– Бэй Ридж!
– Я туда не поеду.
– Поедешь…
– Нет, не поеду!
Звонкая пощечина заставляет меня вздрогнуть, и пластмассовая трубочка – обыкновенное бигуди – выскальзывает из моих рук.
Никакого участия в скандале я не принимал; и пощечина досталась не мне.
Ссора происходила между двумя модно одетыми девушками, возникшими рядом с моей машиной в тот момент, когда я разглядел возле заднего сиденья забытую кем-то опрокинувшуюся хозяйственную кошелку, из которой на пол кэба сыпались трубочки бигуди…
– Ты хочешь, чтобы я поехала вместо тебя? – шипит крупная, властная шатенка с полыхающими гневом глазами. – Тогда ты так и скажи. Я – поеду!
– Что ты! Что ты! Как ты могла такое подумать?! – лепечет другая: тоненькая, нежная…
Девушки стоят на тротуаре, я – на проезжей части, и кошелка – под шумок – перекочевывает с заднего сиденья на переднее…
– Я была не в настроении, потому что ты была не в настроении, – оправдывалась та, которая получила оплеуху, уже согласная на что угодно, только бы ее простили.
Шатенка усадила присмиревшую подружку в кэб и поцеловала ее:
– Все будет хорошо, вот увидишь, – сказала она, прощаясь, и мне стало не по себе от того, как прозвучало это обещание.
Пробираясь к Западному шоссе, я поглядывал на притаившуюся у моих ног кошелку и думал, что оставил ее в моем кэбе, конечно же, не парень, заступившийся за женщину в метро, и, разумеется, не подвыпившая осведомительница… Обнаружив в машине забытую вещь, таксист всегда определит, кто из клиентов ее оставил.
Черная кошелка «дремала» на полу пассажирского салона уже, наверное, почти час. Ее не заметили ни девочка на роликовых коньках, ни пожилой потаскун с измазанным губной помадой ртом.
Забыли кошелку в чекере «Лапушка» и «Солнышко», трогательная чета – полтораста лет на двоих. Багаж их: два чемодана, два картонных ящика и обрывавший руки сетчатый мешок с апельсинами – я погрузил в кэб возле Восточной Автобусной станции, а выгрузил, когда на счетчике было всего 1.55 – перед входом в один из самых знаменитых и дорогих в Нью-Йорке жилых домов – «Манхеттен Хаус».
Пока швейцар тащил чемоданы, а я вслед за ним волочил, спотыкаясь, мешок, «Лапушка» семенила рядышком, приговаривая: «К лифту, пожалуйста, к лифту!» – в моей голове никак не укладывалось: с какой целью везли мои пассажиры апельсины – из Флориды? И почему эти весьма и весьма состоятельные люди добирались из аэропорта в город – автобусом?.. И только когда я дотащил мешок до лифта, опустил его на пол и вернулся к своему чекеру и дело дошло, наконец, до живых денег и мне «за все про все»: и за погрузку, и за разгрузку, и за поездку – достался лишь огрызок второго, не доеденного счетчиком доллара, смекнул я, что апельсины в Майами, по-видимому, стоят дешевле, чем в ист-сайдовской лавке…
Потертую же кошелку «Лапушка» держала на коленях до того момента, пока не принялась шарить сперва в дамской сумочке, потом в карманах кофты в поисках мелких купюр, а дать мне пятерку – не решалась. Ей как-то спокойней было расплатиться с таксистом без сдачи. И потому, поставив кошелку на пол кэба, прислонив ее к заднему сиденью, старушка подскочила к мужу, руки которого были заняты картонными ящиками, залезла в карман его плаща – осветилась! – отдала мне два доллара и – хлопнула дверцей!..
Я уже выехал на Западное шоссе, вливавшееся в Бруклинский туннель, и, посматривая в зеркало на забившуюся в угол девушку, освещенную дрожащим светом туннельных ламп, думал: «Слоняется же глупое счастье по свету. Ну почему бы ему случайно не встретить меня?». Уже не раз обнаруживал я на заднем сиденье чекера знаки внимания заигрывавшей со мной фортуны: томительно пахнувшую духами серьгу; зеленый комочек, развернувшийся в моих руках в чудесную двадцатидолларовую ассигнацию; часы, которые и по сей день носит моя жена… Под насыпанными поверху бигуди, в недрах кошелки несомненно таилась какая-то ценность! Не зря же «Лапушка» не спускала кошелку с колен…
– Мы находимся на Бэй Ридж авеню, – бросил я через плечо девушке, выруливая с шоссе. – Куда именно вас отвезти?
Вместо ответа девушка протянула мне бумажку с адресом. Она ехала по этому адресу впервые. На ночь глядя…
Я разыскал указанную на бумажке Колониал-стрит, и в глубине проезда, тянувшегося между двумя рядами особняков, сразу увидел дом, куда должен был доставить пассажирку.
