Это и в самом деле было смешно.
Разве не рассмеялся бы любой прохожий, случись ему такое увидеть?
Мне действительно надо выбраться отсюда, подумал он. Даже если бы Мильт был моим кровным родственником, как решила хозяйка мотеля, мне все равно пришлось бы уехать.
Но, конечно, было бы гнусно оставить его здесь одного. Кто-то должен быть рядом с ним.
Он снова пересек поле и прошел в контору мотеля. Хозяйки и ее оклахомца-мужа нигде не было видно. Рядом с таксофоном он положил листок с номером Кэти и бросил в прорезь автомата десятицентовик. Телефонистка сказала ему, сколько надо добавить, и он опустил нужное количество монет. Его соединили. Ответила какая-то женщина, не Кэти. Он попросил миссис Гермес и чуть погодя стал говорить уже с ней.
— Это Брюс Стивенс, — сказал он.
— Как он? — спросила Кэти без паузы, сразу поняв, почему он звонит.
— Лежит в постели, — сказал он. — Вымотался.
— Как далеко вы добрались?
— Очень далеко. — Он уже знал, что они были в Вашингтоне, неподалеку от города Паско. — Но теперь остановились в мотеле. Переночевали. До утра я не осознавал, в каком он состоянии. Я помню, ты меня предупреждала, но это все-таки случилось. Что скажешь?
— Я ничего не могу сделать, — сказала она.
— У тебя же его машина. Ты могла бы выехать сюда после работы. — Он начал объяснять ей, как найти мотель, но она его перебила:
— У меня нет ключа. Я бросила его Мильтону.
— Он на подъездной дорожке, — сказал он.
— Его там нет, — возразила она. — Я искала сегодня утром, но не нашла. Даже на работу опоздала, потому что очень долго все там обыскивала.
— Я знаю, что он там, — настаивал Брюс. — Потому что Мильт его не поднимал.
— А я знаю, что его там нет.
— Тогда, может, на автобусе? — сказал он.
— Нет.
— Мне надо ехать в Сиэтл. Улаживать то дело.
— Вы серьезно? Вы что, в самом деле уедете, бросите его одного, когда он болен и пластом лежит в мотеле?
— Придется, — сказал он. И, не дождавшись ответа, добавил: — Это все-таки моя машина.
— Ну есть, есть у меня ключ от «Мерседеса»! — призналась она, что нисколько его не удивило.
— Тогда выезжай, — сказал он и выдал ей длинный и сложный список указаний по маршруту.
— Это займет много времени, — сказала она капризным, взбалмошным тоном. — Я не смогу проехать такое большое расстояние за один раз. Мне придется останавливаться; думаю, что никак не раньше послезавтра. Придется договориться на работе о нескольких днях отпуска. Даже не знаю, дадут ли их мне. Значит ли это, что до послезавтра он будет один? Или вы с ним останетесь, пока я не приеду?
— Я должен ехать прямо сейчас.
Едва не плача, она сказала:
— Тогда мне нет никакого смысла ехать. Что, если вы его бросите, а потом, пока я буду туда добираться, он тоже уедет?
— Он не сможет уехать, потому что у него нет машины.
— Это так, — сказала она. — Нет, — решила мгновением позже. — Не буду я этого делать. Вы сами должны с ним остаться. В конце концов, это вы виноваты. — В телефоне клацнуло. Она положила трубку.
«И что же теперь мне делать?» — спросил он себя, вешая трубку. Позвонить ей снова? Но по телефону мне ничего не добиться, я не могу заставить ее приехать сюда ни на машине, ни на автобусе. Если она не хочет ехать, то это все. А когда она сказала, что я сам виноват, то была совершенно права.
Но я не понимаю, почему она не может приехать, подумал он. Я-то полагал, что она сразу же прыгнет в машину и поедет. Разве она не колесила той ночью по всему Покателло, ища для него апельсиновый сок? И эту машину легко вести. К тому же она хорошо с ней знакома.
Выйдя из конторы, он стал разыскивать среди домиков хозяйку. Она обнаружилась в пустом домике, где вешала чистые полотенца.
— Не найдется ли у вас немного мелочи? — спросил он. — Для телефона?
— Вы выяснили у своего друга, что с ним такое? — поинтересовалась она, когда они возвращались в контору.
— У него нефрит, — ответил он. — Это не заразно.
Она разменяла ему пятидолларовый чек.
— А семья у него есть? — спросила она. — Жена?
— Думаю, да, — сказал Брюс. Опустив монеты в телефон, он позвонил Сьюзан в Бойсе. Хозяйка мотеля вышла из конторы.
— У меня неважные новости, — сказал он в трубку. — Я сейчас на севере, в Вашингтоне, вместе с Мильтом Ламки, и он заболел. — Он стал рассказывать то же самое, что рассказывал хозяйке мотеля, но Сьюзан перебила.
