– Этот остров… На самом ли деле?
– Я так отвечу, – отозвался петух. – Приговором суда над Томасом Мором. «Влачить по земле через лондонское Сити, повесить, чтобы замучился до полусмерти, снять с петли, пока еще не умер, отрезать половые органы, вспороть живот, вырвать и сжечь внутренности. Затем четвертовать и прибить по одной четверти тела над четырьмя воротами Сити, а голову выставить на Лондонском мосту». Альбион, 1535 год.
– Не может быть! – вскричал Штрудель. – Парламент и университеты… Five o’clock и подстриженные газоны... Ты – жалкий клеветник!
Петух вздохнул:
– Генрих VIII дозволил обойтись без мучительства, и Томас Мор сказал палачу: «Шея у меня коротка. Целься хорошенько, чтобы не осрамиться».
Добавил не сразу:
– О нем говорили: «Умер, смеясь».
– Так что же? – потерянно спросил Штрудель. – Везде одинаково? Во все времена?
– Везде и во все. С единой разницей. Одни процветают, несмотря на это, другие загнивают благодаря этому.
Штрудель удивился:
– Неплохо сказано. Кто бы ожидал подобного? Петушонок, а туда же!
– Так, – решил тот. – Над нами издеваются.
Распушил хвост. Потребовал сурово:
– Возьми слово обратно.
– Как же его взять? Вылетело – не поймаешь.
– Нефролепис – птерис…
И слово влетело Штруделю в рот. Задним ходом. Побуквенно. От К до П.
К о н о ш у т е п.
Сиплый тем временем поведал Сохлому для заполнения порожнего времени:
– Выхожу на позицию, веду наблюдение. Первый этаж, окно нараспашку: человек на работе, а они распаляют без одежд-приличий. Клиент пошел – следить стыдно, да еще завлекают из окна, не прерывая телодвижений: «А ты не следи. Чего тебе следить? Дуй-валяй по-нашему». – «По-вашему мне нельзя, – говорю. – Я жмурюсь при этом. А когда жмуришься, клиента упустишь».
Сохлого рассказ обеспокоил. Сохлый попросил у Сиплого:
– Адресок не дашь?..
5
Городской юродивый погоревал всласть за закрытой дверью: лицо усохло от огорчений, глаза налились скорбью. Ходил по комнате из угла в угол, обкусывал ногти до крови, нашептывал укоризны:
– Разум вышел из повиновения. Понятия изгнаны из понимания... О род человеческий, путь пролагающий посреди развалин! Какая участь ожидает тебя?..
А посему сел за стол и сочинил без промедления, под копирку, подметный лист, чтобы подбрасывать по ночам в подъезды и телефонные будки, пробуждать размышления с пониманием. И вот оно, его сочинение, под заголовком «Дознание».
«Спросили:
– Ты кто?
– Дерево, – ответило дерево.
– Документ есть?
– Какой документ?
– Удостоверяющий, что ты дерево.
– Документ – это что?
Подошли. Срубили.
Спросили:
– Ты кто?
– Гиацинт, – ответил гиацинт.
– Луковичное садовое растение?
– Оно самое.
– Докажи.
– Вот сад. Вот моя луковица. Вот цветок.
– Будем брать.
Взяли. Затоптали.
Спросили:
– Ты кто?
– Выдра. Из отряда хищных.
– Удостоверение есть?
– Есть, как не быть.
– Разрешающее что?
– Разрешающее всё.
Проверили. Загубили.
Спросили:
– Ты заяц?
– Заяц. Из отряда грызунов.
– Свидетели есть?
– Какие свидетели?
– Удостоверяющие, что грызун.
– Сейчас приведу.
И запетлял по лесу.
Догнали. Поймали. Съели вместе со свидетелями.
Остальных ни о чем не спрашивали.
Лося, оленя и косулю, кабана и медведя, глухаря, тетерева и куропатку, бекаса, рябчика и перепелку, вальдшнепа и кроншнепа, а также болотных, куриных, пластинчатоклювых, чирков, нырков и прочую крякву.
Стреляли и жарили.
Жарили и заряжали.
Стволы не поспевали переламывать.
Разохотились.
Огляделись.
– Ты кто?
– Homo sapiens.
– Сапиенс чего?
– Сапиенс всего.
– Похвальная грамота есть?
– Какая грамота?
– Подтверждающая, что ты Homo?
– Сейчас принесу.
И пропал.
Объявили повсеместный розыск.
Нашли. Засудили. Сгноили.
Сапиенс – кого?
Сапиенс – того».
6
А вышеупомянутый правитель, Неотвратимая Отрада Вселенной с бородавкой на носу, покончил тем временем с неотложными заботами и встал у окна, обозревая в бинокль просторы своих владений.