На единственной освещенной веранде ее поджидала компания горластых бруклинских парней. Победными криками и поднятыми над головами в салюте бутылками с пивом встретили они появление моего чекера в тихой улице и всем скопом бросились к машине… Нужно было рвануть назад и увезти эту съежившуюся от страха девушку!.. Но в жизни так не бывает. Я был не рыцарем и не Джеймсом Бондом, а таксистом, развозившим клиентов за плату по счетчику плюс чаевые – сколько дадут…
Изогнувшись в шутовском поклоне под гогот дружков, один из парней распахнул дверцу чекера. Девушка ступила на асфальт и пошла к крыльцу. Казалось, она не замечала нетерпеливой своры, и похабное веселье – стихло. Было слышно, как хрустит под ее шагами песок… и когда второй гаер жестом пригласил свою сверстницу пройти с освещенного крыльца – в полумрак дома, его дружки почему-то замялись было в дверях, но тотчас опомнились – и с гиканьем и толкотней повалили внутрь…
– Эй, сколько там тебе причитается? – подтолкнул меня в плечо двадцатилетний детина, стоявший возле открытого моего окна с деньгами наготове. – Держи! – он спешил…
Я принял деньги не пересчитывая; я тоже спешил.
Остановившись под фонарем на соседней улице, я запустил руку в кошелку – под насыпанные поверху бигуди. Пальцы брезгливо отстранились от липкой баночки с кремом, оцарапались о щетку и вдруг ощутили какой-то металлический, круглый – на ощупь не разберешь, что за предмет. Рука потянула находку наверх, и я увидел – золотой браслет!..
Где-то неподалеку послышались голоса, шаги, и мой чекер эдаким подлецом, смываясь от прохожих, затрусил по мостовой, свернул за угол и снова остановился под фонарем… Впереди, у подножья холма, на который взбиралась горбатая улица, где-то совсем поблизости тихо шуршало невидимое шоссе, пролегавшее над утонувшим в темноте океаном… Если я сейчас выеду на это шоссе, то через четверть часа буду дома… Однако же нетерпеливая рука сама полезла в кошелку, углубилась по локоть и опять ухватила вещь-загадку: узкое, членистое, не имевшее ни конца, ни начала – что такое?.. Но прежде чем удовлетворить нечистую свою пытливость, глаза скосились в боковое зеркало и, надо сказать, своевременно: к чекеру спешила какаято парочка. И впускать людей в кэб было некстати, и удирать тоже нехорошо. Оба рослые, нарядные, они уже находились в двух шагах от машины, и я, против воли, засмотрелся на женщину. Она была так хороша, что я до сих пор помню покрой ее платья из тончайшего темно-фиолетового шелка и гордую голову в строгой прическе.
– В город! – сказал мужчина, открывая дверцу.
– Вообще-то я уж в гараж собрался; выручку, вот, считал, – сказал я. Да уж ладно… Целый вечер сегодня возил черт знает какую шваль. Знаете, как приятно, когда в машине – нормальные люди.
– А мы не нормальные, – сдержанно и серьезно отвечал мужчина.
– Семьдесят четвертая и Бродвей! – добавила женщина: темные глаза глядели на меня в упор, не мигая…
В отрезке Семьдесят четвертой улицы между Бродвеем и Западной авеню происходило какое-то празднество. Квартал был забит скоплением желтых кэбов и частных автомобилей, затесался среди них и шикарный лимузин. Женщины, выходя из машин, охорашивались; расторопные услужающие – «валеты» угоняли автомобили в гараж, но пробка не рассасывалась: публика все прибывала…
Пара, которую я привез, покинула кэб, не дождавшись, пока мы доползем к полосатой, с выступавшей на тротуар будке, в которую входили люди.
Поравнявшись наконец с будкой, я увидел крутую, уходящую в подвал лестницу, по которой следом за черной парочкой, следом за моей парой из Бэй Ридж чинно спускалась пышнотелая дама об руку с высоким худющим мальчишкой… Внезапно на лестнице возникло встречное движение: по ней поднималась девушка в серебряном комбинезоне, понукаемая выпроваживавшим ее то ли распорядителем, то ли рядовым вышибалой, повторявшим ей в спину: «Пожалуйста, пожалуйста…»
– Проститутка! – взволнованно зашелестел тротуар…
Полосатая будка служила входом в самый популярный нью-йоркский секс-клуб «Убежище Платона»…
Из-под зашевелившихся при движении пронырливой моей руки бигуди (они шевелились, словно комок оживших гусениц), выползла и легла ко мне на колени массивная, толщиной, наверное, с мизинец золотая цепь! Через равные, в два-три дюйма, отрезки в цепь были вставлены продолговатые пластинки, осыпанные зелеными камнями… Не успел я, однако, что называется, ахнуть, как рука моя ухватила на дне кошелки и вытащила – опять золото! – сотканный из золотых нитей, маленький, как бы игрушечный, ридикюль с изящным замочком. Какие сокровища, какие драгоценности могут храниться – в золотом ридикюльчике?..
