— К-который час?..
— Восемь, — говорит она. — Нам пора!
— Еще десять минут…
— Что?
— Дай мне еще десять минут. Потом встану. Обещаю…
— Нет! Это же мой первый день, и он очень рассердится, если я опоздаю…
— Не рассердится. Скажешь ему, что это я во всем виновата. Блин, я сама ему скажу. Мне с ним всяко надо поговорить…
Дочь скорбно вздыхает. Даже трагически. Я искоса бросаю на нее взгляд из-под руки. Потом говорю:
— Ну ладно, ладно. Встаю…
Я честно пытаюсь, но удается с трудом. Сегодня все трудно, все валится из рук. Выволочь себя из постели. Пройти через кухню. Ключи в сумочке разыскать…
Только забравшись в фургон, я вдруг задумываюсь, отчего не видать Брайана. Ему пора быть здесь, но где же его машина? Он, кстати, и вчера вечером опоздал. Надо бы ему поостеречься — Мутти не из тех, кто прощает расхлябанность…
Мы прибываем в центр, Ева выскакивает из фургона чуть ли не на ходу. И сразу мчится к леваде, где пасется ее любимица. Я выбираюсь из машины и стою, наблюдая за ними.
Флика — очаровательное маленькое создание, гладкое, на тоненьких ножках. Шерсть у нее выгорела на солнце, на боках от хорошей жизни проявились муаровые яблоки. Эффект потрясающий.
Ева что-то достает из заднего кармана. Флика тянется к ней носом, нетерпеливо обнюхивая футболку, но Ева все роется в кармане. Ага, вот оно что! Это мятная конфетка, о чем Флика, естественно, догадалась гораздо раньше меня. Она роется мордочкой у Евы в ладонях, мешая разворачивать фантик.
Я смотрю на них, и у меня екает сердце. Эти двое не замечают окружающего мира. Границы их личной вселенной почти различимы глазом. Я знаю, что сейчас чувствует Ева. Господи, как же хорошо я это знаю…
* * *
Я обнаруживаю Дэна в офисе. Он сидит за матовозеленым металлическим столом. Заметив меня, он поднимается:
— Привет, Аннемари!
Я останавливаюсь на пороге и говорю:
— Не надо этого делать.
— Не делать чего?
— Не посылай запроса про чип.
Он моргает и отвечает озадаченно и смущенно:
— Поздно… Я уже послал.
У меня перехватывает горло.
— И что? Когда?
— Сегодня поутру.
— И что они сказали?
— Пока ничего не сказали. Я всего лишь по горячей линии позвонил.
— Ага, — говорю я, но голос срывается, и выходит какой-то задушенный всхлип.
— Аннемари, как ты себя чувствуешь?
— Замечательно…
— А выглядишь расстроенной.
— Что будет, если это действительно он? Его у меня заберут?
— Девочка… — Он подходит ко мне. — Но ведь это не Гарра!
— Почему ты так уверен?
— Потому что Гарра погиб, — говорит он, заключая меня в объятия. — Мне жаль тебя расстраивать, но это так. Я правда не хотел тебя огорчать. Поверь, ничего плохого не случится. Зачастую контактная информация, указанная в чипе, вообще недействительна. Но, как бы то ни было, помни, что эта лошадь едва не очутилась на бойне. Тот, чьи координаты окажутся в чипе, определенно не ищет лошадь и не хочет ее вернуть.
Не снимая рук с моих плеч, Дэн отстраняется и заглядывает мне в глаза.
— Ты же понимаешь, что наличие микрочипа еще ничего не доказывает?
Я киваю, хотя на самом деле не понимаю и не желаю ничего понимать. Я только знаю, что, похоже, не видела дальше собственного носа. А теперь я, возможно, запустила цепочку необратимых и ужасных событий.
* * *
Вернувшись домой, я обнаруживаю Мутти на коленях перед цветочной клумбой. Рядом растет кучка отстриженных веток. Она грозно размахивает секатором, отхватывая длинные побеги, которым, по мне, расти бы еще и расти. Вот, наверное, и весь секрет, почему ее садик всегда такой ухоженный и опрятный, а мне вечно приходилось полагаться на ландшафтную службу.
Я останавливаюсь рядом.
— Мутти, привет! А где папа?
Она смотрит снизу вверх, прикрывая от солнца глаза.
— Сегодня он решил полежать, — говорит она.
И снова принимается щелкать секатором.
— Мутти…
— Да, Liebchen.[2]
— Какие у него перспективы?
— Ты сама знаешь, какие у него перспективы.
— Ну да, верно…
Боже, как трудно подыскать необходимые слова. Я сглатываю и начинаю заново:
— Сколько, по-твоему, еще времени он…
Рука Мутти на миг замирает. Потом она вновь принимается за подрезку. Я рассматриваю ее узенькую гибкую спину, соломенный блин шляпки и пытаюсь угадать, что сейчас у нее на лице.
