыка, тоже улетают куда-то в пространство и записываются там для кого-то неведомого на таинственную кассету? Неужели это всего лишь никому не нужные сигналы, которые я время от времени посылаю куда-то вовне, не имея ни малейшего шанса быть реально услышанной? Я знаю, ты ответить не можешь, и, возможно, с моей стороны неправильно ставить тебя подобными вопросами в затруднительное положение, но все же не мог бы ты подать мне хоть какой-нибудь знак? Любой. Точку. Тире. Или, может, ты, как и я, просто призрак из машины?»
Он улыбнулся. Призрак из машины. Вот она и попала в самую точку, словно видит его насквозь. Именно призраком он и был всегда — безымянным, безликим, безголосым призраком…
На то, чтобы проверить микрофон, отрегулировать звук и переключиться на нужный канал, ему потребовалось всего несколько секунд. Он дождался, когда закончится очередной трек, надел наушники и сел за пульт. А затем, временно прекратив передачу, переключился на прямой эфир.
«В ночном эфире с полуночи до трех с вами как всегда „Фантом Радио“. Оно поможет вам вернуться домой…»
Никто ничего и понять не успеет, чтобы уловить разницу, нужно специально прислушиваться, думал он. Эти голоса в эфире так похожи один на другой, а их интонации столь же маловыразительны, как простенькая птичья песенка. Но она поймет. Она слушает. Она настроена на его частоту и сразу догадается, что это он.
И он вдруг обнаружил, что разговаривает с ней. И сам удивился тому, что природа, оказывается, наделила его вполне нормальным голосом. Он сказал, что сегодня прямо в студии по особой просьбе одной из слушательниц он впервые в прямом эфире и без предварительной записи исполнит…
Когда она услышала его голос, по всему телу у нее побежали мурашки, даже волоски на руках встали дыбом, отчего кожа стала похожей на клавиатуру Брайля. Она подрегулировала звук, выбрав громкость и слегка подправив средний диапазон и басы, чтобы добиться оптимального звучания. Все-таки цифровой звук такой чистый! — с удовольствием подумала она, теперь ей был слышен каждый его вздох, она различала скрип его рабочего кресла и краткие запинки в его речи, когда он обдумывал, какое слово подойдет лучше.
Пальцы ее лежали на клавиатуре, и ей казалось, что сейчас она его почти видит, почти осязает кончиками пальцев очертания его рта, подбородка, поворот головы, когда, слегка отвернувшись от микрофона, он опасливо поглядывает в сторону двери.