— Я знаю, что у Мильта больные почки, — сказала она.
— По-видимому, он страдает этим почти всю свою жизнь.
— Ты лучше побудь там с ним, — сказала Сьюзан. — Денег у тебя хватит? Если что, могу перевести тебе телеграфом. — Они еще раньше договорились о том, что она вышлет ему деньги по телеграфу, когда ему понадобится платить за товар.
— Пока обойдусь, — сказал он.
— Когда у него приступ, он обычно пару дней лежит пластом на спине, — сказала она. — И это очень больно.
— Меня предупреждали, — сказал он. — Та девушка, с которой он живет в Покателло, говорила мне об этом, да и к тому же он уже был болен, когда я туда добрался. Так что винить мне некого; уж во всяком случае, его я никак не могу винить.
— В определенной степени можешь, — взвешенным, рациональным тоном сказала Сьюзан. — Только он в состоянии судить о своем здоровье, и если он поехал с тобой, то это не твоя вина. Он знает, что делает, он не ребенок. От тебя никто не ждет, чтобы ты оценивал болезнь другого человека, тем более если ты едва с ним знаком. Почему эта девушка не едет к вам?
— Я говорил с ней по телефону, но она сказала, что не хочет ехать.
— Это не твоя забота, — сказала Сьюзан. — Если, конечно, ты не хочешь сделать это своей заботой. Если считаешь себя ответственным.
— Я чувствую, что это моя вина, потому что если бы я не запытал его насчет машинок, то он бы никуда не поехал; в конце концов, вся эта поездка, чтобы я смог получить их. Ему от этого никакой выгоды нет. Это услуга, которую он нам оказывает.
— Ты не можешь себе позволить застрять там слишком надолго, — указала она.
— Верно, — согласился он. — Но я чувствую, что должен.
— Хорошо. Будь на связи.
— Да, я позвоню тебе еще, — сказал он, попросил ее не волноваться, а потом дал отбой. Через несколько мгновений он вышел из конторы и побрел обратно к домику.
Это как раз тот случай, думал он. Когда кто-то заболевает, то это перевешивает все остальное, особенно вопросы о том, что практичнее. Ты не можешь уже поступать как тебе выгодно. Никто не может. Экономическая целесообразность — это еще не все. И даже не самое главное. Я знаю, что если бы заболел я, то Мильт непременно остался бы.
В этом ведь основная причина, по которой Мильт оказался здесь, подумал он. Потому что ставит дружбу со мной выше всяких там практических соображений. И это главное. И ничего с этим не поделать.
Когда он открыл дверь домика, Мильт с постели пробормотал:
— Мне стало лучше. Эта чертова пакость приходит и уходит. — Теперь он сидел, подсунув себе под спину подушку. — Закрой дверь, — попросил он. — Свет меня слепит.
Закрывая дверь, Брюс сказал:
— Хозяева мотеля опасаются, что это бубонная чума.
— Тогда скажи им, чтобы скорее драпали, — хмыкнул Мильт. — Слушай, я тут вот что подумал. Может, тебе следует поехать дальше. Поищи-ка в моем пиджаке бумажник. Я записал имя того типа на обороте какой-то карточки. Парня, которому принадлежат эти машинки.
— Да ладно, — сказал Брюс. — Я уж здесь перекантуюсь.
— Принеси его, — потребовал Мильт.
Он достал бумажник и передал его Мильту. Кряхтя от натуги, Мильт стал перебирать визитные карточки и сложенные листки бумаги; рассматривая их поочередно, он всякий раз заинтересовывался и останавливался, чтобы поразмыслить и вспомнить, что означает каждый из этих предметов и почему он его хранит. Некоторые карточки слиплись, и он подносил их близко к глазам, чтобы осторожно отделить одну от другой. Одна из карточек погрузила его в мечтательную задумчивость, и он некоторое время не говорил и не двигался.
Наконец он возобновил поиски и нашел, что хотел.
— Фил Барановский, — сказал он, прочитав имя на обороте карточки. — Здесь записаны его адрес и телефон. Этот Фил забавный парень. Мы познакомились на вечеринке оптовиков. А позже он показал мне эти машинки, наряду со всем остальным хламом, что хотел сбыть с рук. Это было шесть или семь месяцев назад. Все эти вещицы наверняка все еще у него, плюс куча разного нового барахла.
— Я не поеду, — сказал Брюс. — Во-первых, потому что он, ясное дело, не продаст мне эти машинки, если тебя не будет рядом, а во-вторых, потому что я не думаю, что тебя можно оставлять одного. Не уверен, что ты нормально себя чувствуешь.
— Он продаст их, если ты будешь действовать с умом. Дай ему понять, что ты меня хорошо знаешь.