— Все чему я верил, все, что защищал, п…, накрылось, это не «мировая скорбь», а бессмысленно прожитая жизнь, тащил я свой крест, да зря, думал народу служу, страну защищаю, а народ, то мне в душу и наплевал. Читал, что про нас пишут?
— Из п…, как ты говоришь, дети на свет Божий появляются, ее еще и по другому назвать можно, «Лоно». Может, слыхал значение этого слова? Так что зря ты так, может среди, этой крови, слизи, грязи, новая Россия и рождается, — задел он меня все-таки за живое, обычно, на эти темы я говорить не люблю. — А грязью КГБ поливают, так среди вашего «брата», дерьма тоже хватало. И народ тебе в душу не плевал, не ври, вот я часть этого народа, так я, что плюю на тебя?! Ты про крест все твердишь, так ты один его, что ли несешь? Нам всем досталась.
— Может тебе в попы пойти, — ухмыльнулся Торшин, — больно хорошо утешаешь. Хотя нет, оставайся юристом, получается у тебя, все с ног на голову поставить. Ладно, пей давай, «сие зелье» и монахи приемлют.
Мы выпили, разговор уже иной пошел, спокойный, без пьяного надрыва, мирно поболтали, о текущих делах, я стал собираться.
— Мне пора, — я встал, — дома ждут.
— Подожди, — Торшин достал с приставного столика, листок бумаги, ручку, написал пару строк, протянул листок мне, — здесь Ивлева координаты, если серьезные проблемы возникнут, позвони ему, скажешь, что от меня, он поможет.
На кафедре столичного университета, доктор исторических наук, профессор, и мой научный руководитель, раскатал представленную диссертацию как «бог черепаху». Уязвленный своей научной несостоятельностью, я стал дерзить.
— Вы просто не хотите, посмотреть на заявленную тему, под иным углом зрения, — заявил я корифею исторической науки, — у вас шоры на глазах.
— Ну-ка, ну-ка, — подбодрил меня корифей, — снимите с меня шоры, любезный.
— Говоря о монголо-татарском нашествии на русские княжества, татар, традиционно в русской, советской и современной истории, мажут исключительно черной краской, и города они выжигали, и пленных в рабство угоняли, и вообще исчадия ада. А если взять русские летописи до монгольского периода, то любой непредвзятый человек, легко убедится, что русские князья в захвате чужих земель и междоусобицах, применяли такие же приемы, и грабили и жгли, и соплеменников в рабство брали, а потом продавали их и оптом и в розницу. Даже пресловутая ордынская дань, о которой наши историки и писатели льют горючие слезы, составляла всего десятину от имущества, а природные «Рюриковичи» русские князья, налогов драли с податных сословий побольше чем, ордынские ханы, а за неуплату и имущество отбирали и пороли, и в рабство обращали, не церемонились. Все это в летописных источниках есть, — я сел на любимого исторического конька и поехал, и понесся, по весям нашей истории, как саблей махая цитатами из русских летописей.
— Вы, еще скажите, что завоевание, русских княжеств, было благим делом, — поддел меня корифей.
— А что, может и благим! — нагло заявил я, — если взять историческую географию, то российское государство с незначительными изменениями, точно вписывается в границы улуса Джучи. Наши историки не любят об этом вспоминать, но ордынское войско, защищало свои границы, от чужих завоеваний, а границы то эти на западе аккурат, по русским княжествам проходили. Это объективный факт. Период, второй половины тринадцатого века, и первой половины четырнадцатого, русские княжества успешно укрывались от внешних врагов, под ордынским шитом, и нападения на Русь с Запада, начались именно с момента начала распада золотоордынского ханства. Я уж не говорю о том, факте, что и само объединение Российского государства началось, с походов татарских туменов, которых использовал в своих целях и российский национальный герой, и святой Александр Ярославович Невский и Иван Калита, и их потомки, вплоть до 1480 года. Если все это суммировать…
— Ну, это уж вы хватили, — пытался остановить меня корифей. Но трудно остановить летящего галопом степного скакуна, так и я летел мыслью и словами, подобно табунной лошади, совсем забыв об элементарной вежливости, и не желая слушать оппонента, профессор это понял, смирился с неизбежным, со скукой поглядывая, в окно.