— Мутти…
— Этот твой конь, — говорит она, поворачиваясь на пятках и упираясь рукой в землю. — Жан Клод говорит, вы необычайных успехов достигли.
— Да, но…
— По-моему, его пора в табун выпускать. Тебе так не кажется?
Она смотрит на меня, не отводя светлых глаз.
— Да, Мутти.
— Почему бы не поставить его в западный выгон «D»? Табун там поменьше, как раз ему для начала. Пусть гуляет с Домино, Беовульфом и Блюпринт…
— Хорошо, Мутти.
Я стараюсь не моргать. Может, так мне удастся скрыть слезы.
* * *
Я очень волнуюсь, как поведет себя Гарра, ведь он все-таки одноглазый. Однако стоит мне отстегнуть чембур, и я понимаю — все будет в порядке.
Он не собирается ждать, чтобы другие кони подошли с ним знакомиться. Он сам к ним рысит и начинает обнюхиваться.
Конечно, дело не обходится без взвизгов и закидывания голов, но никто ни на кого всерьез не бросается. Знакомство состоялось благополучно.
На всякий случай я держусь поблизости. Я ведь знаю, что появление новой лошади в табуне совсем не обязательно пройдет гладко. Должны как-то измениться иерархические отношения, установиться другие связи… Ну а у лошадей принято все выяснять с помощью копыт и зубов. Так что я скорее приятно удивлена, когда поздно вечером, заводя Гарру обратно в конюшню, не обнаруживаю на нем ни одной ссадины.
Жан Клод стоит в проходе, разговаривает с родителями ученицы. Этих людей я еще ни разу не видела. Сама юная наездница, девочка лет двенадцати, держится поодаль. Ее элегантные бриджи и сапоги «Ариат» говорят сами за себя. Как, впрочем, и манеры папаши.
— Если она не хочет, значит, время еще не пришло, — произносит Жан Клод, как раз когда я подхожу к ним, ведя в поводу Гарру.
Мамаша что-то бормочет, но что именно — я не слышу, потому что Гарра задевает копытами направляющую двери.
— Вероятно, на следующий год, — говорит Жан Клод.
— Нет, это неприемлемо, — говорит папаша. — Ни в коем случае. Мы не можем потерять целый сезон.
Я потихоньку отстегиваю чембур и стою у плеча Гарры, прислушиваясь.
Вот раздается голос Жана Клода:
— Но девочка только что сказала, что ей не хочется прыгать.
— Какая чушь! Естественно, она хочет!
Я пододвигаюсь поближе, прячась за дверью.
Папаша смотрит на Жана Клода, вся его поза так и дышит воинственностью.
— Ей не хочется прыгать, — повторяет наш тренер. — И я ни за что не пошлю ее на препятствие, пока она не изменит своего отношения.
— А мне плевать, чего там она хочет или не хочет! — повышает голос папаша. — Кортни очень талантлива, ее только нужно направить! Приучить к дисциплине! Если вам это не удается, я поищу другого, кто сможет!
Жан Клод поднимает ладонь — дескать, разговор окончен.
Я возникаю из темноты денника.
— Что тут у вас происходит?
Все оборачиваются ко мне: Кортни, ее родители и Жан Клод.
— Этот джентльмен, — первым начинает тренер, — приехал по объявлению узнать насчет пустых денников…
— А вы вообще кто? — перебивает папаша.
— Аннемари Циммер, — представляюсь я, глядя ему в глаза. — Менеджер.
Он бросает взгляд на стену, сплошь увешанную нашими с Гарри фотографиями, сделанными в дни былой славы. Потом вновь смотрит на меня. На его лице появляется совсем другое выражение. Он, наверное, меня помнит.
— Аннемари, очень рад встрече, — говорит он существенно тише, с чем-то похожим на уважение. — Меня зовут Чарльз Матис. Мы с давних пор наслышаны о вашей конюшне, и когда оказалось, что здесь свободен денник да еще и вы вернулись… Знаете, моя дочь Кортни очень похожа на вас в детстве. Она необычайно талантлива, это в самом деле так! Ей только необходима твердая тренерская рука. А этот человек…
Он пренебрежительно кивает в сторону Жана Клода.
— Вероятно, вы сумеете мне помочь?
— Сделаю все от меня зависящее. Как вам кажется, в чем проблема?
— Этот ваш… якобы тренер… заявляет, что не будет учить мою дочь брать препятствия, хотя именно ради этого мы сюда и приехали!
— Почему?
— Что — почему?
— Почему вам так хочется, чтобы она немедленно начала прыгать?
— Потому что без этого у нее не будет прогресса.
— А сколько ей лет?
— Одиннадцать.
— У нее еще масса времени, чтобы всего на свете достичь.
