Над густыми низкорослыми зарослями замаячили темные силуэты больших деревьев. Вдали показались городские крыши.
— А с этим делом мы, наверное, как-нибудь покончим на следующей неделе, — сказал он.
Она подумала, что он намеренно не придает значения тому, чего, возможно, не понимает, и потому предпочитает уклониться, сделать вид, что раз с каким-то делом покончено, то вопрос исчерпан. Для него, может быть, исчерпан. Но он так откровенно боялся ее потерять. Она быстро коснулась его руки.
Он остановил машину почти в самом конце Главной улицы, около дома, где она снимала комнату. Она видела, что перед клубом, дальше по улице, стояли машины и неторопливо прогуливались люди.
Воздух был недвижим, темная улица дышала таким жаром, что казалось, изнурительный летний зной не спадет никогда. Он закрыл дверцу машины и сказал:
— Я должен по дороге заехать на пастбище. Это недалеко.
Она не ответила, и он продолжал, будто хотел предупредить ее возражения:
— Мне нужно кое-что захватить со склада.
— Его не нашли?
— Нет. Полицейские говорят, что он ушел. Но мы знаем, что он здесь, в зарослях. Он водит их за нос. Они искали его с воскресенья, а сегодня бросили. Вполне понятно, можно пройти в трех футах от него и не заметить. Да и следов нет.
— Чтобы так ловко прятаться, он должен прекрасно знать здешние места.
— Да уж наверное.
— Больше того: он должен научиться понимать их.
— У него как будто хватает на это времени.
Она улыбнулась.
— А у вас?
— Не знаю, что ты хочешь этим сказать. По-твоему, мы здешних мест не понимаем?
— Понимаете, но иначе. Вы перекраиваете их, чтобы сделать понятными.
— Опять сначала. — Он хлопнул рукой по рулю. — Мы никогда не договоримся. Может, ты хочешь жить в зарослях вместе с ним?
Она вдруг засмеялась.
— Прости, Кен. А сколько времени он здесь живет? Кажется, это вполне безобидный вопрос.
— Он бродит тут лет десять. Я помню его, еще когда ходил в школу. Он сумасшедший.
— Все, кто с нами несогласны, сумасшедшие, — сказала она.
— Так или иначе, на этот раз мы от него избавимся. Мы установили дежурство около тракторов и следим за шалашом — мы нашли его шалаш.
— Шалаш?
— Шалаш из сучьев. — Он говорил с явной неохотой. — Очень ловко сделан. Вполне годится для жилья. Мы застали его врасплох, он бросил съестное и приемник.
— Это совсем на него не похоже — приемник.
— Приемник не работает. Может, он и раньше не работал. А может, просто батарейки сели. Это мы узнаем. Но у него, наверное, много таких шалашей в зарослях. Хорошо, если он вернется в этот.
Машина свернула в ворота и выехала на проселок, который шел вдоль изгороди. Он погасил фары и сбавил ход.
— Иначе услышит. Свет тем более заметит.
Внезапно они оказались рядом с темными, густыми зарослями, и она увидела силуэты тракторов — большие, зловещие, причудливо сплетенные тени. К машине подошли двое. Один начал что-то говорить, но увидел ее и запнулся.
— Он приходил, Кен. Взял еду. Мы проглядели его.
У них за плечами торчали ружья, и она вдруг рассмеялась. Они смотрели на нее с удивлением, но пока еще без вражды.
— Это… это так смешно, — с трудом проговорила она.
— Ничего смешного, — сказал Кен.
Она понимала, что рассердила их.
— Он от нас не уйдет, — сказал один — Дон Мэкки, как она разглядела. — На этот раз он от нас не уйдет.
Мужчины напоминали ей школьных мальчишек во время перерыва на ленч, когда они возятся на площадке для игр и вдруг Затевают спор, который не могут тут же разрешить кулаками. Даже голоса звучат похоже, подумала она. Может быть, все это не так серьезно. Но когда те двое взяли из рук Кена ящик и отошли от машины, она снова увидела ружья у них за плечами и испугалась сравнения, которое пришло ей в голову.
— Долго они будут чинить трактор? — спросила она.
— До конца недели.
Кен не скрывал раздражения.
Она понимала, что унизила его в глазах друзей. Когда машина тронулась, она придвинулась к нему, и он на секунду задержал взгляд на ее маленьком сосредоточенном лице, смутно белевшем в сумраке машины.
— Мы прочешем этот кусок зарослей на той неделе. Надеюсь, он попадет между тракторами, когда они-по-, тащат цепь, и делу конец.
— Он вооружен?
