— Я пришел попрощаться с вами, Вилли. Больше вы меня не увидите.
— Не может быть! — удивился Вилли. — Я думал, что это на всю жизнь.
— Представьте себе, я понадобился в другом месте, — сказал Бебдерн. — Не знаю, в курсе ли вы, но сейчас снимается грандиозный фильм, «Осада», «Защита Запада», «Свободный мир». Покойники еще не остановились на точном названии. Это совместное производство СССР — США под эгидой Объединенных Наций. Фильм широкоэкранный, цветной, со стереозвуком и спецэффектами: напалмом, бактериологическим оружием и, возможно, с атомными бомбами. Мне предложили роль: им нужны шуты. Прощайте, великий Вилли. Я завидую вам: никогда бы не подумал, что можно до такой степени отдаваться собственной судьбе.
Он рассмеялся глухим, хрипловатым смехом.
— Вы счастливчик, Вилли, вам наставил рога один человек. Меня же сделали рогоносцем все человечество… и прекрасные идеи. Они есть, Вилли, они есть, что бы там ни говорили. Так вот, когда они наставляют вам рога. Это что-то! Чем они прекраснее, чем больше вы их любите, тем больше они вам изменяют. Такое их поведение предопределено историей. Итак, прощайте.
— Но, черт побери, — сказал Вилли, — если вы хотите стать рогоносцем, то во Франции это сделают не хуже, чем в Корее!
— Это человек, который хочет наказать идеи, когда они плохо себя ведут, — сказал Ла Марн, думая о Рэнье. И потом, если нет братства, нужно довольствоваться братом.
Он пожал Вилли руку и улыбнулся.
— Конец развлечению. Ведите себя прилично, король кинопленки.
После его ухода Вилли пришлось выпить бутылку шампанского, чтобы избавиться от плохого привкуса, оставшегося во рту от посещения Бебдерна. Он почувствовал, как реальность коснулась его своим крылом. Он зашел к Гарантье, но того на месте не оказалось. Разве что им был кактус, стоявший на столе у окна. Или же он стал совершенно прозрачным по причине своей безликости. Вилли кругами бродил по апартаментам, тщетно борясь с неудержимо просветляющимся сознанием и реальностью. Сопрано не собирался убивать его, он хотел оставить его по уши в дерьме, задыхающимся, как рыба, вытащенная из воды. Он собирался прикарманить деньги и сбежать, не замарав руки кровью. В конце концов, Вилли разнервничался до такой степени, что поступил вопреки категорическому запрету своего врача: проглотил несколько таблеток амфетамина и запил их спиртным, что вызвало хорошо знакомый ему эффект раскрепощения. Спустя полчаса он уже чувствовал, что владеет собой, да и всем миром в целом. В четыре часа пополудни Вилли вышел из отеля «Негреско» через черный ход, сел в такси и велел отвезти его в Монте-Карло. В туалетной комнате отеля «Пари» он надел костюм Пьеро и сел в автобус, идущий до Мантона. Наступления сумерек он дождался, бродя по берегу моря с размалеванным белилами лицом. В небе рассыпались огни фейерверка, и он показывал их какому-то ребенку. Малыш был счастлив, хлопал в ладоши и смеялся при каждом новом залпе. Потом Вилли захотел отвести его к матери, но матери не было, как, впрочем, не было и самого ребенка. Он пешком отправился в Рокбрюн. Ему было очень страшно. И это было замечательно. Ничего подобного он не испытывал с девятилетнего возраста, когда провел ночь на кладбище. Сопрано ждал его на месте. Лунный свет в сочетании с розовыми барочными фасадами окружающих домов создавал впечатление оперной декорации, полной иллюзорности. Они вошли в виллу. Барон в рубашке с закатанными рукавами и жилетке, с котелком на голове и сигарой во рту раскладывал пасьянс при свете свечи. Он напоминал хозяина салуна из фильма о Диком Западе. Вилли достал деньги и сделал вид, что пересчитывает их. Сопрано пристально следил за ним, потягивая виски, затем предложил ему стаканчик, несомненно, чтобы подбодрить его, прежде чем прикончить.
Все происходило именно так, как он предусмотрел в своем сценарии. Вилли подумал о том, что они сделают с его трупом. Он сочинил сотни аналогичных ситуаций, будучи еще никому не известным наемным сценаристом в Голливуде. Вилли обязательно хотел знать, как они поступят с его телом. Иначе это все равно, что уйти из зала, не досмотрев фильм. Он не знал, как Сопрано собирается от него избавиться, но, в любом случае, особой изобретательности он не проявит. К счастью, Вилли предусмотрел и это. Он захватил с собой чемодан Энн, помеченный ее инициалами — золотыми буквами Э и Г на черном фоне. Он рассчитывал, что его разрежут на куски — на этот раз и физически тоже — и в таком виде доставят в Управление детских благотворительных учреждений. У него имелась и другая версия сценария, еще более увлекательная. Несчастного Вилли все так же разрежут на куски и сложат в чемодан. Затем чемодан незаметно внесут в дом любовников, которые будут продолжать заниматься любовью рядом с бедным маленьким Вилли, разрезанным на куски и задвинутым в угол. Вилли очень хорошо видел себя в этой роли. Он уже заранее смаковал наслаждение, которое испытает при чтении газет на следующий день после обнаружения чемодана. Вот это кино. Хичкок мог отдыхать. Естественно, все зависело от постановки и выбора исполнителей, но Вилли сам собирался заняться этим и был готов просить Энн и ее любовника сыграть самих себя. Это будет тяжело, но чего не сделаешь ради искусства. Кино было его естественной средой обитания, именно там он мог дышать полной грудью.
