— Алекс! — улыбалась мне Юка.
— Ваше Безличество! — восклицал Галилео. — Тысяча поздравлений!
— Король умер, да здравствует народовластие! — вопил жирный монах Желтого Флага.
Это было старой шуткой. Ее в Идиллиуме повторяли при каждой смене власти, и то, что ее не боятся кричать при мне, льстило, хотя я и понимал — цель монаха именно в том, чтобы таким образом мне польстить.
— Так хорошо, когда тебя не боятся, — сказала карлица. — Напугать детей или под данных несложно. А вот распугать… или отпугать… В общем, назад уже нельзя. Видишь, Безличество, от слова «пугать» нельзя даже образовать обратный по смыслу глагол. Что ни делай, будешь только пугать сильнее и сильнее. Помни об этом.
— Спасибо за наставление, донна Александрина, — ответил я. — Благодарю всех, кто пришел меня встретить. Я немного устал и хотел бы отдохнуть. Скоро опять вас увижу, друзья. Спасибо еще раз. Юка, идем.
Юка вышла вперед, подала мне руку — и мы чинно пошли по коридору. Нам все еще хлопали вслед.
— Ты молодец, — сказала она. — Я за тебя даже не волновалась.
— Вот как?
— Я знала, что ты справишься. Но все равно молилась за тебя Ангелам.
— Скажи, — спросил я, — тебе случайно не снилось, будто ты везешь меня куда-то на лошади?
— Нет, — ответила Юка. — Я вообще не вижу снов. Или не помню. А у тебя был такой сон?
Я кивнул.
— Наверно, — сказала она, — это предвещает… предвещает… лошадиную прогулку?
Почему-то от этих слов мне стало легче.
— Ты уже осмотрелась? — спросил я.
— Да, — ответила она. — Кстати, рядом с Михайловским замком есть парк, где действительно можно кататься на лошади. И мне уже определили апартаменты — это рядом. Идем покажу.
Юка была одета легкомысленно — возможно, даже с нарушением дворцового этикета. На ней было короткое сиреневое платье со складками в виде крылышек на спине. Это были совсем маленькие и ненавязчивые крылышки — словно с того дня, когда ее привезли ко мне в запечатанном паланкине, ее небесная сила успела сильно уменьшиться. Так могла бы выглядеть актриса, играющая фею на сельском празднике.
Мы вошли в ее покои, и я повалился на стоявший возле двери диван, над которым зачем-то висел древний испанский меч — кривая фальката.
— Что с тобой? — спросила Юка. — Ты чем-то подавлен.
— Сейчас расскажу.
Мне не хотелось говорить про экзамен (и особенно ее роль в нем — тут было много непонятного), поэтому я сразу перешел к Комнате Бесконечного Ужаса.
Я ожидал, что Юка испугается. Но к середине моего рассказа она стала хихикать. Чем сильнее я старался передать ей свой ужас, тем больше она веселилась. У меня все еще тряслись поджилки, но ее смех звучал так заразительно, что я, несмотря на свой страх, иногда начинал смеяться вместе с ней. Это было удивительное ощущение — как будто на меня одновременно падали ледяные капли дождя и горячий солнечный свет.
— У-у, — сказала Юка, когда я договорил. — Мой призрачный дружок! Как же ты оттуда выбрался?
— Очень просто, — ответил я. — Алексей Николаевич проводил меня назад в ротунду. В ней к этому времени появилась дверь наружу. Я вышел — и увидел вас всех.
— Так ты ему поверил? — спросила она. — Поверил, что ты призрак Павла?
Я нахмурился и медленно, с усилием кивнул. Наверно, получилось смешно — она опять захохотала.
— Ну, уж в этом я смогу тебя разубедить.
— Буду очень признателен.
Юка ушла в другую комнату — и через минуту вернулась с черной шелковой повязкой для глаз, какие надевают иногда, чтобы легче было заснуть днем.
— Мы сейчас поставим простейший физический опыт, — сказала она, сняла с меня шляпу, маску и надела эту повязку на мои глаза. — Проверим твою телесность и установим связь духовного с физическим. Все сразу станет на места…
Я даже не сообразил сперва, что она собирается делать, и доверчиво ждал какого-нибудь естественно-научного эксперимента — например, что она тюкнет мне молоточком под колено или уколет иглой, и безусловный рефлекс докажет мою телесность… Я почти угадал — только она выбрала другую группу рефлексов.
— Перестань, — сказал я через минуту, — ты меня совсем собьешь с толку.
Она на секунду отвлеклась.
— Именно это я и хочу сделать.