— Да. Вооружен. Он уже много лет сам добывает в зарослях, что ему нужно. И берет у других. Сейчас он, наверное, опасен.
— Интересно, почему он ведет такую жизнь? — сказала она в раздумье.
— Этого теперь никто не узнает.
— Надо соблюдать осторожность.
— Нас там соберется несколько человек, как-нибудь уследим за ним.
— Пока еще он никому не угрожал?
— Не угрожал. Но он пока не брался за такие дела, полиция тоже пока не связывалась с ним. Теперь-то понятно почему. Он обвел их вокруг пальца.
— А заодно и вас.
— Согласен. И нас.
— Извини, Кен, — сказала она. — Просто… просто мне хочется, чтобы ты дал ему возможность как-то существовать.
— И делать, что ему вздумается.
— в конце концов, он не сделал ничего особенного.
— Только сломал трактор.
— Он, наверное, ненавидит тракторы, — сказала она, как будто забыла о муже и пыталась вслух разобраться в собственных мыслях.
— Тем более мы не можем допустить, чтобы он здесь оставался.
— Это верно, что вы непременно должны расчистить этот участок?
— Да. Мы каждый год расчищаем какой-нибудь участок. И получаем за это скидку с налогов. А при таких налогах, как сейчас, нам без скидки не обойтись.
— Значит, тот, кто хочет, чтобы здесь хотя бы ненадолго все осталось по-прежнему, просто не имеет права на жизнь?
Он посмотрел на нее, озадаченный.
— Осталось по-прежнему?
Возможно, это было не совсем то, о чем она думала, но она не сумела найти более точные слова. Ей было не так легко сказать, не так легко объяснить, что ее тревожит. Она вдруг с гнетущей отчетливостью увидела серые, растекающиеся во все стороны пригороды, изрезанные черными линиями дорог, сбитые в кучу городские строения, бесконечную вереницу маленьких домиков, облепленных безвкусными украшениями, вроде того дома, который построили он и его родители на длинном пологом склоне, уничтожив ради этого почти все, что на нем росло. Будто он — мучительно стучало у нее в голове — ненавидит эту землю, которую она, как ни странно, успела полюбить за то недолгое время, что провела в этих местах. И может быть, еще хуже: он даже не понимает, что делает, — сам орудие более могучей силы. Ослепленный гордостью. Ей казалось, что она узнала что-то, о чем не может ему рассказать, и это отдалило их друг от друга.
— А мы обязательно должны все изменять? — спросила она щупавшим голосом. — Все уничтожать, чтобы снова и снова что-то выращивать, что-то изготовлять, гнаться за скидкой? Вы истребляете даже какие-то жалкие несколько акров леса, где животные и птицы…
— Животные и птицы… — подхватил он. — Нельзя остановить прогресс.
— Ответ, на который нечего ответить. — Они подъезжали к ферме, вдоль дороги замелькали раскидистые деревья. — Значит, мы все должны смириться.
Он притормозил, чтобы въехать в ворота, и при свете фар она увидела фасад дома, как будто они свернули на одну из улиц пригорода. Как только он выключил мотор, их оглушила тишина. Мгновение они сидели не шевелясь, потом его рука мягко опустилась на ее плечи, и он привлек ее к себе — движение, выражавшее потребность в защите, которую испытывали они оба вопреки разъединявшим их словам.
— Может быть, — начал он с расстановкой, — все дело в том, что ты сумасшедшая, оттого ты мне так и нужна. Ты… ты — другая…
— Знаешь, Кен… Боюсь, дело в том, что я правда тебя люблю и… наверное, ты тоже мне нужен.
— Но ты предпочла бы обойтись…
— Возможно, предпочла бы.
— Ну и неразбериха.
— Может быть, все еще образуется, — сказала она и засмеялась вместе с ним.
В доме на минуту приоткрылась дверь, и свет выплеснулся на крыльцо — кто-то выглянул посмотреть на машину.
Они условились провести субботу и воскресенье на ферме, и она ждала, что он заедет сразу после Завтрака. Ее маленький чемодан уже стоял на крыльце, но его все не было, и она вернулась в комнату. Рассерженная его опозданием, она нехотя достала краски и занялась таблицами растений, над которыми трудилась последнее время. Сначала она делала зарисовки местных цветов, их причудливых семян и листьев только для того, чтобы помочь ученикам, но постепенно увлеклась и теперь каждую свободную минуту занималась поисками новых экземпляров. Многие из них она сначала даже не могла определить. А сейчас надеялась, хотя никому об этом не говорила, что ей удастся издать свои таблицы, если она сумеет зарисовать все растения нескольких областей.