— Ну давайте, — пролепетал он, обращаясь к Сопрано.
Он стоял рядом с открытым чемоданом, который смотрел на него своим круглым глазом. Вилли впервые видел, чтобы открытый чемодан выглядел таким образом. Он шагнул вперед, чтобы влезть в чемодан, но чемодана не было. Был только Вилли, стоящий с поднятой ногой. Он едва не упал, но Сопрано оказался рядом.
— Вам нужно немного поспать, месье Боше.
Только через день, когда Вилли в одиночестве проснулся на вилле после шестнадцатичасового сна, перед ним открылась истина.
Журналисты!
Как он не сообразил этого раньше?
НА ЛАЗУРНОМ БЕРЕГУ КАРНАВАЛЬНЫМ ВЕЧЕРОМ ЛЮБОВЬ РАЗЛУЧИЛА ЭНН ГАРАНТЬЕ И ВИЛЛИ БОШЕ.
Фотографии «идеальной пары». И рядом… фото настоящей пары, идущей по тропе на Горбио. Как же он сразу не понял, что означал тот здоровенный бинокль, висевший на шее «барона»? Ведь это старый фокус. Камера с телескопическим объективом. Достаточно было вспомнить того негодяя на верхушке дерева с биноклем у глаз: конечно же, он фотографировал.
Но это еще не все.
Вилли слышал свое свистящее дыхание так, словно рядом с ним стоял кто-то другой, страдающий астмой.
ВИЛЛИ БОШЕ НАНИМАЕТ КИЛЛЕРОВ, ЧТОБЫ УСТРАНИТЬ ЛЮБОВНИКА
СВОЕЙ ЖЕНЫ.
ОБЕЗУМЕВШИЙ ОТ ЛЮБВИ И РЕВНОСТИ. ОТЧАЯНИЕ ВИЛЛИ БОШЕ.
Я ПРОШУ УБИТЬ ЛЮБОВНИКА МОЕЙ ЖЕНЫ. ВОТ ЧТО НАМ СКАЗАЛ
ВИЛЛИ БОШЕ.
ДВАДЦАТЬ ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ, ЕСЛИ ВЫ УБЬЕТЕ ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА,
ПРЕДЛАГАЕТ НАМ ВИЛЛИ БОШЕ.
РОКОВАЯ ОШИБКА ВИЛЛИ БОШЕ.
ОН ПРИНИМАЕТ ДВУХ ЖУРНАЛИСТОВ ЗА КИЛЛЕРОВ И ЗАКАЗЫВАЕТ
ИМ УБИЙСТВО ЛЮБОВНИКА СВОЕЙ ЖЕНЫ.
Вилли рухнул в кресло и, запрокинув голову, закрыл глаза.
Все, пропал. Крышка. Всеобщее посмешище. Сопливый пацан в глазах всех и каждого.
Это называется работать рука об руку с прессой. Голливудские журналисты дают специальную премию тем кинозвездам, которые соглашаются сотрудничать с ними. На этот раз он ее честно заработал.
Скотина Белч. Он, действительно, обладал чувством юмора. Он продал его журналистам со всеми потрохами. Вилли казалось, будто он потерял друга детства.
Проклятая астма.
Вилли попытался расслабить галстук и расстегнуть воротник, но не нашел ни того, ни другого.
Они обвели его вокруг пальца. Все было разыграно, как по нотам. Они словно вышли из его последнего фильма «Золотой век» с Конрадом Вейдтом в главной роли. Образ барона, например. Вылитый Питер Лорр. Все было именно так. Немного стилизованный, в меру мерзкий. Экспрессионистский. С точно отмеренной долей сюрреализма и фантастики. Мэкки-Нож. Музыка Курта Вейла. Социальная фантастика о жизни отбросов общества. Трехгрошовая опера. Гнусный романтизм. Они слушали его очень серьезно, когда он предложил им, что сам придет с деньгами на виллу.
— Половина вперед, половина после выполнения работы. Я буду ждать. Вы понимаете, я должен быть здесь, чтобы утешить жену после.
Сопрано слушал его очень серьезно.
— На вас падут подозрения, это опасно, месье Боше. Человек вроде вас.
Голос хриплый, прерывистый.
— Меня будут подозревать в любом случае. Но доказать ничего не смогут.
Он рассмеялся.
— Затрудняюсь даже сказать, какие штрихи это добавит к моей репутации…
Вот что он сболтнул журналистам. Вне всякого сомнения, это люди Херста. Да, конечно. Они устроили ему ловушку. Херст жаждал его крови, как это было с Орсоном Уэллсом после выхода «Гражданина Кейна».
— Постарайтесь не упустить его. Если она не вернется в Голливуд, я разорен. Это так же просто, как.
