– И что?
– Ты можешь пожить у мамы?
– Нет. У мамы я пожить не могу. И ты это прекрасно знаешь.
– Хорошо, тогда поживи у моих.
– У твоих?! Может, ты сам поживешь у своих?
– Я бы пожил, но они не согласны.
– Ах, они не согласны? Что, тетенька им не нравится?
– Мань, я же предлагаю временно.
– Временно? А что будет потом?
– А потом все уляжется и ты сможешь переехать к своей маме.
– А ты не боишься, что я действительно перееду к маме и заберу Линку? И ты ее больше не увидишь.
Она тогда не забрала Линку и не переехала к маме. Она собрала минимум вещей и переселилась к свекрови. Маня плохо помнила то время, помнила только, что все делала механически и вела ее интуиция. Позже она удивлялась, как могла, находясь в таком состоянии, принять единственно верное решение. И свекровь ее не трогала. Маня уже начала работать в издательстве, каждое уро уходила, вечером приходила, гуляла с Линкой. Переживания не остались в памяти. Она ждала. Видимо, срабатывал инстинкт самосохранения. Только появилась привычка, немного мазохистская, выходить по вечерам, когда Линка засыпала. Однажды надевала сапоги в темной прихожей. Вышел свекор в трусах. Он обычно ложился рано. Посмотрел на Маню осоловело:
– Ты куда в такую поздноту собралась?
Но выскочила свекровь и молча увела его в комнату.
Она выходила в темноту и шла по улицам, заглядывая в чужие окна. Эти окна ее манили. Ей казалось, что там идет другая жизнь. Горели люстры, похожие на ту, чешскую, что родители повесили в гостиной, когда она была маленькой, и девчонки из класса ходили смотреть на эту люстру. Люди привычно двигались, отработанным жестом задергивали занавески, пили чай или ели. Вот мелькала тень, а за ней появлялся мужчина в тренировочных штанах. Издалека было непонятно, какого он возраста, но ей хотелось думать, что он молодой и счастливый. И женщина, к которой он обращался, была спокойной и довольной, и все у них было хорошо и стабильно. Эти люди жили, у них было пристанище, и они воспринимали его, как данность. И в эти моменты нарастала зависть и обида. Почему именно с ней такое случилось, а не с ними? Почему у них есть счастье, которого у нее уже никогда не будет, даже если все вернется на круги своя? Теперь она хотела только покоя, но и его не было.
Маме она сказала, что в Петином доме ставят новые трубы и они временно перебираются к свекрови. Мама не удивилась. Ее ничего не интересовало. А потом появился Рачинский. Она правила его рукопись. Работать было трудно: она не могла сосредоточиться на написанном, но он не подгонял, и Маня была ему за это благодарна. Однажды сказал, что на машине и может ее подвезти. По дороге разговорились. Он расспрашивал про Линку. У него тоже была дочь, на год старше. Про Петю она ничего не рассказывала, а он намекнул, что у него с женой непростые отношения. Мане было все равно. Потом был какой-то бардовский концерт, после которого сидели в кафе. Как-то еще он подвозил их с Линкой в поликлинику. Как она оказалась в той квартире и чья это была квартира, то ли его друга, то ли съемная, Маня так и не узнала. Этот эпизод не хотелось вспоминать, хотя она помнила, что поехала туда сознательно. Рачинский был очень ласков, настойчив, и чем больше говорил, тем отчетливее она понимала, что он чужой и все теперь будут чужие, кроме Пети. Самое обидное, что он казался неплохим человеком. Она путано объясняла, что не может, думала, сможет, но ничего не получилось, и она не хотела его обижать. Он сидел угрюмый, то ли злой, то ли расстроенный, в расстегнутой рубашке, и вид у него был несвежий, и она не понимала, как могла оказаться здесь, рядом с ним. О нем Маня никому не рассказывала, даже Ленке…
Когда вошла в прихожую, сразу увидела Петины ботинки, а через минуту он появился сам. Стоял и смотрел, как она раздевается. Сказал виновато:
– А мы тут с Линкой порисовать решили.
Она молча прошла мимо него. Долго переодевалась в комнате, хотелось плакать. Он стоял на кухне и смотрел в окно. Спросил:
– Может, поедим?
