— Прости меня, — прошептала она.
За долю секунды у меня перед глазами пронеслось наше будущее: ее Отсутствие (с большой буквы О) дома и в школе, долгие поездки к черту на рога, в приземистое серое здание из колючей проволоки и бетона, опухшая Бел за плексигласовым стеклом, испещренным царапинами, говорящая нам заплетающимся языком, что она в порядке, а я знаю, что она лжет, потому что она никогда не скажет мне правду, если правда может меня ранить.
Я сказал:
— Все хорошо. — Что еще я мог сказать? — Все будет хорошо.
Она посмотрела на меня круглыми, ярко белеющими в темноте глазами.
— Каким образом? — спросила она.
Я должен был найти ответ. Впоследствии, когда было уже слишком поздно, я задавался вопросом: а должен ли я был терзаться сомнениями или чувством вины за окоченевший труп в ковровом саркофаге, но тогда я… ничего не чувствовал. Только пронзительную кристальную ясность в прохладном ночном воздухе. Моя старшая сестра нуждалась во мне. Пятнадцать лет я полагался на нее во всем, а теперь она нуждалась во мне. Я не мог ее подвести.
Бел обхватила себя руками. Ее колотило, и я знал, что при ярком освещении увижу, как посинели ее губы. Я понимал, каково ей. Она была моей инверсией, моей противоположностью, но в каком-то смысле — зеркальным отражением, что делало нас одинаковыми. Бел была напугана, я тоже, и единственная разница была в том, что я уже привык к страху. Пусть у нее и докторская степень по падениям, но именно я научился жить в грязи.
Я начал думать. Я взъерошил волосы руками, потом провел ими по лицу, и на них осталась кровь. Ну вот, разодрал рану на лбу.
Мимо промчался поезд, оглушив на мгновение. Свет фар пробился сквозь листья плюща, вакуум, оставленный поездом, норовил засосать нашу одежду. Когда пришло озарение, все показалось таким естественным. Больно защипало лоб, но боль только прояснила мои мысли. Недолго думая, я отгородился от чувств цифрами, как делал уже много раз до этого.
Считай.
Вместе с Бел на станции вышло пять пассажиров, каждый из которых вполне мог оказаться последним, кто видел этого мужчину живым. Три камеры видеонаблюдения между переулком и станцией, но, что важнее, ни одной отсюда до переезда, который был последней точкой, где он мог сменить направление. Шесть окон в жилом доме с видом на переулок, но очень далеко, к тому же вряд ли в такой темноте можно было что-то разглядеть. Этим замусоренным переулком пользовались очень немногие, да и то лишь как кратчайшим путем до станции и обратно. Я посмотрел на часы: 22:26. До последнего поезда оставалось девяносто четыре минуты, и еще около семи часов до рассвета.
Бел наблюдала за мной, пока я носился по переулку, собирая газеты и картонки, которые я сложил поверх ковра, придавив обломками кирпича.
— Идем, — сказал я, когда труп был прикрыт настолько, насколько это возможно.
Я взял ее за руку — она оказалась ледяной. «Помоги ей пройти через это, — подумал я. — Ты должен ей помочь. Должен».
— М-мы так его здесь и оставим? — неуверенно спросила она.
— Нельзя его никуда нести, пока поезда еще ходят. Слишком велик риск, что кто-то пройдет мимо. — Я снова бросил взгляд на часы. — Значит, у нас есть… восемьдесят девять минут на поиски.
— На поиски чего? — спросила она.
Она казалась потерянной, и я пожалел, что у меня нет времени остановиться и все ей объяснить. Мы уже пролезли под забором, и я быстрыми шагами ковылял на больной ноге. От боли и перенапряжения трудно было говорить. Теперь это я вел ее за руку по залитой лунным светом траве, возвращаясь домой.
Есть только один гарантированный способ, чтобы вас никогда не нашли: для этого нужно сделать так, чтобы никто и не искал. Если этого человека, кем бы он ни был, объявят пропавшим без вести, его будут искать. Если его найдут мертвым, будут искать его убийцу. Этого мы не могли допустить.