И снова взялась за свое. Надо сказать, выходило у нее до того убедительно, что Алексей Николаевич со своим откровением был посрамлен. К концу процедуры я совсем перестал бояться, что я призрак — если это и так, пришло мне в голову, какая, в сущности, разница, пока рядом Юка.
— Спасибо, милая, — сказал я, когда она сняла с меня повязку. — Это, конечно, разъясняет многое. Но не все.
— А какие остаются вопросы?
— Как объяснить опыт с парафином? Я ведь сам окунул в него руку… Слепок был неотличим.
— Алекс, — сказала Юка, — вот подумай сам. Ты попал в комнату, известную тем, что там чудится разный ужас. Ее в честь этого и назвали. Тебе привиделся кошмар, где ты не мог нормально обращаться с окружающими тебя вещами, правильно? У тебя, ты говоришь, руки проходили сквозь предметы…
Я кивнул.
— В этом кошмаре тебе рассказали страшную историю, а ты в нее поверил. Какой же ты ребенок. Призрак не ты. Призрак этот Алексей… Как его…
— Алексей Николаевич.
— Вот именно. Он тебе просто приснился. И даже его имя ты сделал из своего. Алексис, сменивший Никколо.
— Нет, — ответил я. — Это был не сон, а реальность. Я ощущал эманации Ветхой Земли. Если ты знаешь это чувство, как теперь я, ты ни с чем его не спутаешь.
Юка немного подумала.
— Может быть, — сказала она, — та комната — действительно какая-то червоточина, через которую можно попасть на Ветхую Землю. Как граф ди Чапао со своей племянницей. Может, на Ветхой Земле действительно есть Алексей Николаевич, работающий чем-то вроде тамошнего смотрителя. И ум его, как часто случается со сторожами, полон странных идей. Но это ведь не отменяет реальности того, что ты чувствуешь сейчас?
— Нет, — сказал я. — Не отменяет. Но ставит ее под сомнение.
Юка покачала головой.
— Он здорово тебя запутал. Знаешь что? Иди поговори об этом с Ангелом. Ты ведь теперь можешь, да? А то так и будешь сомневаться всю жизнь.
Это был отличный совет. Но я по инерции продолжал ныть:
— Алексей Николаевич сказал, что Ангелы — просто проявления моей собственной психики.
— Вот и сообщи это Ангелу. Посмотрим, что он скажет тебе про Алексея Николаевича. А я пока поразмышляю.
Я решил последовать ее совету немедленно — хотя не очень представлял, где искать Ангела Воды. Когда я подошел к двери, она позвала меня:
— Алекс!
Я обернулся.
— Как только тебя опять напугают, приходи. Все уладим.
Выйдя от Юки, я увидел в коридоре двух ждущих меня монахов — томных и бледных, стоящих в обнимку друг с другом. Оба были моложе меня, но в точности одного со мной роста — и близкого телосложения. Они отрекомендовались моими новыми фашистами. Как они объяснили, их назначили по протекции донны Александрины. Подбирать носителей фасций тоже было ее родовой привилегией.
Монахи сказали, что будут теперь состоять при мне чем-то вроде секретарей-телохранителей (а может быть, отчасти и шпионов, подумал я); при желании, сообщили они, я действительно могу усложнить им жизнь, заставив их повсюду таскать за мной фасции и шляпу-треуголку. Если, конечно, я не боюсь выглядеть старомодно.
— Где обычно Смотритель говорит с Ангелами? — спросил я.
Фашисты переглянулись, а потом старший из них стал объяснять, что это зависит не столько от места, сколько от желания Ангела снизойти к человеку, ибо, если таковое существует, достаточно просто посмотреть на далекую золотую фигурку на шпиле.
Монашек помоложе, смерив меня изучающим взглядом, возразил, что в некоторых случаях ритуал требуется — но не Ангелам, а попавшему в трудное положение человеку, ибо лишь церемониальное действо может разрушить сомнения, терзающие незрелую душу: чем основательней процедура, тем серьезней выглядит даваемая ею гарантия, отчего и существуют пышные службы в соборах и церквях.
Несколько минут они, забыв про меня, спорили друг с другом, но так и не пришли к общему мнению. Тогда тот, что был постарше и лоббировал фигурку на шпиле, достал умофон с большим экраном (я таких прежде не видел) и куда-то позвонил. После короткого разговора он улыбнулся мне и сказал:
— Мы проводим вас в дворцовую часовню, Ваше Безличество. Смотрители беседуют с Ангелами именно там. Простите наше невежество, мы пока что новички на этом поприще.
— Ничего страшного, — ответил я. — Мне кажется, вы представляете два конкурирующих направления в религиозной мысли — и это очень здорово.
— Почему?
— Вам не будет скучно в дни нашей разлуки. Вы сможете дискутировать друг с другом.