Она пожала плечами.
– А что мама тебя не покормила?
– Они сериал смотрят про очередных придурков.
Ели молча. Заходила Линка, показывала рисунок, Петя важно критиковал.
Потом она опять пошла в комнату, и через минуту к ней вошел Петя. Сел на кровати.
– Я больше так не могу.
Она посмотрела удивленно.
– Как?
– Вот так, без тебя.
– А как же любовь?
– Нет никакой любви. Ты прекрасно знаешь. И раньше знала. Просто ты мудрая, а я у тебя идиот.
– А… Вообще странно… Что ж вчера была любовь, а сегодня уже нет?
– Давно ничего нет. Я уже неделю один живу.
Маня мельком взглянула на него, но он сидел, опустив голову.
– Мань, я тебя прошу, давай ничего не будем здесь решать, просто поедем в Беляево и там все обсудим.
Он быстро вышел, и из комнаты свекрови доносились приглушенные голоса. Потом долго объясняли Линке, что мама с папой едут встречать дядей маляров, которые что-то не докрасили.
– А спать приедете?
– Если дяди уйдут рано, то приедем.
– А вы их там оставьте. Там брать все равно нечего.
Маня удивилась:
– Почему ты так решила?
– Бабушка сказала.
Очень не хотелось видеться со свекровью, но та и не вышла, и они ушли, не прощаясь, и этот побег был особенно унизительным. Мане казалось, что свекровь всегда знала, что все будет именно так. А ночью она проснулась от мысли, что совсем не хочет быть с Петей. Все ее страдания казались надуманными и бессмысленными. Все уже давно случилось, и так будет всегда.
Позвонила Лебедкина, мамина сослуживица, спросила, ищет ли Маня доктора.
– Какого доктора?
– Как какого? Для мамы. Это же нельзя запускать. Надо обследоваться.
Маня постаралась поскорее закруглить разговор и на следующий день после работы поехала к маме. Та лежала на диване и смотрела телевизор. Увидев Маню, улыбнулась.
– Мам, что происходит?
– А что такое?
– Мне звонят чужие люди, лепечут что-то невразумительное, с понтом дела, они такие заботливые! Тоже не надо из меня идиотку делать!
– Да кто из тебя идиотку делает? Кто ее просил… Она меня заменяла, вот и пришлось рассказать. Знаешь, какая она въедливая, клещами все вытягивает. А сама о себе помалкивает…
– Мам, меня твоя Лебедкина не интересует! Ты можешь сказать, что случилось?
Оказалось, что мама сидела в очереди в поликлинике, чтобы сдать анализ крови. То ли там душно было, то ли она не ела ничего, но у нее вдруг стянуло голову, и она потеряла сознание.
– Ты знаешь, обморока не было… Я все видела как в тумане… Такое сумеречное состояние… Потом все прошло. Они меня хотели домой проводить, но, когда выяснили, что дома никого нет, вызвали зачем-то «скорую». Я тоже, дура, согласилась.
– А мне ты не могла позвонить?
– Куда? Это ж утром было.
– Ну, на работу бы позвонила.
– Ну зачем? Ты что, ушла бы?
– Может, и ушла.
– Пошли чаю попьем. Ой, и бульон у меня есть!
Мама встала с дивана и слегка качнулась, и Мане на мгновение стало страшно. Ну, что она могла сделать?! Что они все от нее хотели? Как она могла стать счастливой, чтобы радовать всех вокруг? Она не виновата, так случилось.
Ели бульон, как в детстве. Она представила, что было бы, если бы она привезла Линку и они стали жить как раньше. Но раньше не было Линки, и она была другая, а сейчас так много нужно сломать. Главное, себя сломать. Она не сможет.
– Меня на кафедре хотят в санаторий отправить.
– Вот и езжай.
– А ты тут как?
– Можно подумать, ты моими делами занимаешься.
– Я бы занималась… Ты сама не даешь.
– Как тебе давать? Вот хочешь, возьми Линку.
– Так привози. Я как раз на больничном. Она и так уже совсем чужая стала. Только ту бабушку любит. Звонит ей всегда, все рассказывает… А со мной как волчонок.
– А что ты хочешь? Она ее растила. А потом тебе вечно все кажется… Вот эта твоя обидчивость…
