- Глубоко надо было влезть Иннокентию в душу, чтобы он разрешил такой цирк, - сказал Овцын.
- Не вижу никакого цирка. - Эра пожала плечами. - И в душу я не влезала. Сказала, что мне так надо. Это же для работы, а не для собственного удовольствия.
Овцын засмеялся.
- Если бы Згурский сказал, что ему «так надо», Иннокентий послал бы его к таким отдаленным предкам, что на машине времени не доберешься.
- Меня нельзя посылать к предкам, - сказала Эра.
- Потому Балк и устроил цирк на воде. Ему это припомнят в Диксоне на отвальном банкете.
- Неужели будут смеяться? - спросила Эра.
- Не бойся. Беззлобно, - успокоил Овцын.
Утро выдалось ясное, почти безветренное. Он сходил в радиорубку, прочитал сводки; ничего ободряющего в них не нашел. Карское море вполне соответствовало своему древнему прозвищу «мешок со льдом». Он увидел под бортом мотобот. Нашел Соломона и устроил ему корректную головомойку. Соломон стал оправдываться, что погода тихая и вахта смотрит внимательно. Зачем лишний раз таскать наверх тяжеленный катер?
- Ты такие вещи ему толкуй. - Овцын указал пальцем на чугунный кнехт, на котором давно уже покоился заплетенный восьмерками швартовый конец. - А я не желаю слушать. Ночью все шлюпки должны быть на борту. Кстати, вахту сегодня пусть стоит старпом. Можешь сходить на берег.
- Мне не обязательно, - сказал Соломон.
- Сходи, сходи, а то клюквой обрастешь.
- Вот если только клюквы набрать. Люблю клюкву, - улыбнулся Соломон, позабыв о только что полученной головомойке.
- Отличный фрукт, - согласился Овцын. - Пришли-ка в мотобот моториста.
Он отвез Эру на «Гермес»; их встретил Балк и пригласил к себе пить утренний чай.
- Спасибо, - сказал Овцын. - Мне ловчее дома, со своими. Много вчера набили уток?
- Восемь. И все жирные, - похвастался Балк. - Будут к обеду. Приглашаю.
- Посмотрим, - сказал Овцын. Он попрощался с Эрой, спрыгнул в мотобот с невысокого борта «Гермеса», кинул мотористу: - Домой.
Обедать к Балку он не поехал. Стали подходить за водой самоходки, толклись под бортом до вечера. Обросшие и обветренные старшие помощники самоходок выпрашивали продукты - свежего мясца, картошечки, свежей капустки. На самоходках все эти продукты уже подъели или погноили, а в обширных холодильниках «Кутузова» все добро сохранилось в наилучшем состоянии. Овцын выписывал каждому понемножку. Матросы самоходок тащили мешки к себе, хрустя на ходу капустным листом.
Овцын устал от суматохи, когда она кончилась, решил сходить все-таки на «Гермес», но вдруг одумался и завернул мотобот к «Шальному».
- Не ушел еще? - сказал он Борису Архипову, осматривая снизу, с воды исковерканную носовую часть буксира.
- В ночь пойду, - сказал Борис Архипов. - Что там до утра делать?
- Тогда спускай вельбот.
Овцын отпустил катер, и до берега они с Борисом Архиповым добрались на гребной шлюпке. Нашли в поселке Ксению - она любовалась сухоньким, может даже столетним, старичком ненцем, который плел сеть, - и долго бродили втроем по откосам сопок и болотцам, поросшим мягкими, темно-зелеными мхами. Попался Соломон с мешочком перемешанной с брусникой клюквы, дал каждому по горсти, но задерживаться для разговора не стал - мешочек был еще не полон, а время близилось к полуночи.
- Здесь хорошо, сказала Ксения. - Кто бы подумал, что ягоды растут чуть не на Северном полюсе! Интересно, как Соломон Борисович их видит?
- Он их чувствует, - сказал Овцын. - А до полюса отсюда далеко.
Потом Борис Архипов довез его и Ксению до «Кутузова», помахал
рукой, взялся за весла и погреб к себе на «Шальной».
Овцын все замедлял шаги, постоял у двери, думая, что, может быть, каюта не пустая, может быть, там она - забралась на диван с ногами, читает книгу, непременно какую-нибудь неподходящую, вроде мореходной астрономии, и ждет его... Он зайдет, и она удивится, выронит книгу, протянет к нему руки...