— Но суть дела даже не в трактовке, тех или иных исторических фактов, — продолжал я, не обращая внимание на профессорскую обструкцию, — а в том, что история двух народов: русского — понимая под этим словом не только славянские, но и иные неславянские племена, составляющие население русских княжеств; и татарского — как объединение части азиатских народов и не только кочевых, начиная с 1237 года, слилась в единое целое, независимо от того нравится нам это или не нравится. И именно с учетом того, что мы фактически стали одним народом, и объединены, не только по государственно-территориальному признаку, и надо ставить изучение нашей общей истории, а не делать в учебниках акцент, на «страшных» татар и героическую борьбу против них, русского народа. — Я начал постепенно выдыхаться снизил темп говорильни, а потом и вовсе сник.
— Полагаете, что новый прорыв в исторической науке свершили? — начал взнуздывать меня, корифей, — ничего нового в том, что вы сказали, нет. Всем серьезным историкам, это давно известно. Вероятно, — язвил он меня, — вы недостаточно хорошо знаете историографию, изучаемого периода. Вам не мешало бы вдумчиво почитать Гумилева. Так, что любезный, вы напрасно тратили свой запал. Я помню, что на эту тему еще с Ефимовым говорил, о цивилизационном выборе России, на рубеже тринадцатого — четырнадцатого века, он тогда новый роман планировал написать и как раз на историческую тему. Впрочем, вам это имя вероятно не о чем не говорит?
— Ученый палеонтолог, писатель, — Опять Ефимов, прямо судьба что ли, меня с его памятью меня сталкивает. — Мне как раз это имя о многом говорит, — продолжил я интересующий меня разговор, — А вы, что хорошо его знали?
— Не скажу, что очень хорошо, но были у нас общие интересы связанные как раз с историей, — ответил профессор, и тон его утратил язвительность, — Незадолго до его кончины, мы как раз о цивилизационном выборе России и говорили. Он очень интересные мысли излагал. О формирование российского народа, я тогда еще только аспирантом был, и его энциклопедические знания, очень большое впечатление производили. Жаль, что после его смерти, почти все его бумаги пропали, — вздохнул профессор.
— Вероятно, были причины, — заметил я. Рассказывать профессору об истории, которую мне поведал Торшин, я не собирался.
— Причины, — скривился профессор, — Ефимова якобы обвинили, в шпионаже, его бумаги чекисты изъяли. Глупость и шпиомания, нашего славного КГБ.
— Вы точно знаете, что его обвинили в шпионаже? — спросил я, — что до КГБ то там в то время дураков не много было, и шпиоманией эта организация в семидесятые годы, уже не страдала.
— Слухи такие по Москве ходили, — развел руками профессор, — а точно наверно никто и не знает.
— Ну, профессор, — решил поддеть его я, — вам как историку, оперировать слухами, не к лицу, ненаучный это подход.
Как ученый, профессор был повыше меня, не то что на голову, а на останкинскую телебашню, что без особого труда и доказал.
— В основе слуха всегда лежит факт, — в лекционной академической манере начал, доказывать мне неуместность моего сарказма профессор, — то, что КГБ проводило обыск в квартире Ефимова, и изъяло часть его документов, это факт. То, что не было внятного объяснения, этим действиям, это факт. А это говорит о том, что ничего противоправного не нашли, следовательно, версия о шпионаже с треском провалилась. А если эта версия провалилась, а другую не выдвинули, разумного внятного объяснения не дали, то работу чекистов санкционировавших и проводивших обыск, иначе как глупостью и шпиоманией назвать сложно. Вот так-то. Впрочем, существует и другая версия, о том, что Ефимов осуществлял подпольную антисоветскую деятельность, и за это его сначала убили, а потом, попытались вычеркнуть из списка ученых, и не печатать как писателя.
А вот версия о том, что Ефимов был диссидентом, была для меня новостью.
— А какие основания у вас есть, что бы утверждать, что Ефимов был диссидентом? — спросил я.
— Я не утверждаю, а только выдвигаю версию, — профессор был раздражен, моей бестолковостью, — вы надеюсь, знаете о разнице между версией и непреложным установленным фактом?
Я промолчал и только обиженно засопел, об этой разнице, будучи юристом, я знаю не только из детективов. Корифей принял мое молчание, за знак смирения, и смилостивился над моим заблудшим и слабо образованным разумом.
— У меня есть знакомый, он был в семидесятые годы, инакомыслящим, получил за антисоветскую деятельность срок, так вот он утверждает, что Ефимов разочаровался в коммунистической идее, пытался, противостоять советскому режиму, и был убит, — пояснил корифей.