– Это кто там бунтует? – поинтересовался, позевывая.
– Это, вашество, народы.
– Бунтовать? Против меня?.. Да я их! Да в порошок!
– Это они не против бунтуют. Это они – за. С приличествующими случаю восторгами: «Куда нашему убожеству до вашего пригожества!»
– За – другое дело. За – пускай бунтуют. А за-чинщиков к стенке!
Глава третья
ТРАМВАЙ ДУРАКОВ
"Надо запастись умом, чтобы мыслить,
либо веревкой, чтобы повеситься".
Антисфен, греческий философ.
Пятый век до новой эры
1
– Куда идем? – спросил Штрудель. – Куда заворачиваем?
Петух был озабочен, а потому ответил не сразу:
– Зачем тебе знать? Незнание – человеческая привилегия. Пока будущее сокрыто, ты свободен в выборе. Выяснишь, что предстоит, – обратишься в робота на проложенном для тебя пути.
– Как кто?
Вздохнул:
– Как петухи. Которые прозревают подступающий день и не могут его изменить.
Произнес с чувством:
Ты не знаешь, о чем петухи голосят?
Не о том ли, что мертвых не воскресят?..
Но Штрудель упорствовал:
– И всё-таки? Куда мы идем?
Помолчал.
– Мы идем в народ. Ты и я. В здешний народ, чье состояние нам неведомо. Их вера. Умонастроения. Надежды и устремления. Нравы, обычаи, суеверия. А также плодородие их земель, торговля, ремесла, мануфактуры-искусства.
– Будет тебе, – урезонил его Сиплый. – Мы с Сохлым народ и есть.
– У нас и проясняй, – добавил Сохлый. – Надежды наши и устремления. А остальные необязательны к рассмотрению.
Но петух на уговоры не поддался, вежливо вопросил прохожего:
– Скажите, пожалуйста, как пройти в народ?
Это был неприглядный мужчина со смытым лицом, облаченный в неброские одежды, который шагал сам по себе, в ту же сторону.
След в след.
– Прежде всего, представьтесь, – попросил он и наставил на петуха портфель, в котором содержался чувствительный микрофон и звукозаписывающее устройство.
Ответил с достоинством:
– Птица, которая смеется на рассвете. Так меня называют аборигены. На островах Океании.
– Повторите вопрос, птица.
Петух повторил, и прохожий разъяснил с подкупающей любезностью:
– Нет ничего проще. Пойдете прямо, свернете направо, оттуда налево и снова прямо: там он и есть. Наш народ.
2
Пошли прямо. Свернули направо. Оттуда налево. Снова прямо – и наткнулись на некое существо, которое стояло под уличным фонарем, задрав голову. Фонарь мигал беспрестанно из-за своей, должно быть, негодности, существо мигало в ответ, от него не отставая.
Петух задал тот же вопрос:
– Скажите, пожалуйста, как пройти в народ?
Существо отозвалось, не прерывая занятия:
– Вы уже пришли. Народ – это я.
– Чем докажете?
– Простудой. Ибо народу она свойственна.
Существо, по неким признакам, ничем человеческим не гнушалось. Хрипело. Сипело. Отплевывалось. Кашляло и сморкалось. А также стояло на нижних конечностях, не опираясь на верхние.
– Спрашивай, Штрудель, – приказал петух. – Запоминай ответы.
И Штрудель начал опрос:
– Что делаете, народ?
– Мигаем, – с готовностью ответило существо. – Я фонарю, он мне. Кто кого пересилит.
– С какой целью, если не секрет?
– Цель у нас одна. Она же призыв к действию.
– Давно этим занимаетесь?
– Пока не сменят. Ибо без разрешения – недопустимо.
Помигало наперегонки с фонарем, потом поинтересовалось:
– Вы мне завидуете?
Штрудель кивнул в знак согласия:
– Если вы народ, то мы вам завидуем. Даже очень. Как ваше самочувствие, народ?
Существо насторожилось, перестало мигать.
– Не скажу.
– Почему?
– На провокационные вопросы не отвечаю.
Штрудель растерялся, однако беседу продолжил:
– Я не провоцирую. В мыслях даже не было. Просто хотел узнать, как вы себя чувствуете.
– Это не тема для разговора.
– Наша выучка, – похвалил Сиплый.
– Далеко пойдет, – похвалил Сохлый.
– Мне казалось… – продолжил Штрудель. – Всё может быть темой для разговора.
– Всё, но не самочувствие. К тому же – народа. Улавливаете?
– Нет.
– Молодой еще. Вырастете – уловите. Не уловите – не вырастете. Нет, нет, это не тема для разговора.
Снова стало подмигивать, а Штрудель замолчал и молчал потом долго.