Но каюта была пуста. Впервые за все плавание он ощутил, какой пустой может быть эта вылощенная, отполированная, слишком просторная для одного человека каюта. Вспомнились матросские кубрики с койками в два яруса, в которых он жил давно-давно, так давно, что ничего недоброго не помнил из того сурового и беззаботного времени. И тут он пожалел, что не сходил к Балку на обед, не пошел вечером на «Гермес», а зачем-то весь вечер проболтался на берегу третьим лишним.. Он вышел на веранду, долго, пока тот не скрылся в проливе за мысом. смотрел на буксир Бориса Архипова. Розовый свет июльской ночи, и спокойное море, и тишина создавали ощущение незыблемого мира под небесами, бесконечной жизни и несомненного будущего. Не верилось, что в этот час где-то что-то грохочет, что кто-то спит неспокойно или вообще не спит, ожидая беды. Розовое небо Арктики завораживало и умиротворяло душу; и тогда Овцын понял, почему здешние жители не воюют друг с другом и даже перед медведем извиняются за то, что они его убили.
А утром, когда он проснулся, небо было коричневым от туч и в снастях свистел ветер. Целую неделю ветер крутился по румбовой картушке, швыряя на остров то дождь, то туман, то снег, то морось. А то вдруг ненадолго яснело небо, море становилось прозрачным, и видно было, как под бортом снует стаями рябая пикша, подвсплывая к поверхности и обнюхивая каждый окурок. Матросы ходили на берег в сапогах и ватниках. Они накупили у ненцев оленьих рогов и шкур, тапочек и рукавиц. От этого добра в каютах запахло кислятиной. Впрочем, опытные моряки шкур не покупали. Все равно они, плохо обработанные, осыплются через два месяца, а уж каким дубильным веществом они обрабатываются - о том лучше и не говорить...
К концу недели установился южный ветер, он ровно дул сутки, двое, тащил по небу облака к северу, обволакивал мир теплой влагой. На третий день, когда ветер стал ослабевать, Балк вывел караван в Карское море. «Кутузов» пропустил всех мимо себя и занял свое место в конце колонны. Когда он вышел из пролива, колонна уже распалась, никакого строя не было и в помине, каждый капитан воевал со льдами сам по себе.
- Если нарисовать все кривые, которые мы выписываем, интересный, наверное, получится узор, - заметил Марат Петрович.
- Куда интереснее, - произнес Овцын. - Убавьте-ка ход, товарищ старший. Не надо забегать вперед самоходок. «Кутузов» все время должен быть замыкающим.
- Эти ледышки скрежещут по борту прямо как по сердцу, - сказал
Марат Петрович. - Тоскливо становится.
Он подошел к телеграфу и сбавил ход.
- Тонко подмечено, - сказал Овцын. Скрежет его тоже не веселил. Он хорошо помнил скрежет, слышанный им тридцать первого августа тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года в двадцать три часа пятнадцать минут на широте семьдесят семь градусов сорок четыре с половиной минуты. Команда покинула судно на двадцать пять минут раньше. - Думаю, что енисейским речникам придется красить борта заново.
- А может, заплаты ставить? - спросил Марат Петрович.
- Всякое бывает, - сказал Овцын.
- Вы когда-нибудь получали пробоины?
- Охота вам в Карском море задавать такие вопросы, - сказал Овцын, и старпом умолк.
Одолев к концу дня первую тяжелую перемычку, суда вышли на чистую воду и восстановили строй. Вскоре новый лед заблестел на горизонте, ночью вошли в него, и снова каждый стал сам по себе искать разводья. Из этой перемычки, две самоходки вышли с проломленными бортами, и часа полтора над Карским морем сверкали голубые искры электросварки.
Овцын не сходил с мостика, старпом - из солидарности - тоже. Приходил Соломон, выстаивал время своей вахты и, чувствуя, что не нужен в рубке, отправлялся искать себе другую работу. Овцын и старпом по очереди отдыхали на диване. Ксения приносила в рубку еду. Марат Петрович сразу оживал, загорался, выхватывал у нее из рук судки и тарелки, рассыпая звонкий горох комплиментов. Ксения отмахивалась, не улыбаясь. Если в борт ударяла льдина, Ксения вздрагивала и бледнела.
- А все-таки это лучше, чем шторм, - говорил Марат Петрович.
- Не знаю, - качала головой Ксения. - Ничего жизни не видела страшнее моря. Лучше вообще...
- У нас в училище был преподаватель морской практики, так когда у него спрашивали, как в тумане спастись от столкновения, если суда идут навстречу друг другу, он отвечал: «Списаться на берег и идти торговать пивом».
- Вам кажется, что это остроумно? - спросила Ксения.
- Во всяком случае, полная гарантия, - рассмеялся старпом. - А вы еще когда-нибудь пойдете в море?
- Кто знает... - вздохнула Ксения.
На шестые сутки впереди показался утыканный мачтами холм Диксона. Овцын, когда начался сеанс связи с флагманом, спросил Балка:
- Куда мне становиться, Иннокентий Юрьевич?
- К причалу, - ответил Балк. - Мне уже радировали, что есть одно местечко. Станете первым корпусом, а и к вашему борту. Можете выходить из арьергарда. Обгоняйте меня... Кстати, я получил радио с Ленской колонны, она милях в трехстах сзади. Есть для вас новость. Не знаю, обрадует ли... Ну, потом поговорим, разговор не краткий.
