– Значит, в Юкки? – спросил Кнопф.
– В Юкках горы, отозвался Лисовский, – а в автобусе беговые лыжи. Александр Васильевич, выбирайте.
– Комарово.
Не могу сказать, что Кнопф расстроился. Ему было все равно, вот что.
* * *
Я ведь и в самом деле что-то такое рассказывал, пока Кнопф твердой рукой вел автобус на другой конец города. Уже и Анюта перестала глядеть исподлобья и позволила Сергею завладеть своими несчастными пальцами, и беспокойная Нина перестала ловить взоры своего повелителя. Но в окнах справа промелькнул буддийский храм, и я вспомнил, что мне предстоит. Нет, конечно, я и не забывал об этом, но сейчас, когда город иссяк, и свободное пространство брызнуло во все стороны снежными полями, голыми суставчатыми растениями, и, главное, бредущими в отдалении маленькими людьми, я ощутил, что именно сегодня мне предстоит впервые сделать что-то необратимое. Я поглядел в уверенную спину Кнопфа и малодушно подумал, что может быть, эта езда и есть уже свершившееся похищение, и уже поставлена последняя точка и нечего суетиться…
– Господин писатель, – сказал Кнопф, не поворачивая головы, – я этих ваших комаровских подъездов не знаю. Куда рулить будем?
Еще глупость. Я уставился Ане в лицо, точно надеясь усмотреть какие-то знаки. Она отвернулась. За окнами между редкими придорожными соснами перелетала стайка воробьев, будто горстку дроби кто-то подбрасывал над сугробами.
– На заливе ветер, – сказал я. – Не будем помогать гриппу. Сворачивай к Щучьему озеру, Кнопф.
«Анька», – сказал Лисовский, когда мы вышли из автобуса. – «Давай сложим костер. Мы сходим туда, туда и туда». – Он махнул рукой в синеющие за озером дали. – «А потом вернемся и зажжем его».
– На лед не пущу, – сказал Кнопф, – и не мечтайте.
Мерзкая дрожь началась у меня в пальцах. Я смотрел, как ребята застегивают крепления, как пробует ботинки Кнопф, распахиваясь в шаге, и вдруг обнаружил, что и сам стою пристегнутый к лыжам. Когда? Как? Дико это было.
Впрочем, и Кнопф был не лучше. Не сходя с места, он делал свои гигантские лыжные шаги и уже почти растянулся до шпагата, когда изумленные нашим оцепенением ребята заговорили.
– Владимир Георгиевич, – Сергей встал перед неутомимо двигающимся Кнопфом, чтобы попасться ему на глаза. – Вот лыжня с флажками. Мы идем в лес.
Медленно-медленно Володькино лицо ожило. Он шаркнул лыжами последний раз.
– С маркированной трассы не сходить, – проскрежетал он. Оглядываясь на нас, дети втянулись в прибрежный лесок.
– Барабан, – сказал Кнопф почти человеческим голосом. – Зачем тебе рюкзак?
– Бутерброды с бужениной и фляжка коньяку.
– Я выпью твой коньяк, а если ты… хоть пальцем… Ни грамма не получишь!
– Не дури, Кнопф, ты за рулем.
– Ты зануда, Барабан.
Тут я неожиданно для себя – точно судорогой пробило – попытался ударить коллегу Кнопфа острием палки, но он с непостижимым проворством уклонился, возник у меня за спиной и так наподдал мне по затылку, что я рухнул лицом между лыж. Я быстро очнулся. Кнопф сгреб меня за плечи и поставил на ноги.
– Не вынуждай, – сказал он. – Что мне тебя при детях молотить? А не будешь рыпаться, я тебя аккуратненько вырублю, никто и не заметит. Ах! – и лежит Барабанов.
– Кнопф, скотина, зачем ты звонил в Прагу?
Перед глазами у меня плыло, слегка подташнивало, и вопрос о Праге был не более чем конвульсией удрученного разума. Но во взгляде Кнопфа промелькнуло смятение.
– Молчи, – прошептал он прямо мне в ухо. – Молчи, я ведь и правда хочу закончить все аккуратно. Да и на что тебе жаловаться? Дочку свою ты спрятал грамотно, клянусь честью, я не знаю, где твоя дочка! Хотя в толк не возьму, зачем ты ее прятал? Ты подозрительный тип, Барабан. Но мне на это плевать. Чтобы не было паники, чтобы не было визгу и писку, ты пойдешь по лыжне и нагонишь ребят…
– Не могу. Кажется, у меня сотрясение мозга.
Кнопф выругался.
– Нет у тебя сотрясения. Хлебни коньяку, съешь бутерброд и отправляйся. Иначе – пеняй на себя.
Он выпустил меня, отступил на шаг и просунул руку за пазуху. За пазухой он нащупал нечто и ухватил это нечто покрепче.