Нам нужен был пожар, чертовски сильный пожар. Нам нужно было место, где пожар не вызовет удивления. На все про все у нас оставалось меньше полутора часов.
Я задействовал столько прокси-серверов и IP-масок, сколько смог. Я всегда испытывал легкий интерес к хакерству, но занялся им всерьез только тогда, когда встретил Ингрид (знаю, знаю, «подросток начинает живо увлекаться хобби симпатичной девушки — вот это да!»). Подняв щиты, я начал разведку. Под футболкой я обливался потом, и мои пальцы то и дело соскальзывали с клавиш, а подушечки правой руки метили клавиатуру крошечными пятнышками крови со лба.
Для начала я выяснил температуру горения зубов — самой твердой из-за повышенного содержания минералов части человеческого тела. Ответ: при тысяче ста градусах Цельсия. Затем я поискал виды топлива, которые разгораются до такой температуры. Кем бы ни была святая покровительница поджогов и препятствия правосудию, она, верно, оберегала нас, потому что список возглавлял метан — банальный бытовой газ. Возникла идея, первый шаг состряпанного лихорадочного плана: несчастный случай на производстве. Но сможем ли мы это провернуть, не причинив никому вреда?
Очередной запрос привел меня к ООО «Метинор», объекты которого имели обыкновение взлетать на воздух (и поистине ужасающее их количество действует до сих пор и живет припеваючи), а следующий обнаружил ближайший от нас метиноровский объект — ретрансляционную и пробоотборную станцию под поселком Дурмсли в Кенте. Согласно гугл-картам, она находилась всего в двух часах езды, и — я даже ударил кулаком в воздух, когда прочитал…
Была. Полностью. Автоматизированной.
Я взглянул на часы в углу экрана: 22:59. Остался час. Бел беспокойно ерзала на кровати, переводя взгляд с математических гениев на мутантов, и так по кругу. Я работал низко склонив голову.
Дальнейший поиск вывел меня на «Альтеракс Протекши Солюшнс», британское охранное предприятие, указывавшее «Метинор» в качестве одного из своих клиентов. Несколько щелчков мыши спустя нашлась и презентация для маркетингового модуля, в приложении к которой содержался текст заявки, использованной «Альтераксом» для привлечения «Метинора», включая слайд о том, как предлагаемое размещение камер безопасности может сократить расходы по персоналу. Более того, в рамках сделки с австралийским правительством после предыдущей трагедии «Метинор» разместил чертежи всех своих объектов в базе данных на закрытом промышленном веб-сайте, чтобы инженеры других компаний могли указать на проблемы безопасности.
Несколько драгоценных секунд я просидел, созерцая фрагменты придуманного мной плана, с трудом веря в успех. Неужели эта потенциальная бомба может так плохо охраняться? Но потом я понял, что для сомнений нет никаких причин. Объект находился в глубинке, не имел стратегически важных связей и не хранил ничего ценного. На первый взгляд ни у кого не могло быть мотивов саботировать станцию и вследствие этого не было мотива тратить деньги на обеспечение безопасности.
Я моргнул. Внезапно я яснее, чем когда-либо, увидел паутину незначительных предположений, компромиссов и договоренностей, на которых строилось наше общество. Необходимые фикции заставляли работать все остальные элементы системы, как квадратный корень из минус единицы — так называемое мнимое число, которое математики нарекли «i», невозможное число, благодаря которому держатся мосты и с неба не падают самолеты.
Все эти мелкие компромиссы и взаимные уступки были костями, составляющими скелет, на который общество было натянуто, как кожа. Бел и я теперь оказались вне этой кожи, враждебными инородными телами прощупывали ее на предмет слабостей. Такой ход мыслей показался мне знакомым, и я понял: это было похоже на проверку доказательства, когда ты прочесываешь логические доводы в поисках единственного, фатального, безосновательного пропуска.
К тому времени, когда Бел положила руку мне на плечо и бросила: «Пора», я нашел все, что хотел.
Я встал и с удивлением обнаружил, что с трудом стою на ногах. Мои руки дрожали, а клавиатура была забрызгана по́том.