Аккуратно без лишних движений я снял рюкзак. Голова и в самом деле побаливала. Отстегнул клапан и распустил шнур, который стягивал горловину. И тут раздался визг. Анин голос бился в соснах, и я застыл, согнувшись над рюкзаком. Побледневший Кнопф медленно отвел от меня взгляд и повернулся к лесу. Я оттолкнул уткнувшееся в ладонь горлышко фляги, выхватил из рюкзака тугую, набитую песком колбасу, скользнул к оцепеневшему Кнопфу и что было сил хлестнул его по затылку. Володькина голова дернулась, будто я переломил ему шею, и тут же оборвался визг. Я бросился к соснам, но из-за деревьев навстречу мне уже выходили дети. У Анюты дрожали губы, а палки она бестолково погружала в снег и мучительно выгибала брови, точно силясь сбросить что-то со лба. Я стал махать Сергею, и он, умница, понял. Забежал сбоку и успел. Он подхватил Аню, и та не упала, но мягко опустилась на присыпанные снегом кочки. Лисовский подошел ко мне вплотную, силясь что-то произнести. Впрочем ясно было и так. Поверженный Кнопф издал невнятный звук, по-собачьи мотая головой, стал на колени и принялся ощупывать воздух в поисках опоры. Я метнулся к нему и зачем-то позвал:
– Кнопф!
Володька перестал мычать, склонился, вдавил лицо в снег и глухим, идущим из-под земли голосом сказал, что со мной будет. И тут же рядом со мной раздался голос Сергея:
– Александр Васильевич, Аня молчит и не шевелится.
– Шурка, – проговорил Кнопф заплетающимся языком. – Идиот. Я же тебя отпустить хотел.
Сергей схватил меня за руку.
– Аня лежит!
Что мне оставалось? Я оттолкнул мальчика, чуть отступил и снова ударил Кнопфа. Володька лязгнул зубами и упал. Дальнейшая суета была омерзительна. Я неловко и, видимо, больно разжимал Анюте зубы, расплескивал по бледному личику коньяк; перекатывал с боку на бок громоздкого Кнопфа, обматывал ему лодыжки и запястья скотчем и выворачивал его карманы. Тяжелого и неподвижного, как истукан, Кнопфа я прислонил к автобусу и уже хотел оживлять коллегу коньяком, как вдруг дети подали голос.
– Что случилось? – спросил юный Лисовский. – Кто он? Кто вы? Почему это все?
Тут до меня дошло: пока Кнопф не в автобусе, оживлять его не следует. С великим трудом я втащил его и уложил в проходе между креслами. Тем временем очнулась Анюта и напугала всех. Она поднималась, делала шаг и падала. Вставала, цепляясь за Сергея, и снова садилась в снег. Девочка была пьяна, но, слава Богу, я не стал объяснять этого. Я стиснул пальцами ее запястье, замер ненадолго, шевеля губами, и велел заносить ее в автобус. Дети были на месте и дети безмолвствовали.
К фляжке с коньяком Кнопф присосался прямо-таки безобразно. Я отпустил его голову, он стукнул затылком в пол и поперхнулся. Теперь Кнопф был в норме. Я затащил его в кресло, и он, нисколько не стесняясь, обматерил меня.
– Я еще закричу, – посулил он. – Ты еще не знаешь, какая у меня глотка…
– Давай кричать вместе. Кто кого перекричит?
– Идиот, Барабанов. Идиот. Твои шуточки кончились. Кричи, хоть лопни, слушать тебя некому. – Тут он умолк, а мне пришло в голову, что со связанным Кнопфом можно не церемониться. Я отошел к ребятам, которые сгрудились на заднем сиденье, выложил бутерброды и громко и отчетливо попросил их достать термосы. Мне нужно было, чтобы Кнопф все это слышал, а в слухе его после двух моих ударов я уверен не был.
– Владимира Георгиевича вы должны кормить тоже, – проговорил Сергей, не глядя на меня.
– Молодец! – я чуть было не хлопнул мальчика по плечу, но с фамильярностями лучше было повременить. Как кстати он это сказал!
Я пошарил у себя в рюкзаке, потом взял кружку с кофе, бутерброд и, не торопясь пошел по проходу в сторону Кнопфа.
– Ладно, – сказал Володька, – я буду кушать, но своими руками. Я брезгливый. А ты пока думай. – Он поднял запястья, предлагая мне немедленно освободить его, а я поставил снедь на сиденье сзади.
– Ладно, – ответил я ему, – я не буду кормить тебя, но ты все же объясни, почему у тебя нет оружия.
– Оружие есть, – сказал Кнопф значительно. – Но не у меня. Но стоит мне только…
Я отлепил полосу пластыря от кружки и одним удачным движением заклеил Кнопфу рот. Он испугался, испугался по-настоящему! Я повернулся к ребятам и велел им есть и пить, не дожидаясь меня. Потом перепихнул Кнопфа в соседнее кресло, сел рядом с ним и показал ему револьвер.
– Кнопф, – прошептал я ему в ухо, – если ты пикнешь сверх положенного, я выстрелю тебе вот сюда. Понял?
Кнопф непристойно покраснел и кивнул.
– А теперь мы еще пошепчемся. Я уду шептать, ты будешь кивать. Ну-ка отвечай, там на выезде на шоссе нас ожидают твои люди? – Кнопф заерзал и кивнул. – А скажи мне, не те ли это двое, что крутились у моего дома? – Снова утвердительное движение и свирепое пыхтение сквозь пластырь. Я обернулся к ребятам. Благонравно попивая из кружек, они напряженно вслушивались. Интересно бы узнать, отчего визжала Аня и отчего она визжала так вовремя?
