Дорогое Мироздание, умоляю, прошу…
Нет.
Где тот портал, тот самый портал. Я бы попросила. Я бы осмелилась. Хоть один раз, лично, потому что это очень важно. Это очень важно.
Бог-Бог, слушай, можно, мы соберемся всей семьей, так? Позовем друзей и еще друзей наших друзей позовем, да? И накроем стол, ладно? И посмотрим «Мимино». И все. Больше ничего не прошу. Ну хорошо, если не весь фильм, только этот отрывок, можно? Вот этот вот, где Исаак и Валико поют песню про грибной дождик. А?
* * *
Странно. Уже почти утро. Половина шестого… Но почему же так темно?! Почему же так темно?
Что за шум? Что там за шум за дверью? Господи, ну что там такое? Кто там? Сейчас, сейчас, я посмотрю, надо пройти по центральной половице, чтобы пол не скрипел, чтобы не будить никого, тихо, тихо… Надо нащупать дверную ручку. Где, где дверная ручка. Свет? Что это за свет? Откуда свет?! Что это? Куда я попала? Что это за длинный гулкий коридор? В моем доме нет такого коридора… Кто эти люди? Куда они идут? Кто вы? Девушка, вы… Скажите, кто вы? А вы, дети? Чьи вы? Почему вы плачете? Не бойтесь, не бойтесь, идите ко мне. Мама? Мама, куда ты идешь? Почему… Я кричу? Я не кричу. А где все? Где родители этих детей?! Не плачь, девочка, держись за руку, иди ко мне, мальчик, я тебя понесу, иди, не бойся, сейчас найдем, найдем вашу маму. Держитесь…
Боже мой, а где же мои? Где мои… все?
Где мои дети?! Боже мой, где мои дети?! Где дети?! Дети!!!
* * *
— Внимание, — чей это густой теплый баритон, — запомните важное условие. Главное — узнать друг друга! Узнайте друг друга там! — повторил голос.
Люди засуетились. Матери потянулись к детям, жены прижались к мужьям. Какие-то чужие старики растерянно звали:
— Дети! Дети! Где наши дети?! — кричали старики, пожилые супруги.
— Какие они, ваши дети?
— Мы не помним… — заплакали старики.
Я в панике металась, держа за руку девочку, мальчик сам обхватил меня за шею. Я металась от стариков к своим…
— Мама! — кричала я. — Не отходи далеко!
С мамой шли мои сестра Таня и ее дочь Ульяна.
Они шли вперед, не оборачиваясь.
— Линочка! — увидела я свою младшую дочь. — Где Андрюша, Ира? Где папа? Даня? Где мой Даня?! Даааааааня!!!
Лина тоже прошла мимо меня, не оборачиваясь, и как всегда тихо и спокойно сказала:
— Ну что с тобой? Не кричи, мамочка. Пойдем.
Мы пошли с Линой рядом. Кто-то накрыл наши плечи пледом. Кто-то промокнул мне слезы мягким большим клетчатым носовым платком.
— Спасибо, — хотела поблагодарить я, но человек уже скрылся в каком-то повороте, а мы пошли дальше. Я смотрела вслед тому человеку…
— Это ты, папка?
В фигуре человека, который укрыл наши плечи пледом и поспешно исчез в тоннеле, я узнала моего папу. Он хотя и умер год назад, но для него это ведь не причина, чтобы не позаботиться о своих родных в трудное время. И кто, кроме него, мог подумать, что нам холодно и что мне нужен носовой платок. Это точно был папа.
— Пап?!
А люди впереди меня брели молча, все спокойные, даже умиротворенные. Они только переглядывались иногда друг с другом и улыбались. Одна я металась и кричала, металась и звала.
— Ну, мам, ну перестань, ну тихо… — уговаривала меня Лина. — Все найдутся, вот увидишь. Все будет хорошо.
Фигуры уходящих людей превращались в силуэты и тени. Я уже никого не могла узнать.
— Господи! — закричала я. — Как же они найдутся?! Как же я их узнаю?!
— Очень просто, — спокойно ответил уже знакомый голос, — ты пой.
— Что?!
— Как «что»? Песенку, конечно.
Голос тихо, кротко и ласково запел любимую мной песенку:
Жужуна цвима мо-о-о-овида,
Диди миндори данама.
ДАнама, данама, данамА,
Диди миндори данама.
К нему присоединился еще один. И еще.
Голос, на секунду прекратив петь, сказал:
— Пойте! Пойте все. Не бойтесь. Пойте все, что любите.
И все стали петь, каждый свою песню.
— Ради вас я готов бросить шум городов, — пели старики, потерявшие детей.
— Еще ничего не случилось, пока ничего не случилось, но всякое разное страшное может случиться, — пели дети, мальчик и девочка, которые искали своих родителей.
Кто-то вторил детям:
— И в эту же осень вдруг Млечных Путей стало семь или восемь! И думать об этом, и помнить об этом пора научиться, давно нам пора научиться!
В этой какофонии я еле-еле слышала: «Данама, данама, данама…»
Где-то зашумела вода. В глаза брызнул яркий свет. Раздался резкий гудок — он заглушал и заглушал песню. Я вдруг почувствовала неосознанную щенячью радость. И проснулась.
В ванной шумел душ. Данька плескался, фыркал и орал: «Данама, данама, данама…» В соседнем дворе под домом орала и сигналила чья-то машина, с террасы у дома слышен был голос мужа, он играл с нашей собакой. Через раскрытое окно комнату заливало свежим воздухом и солнцем.
В дверь ввалилась сонная Линка и нырнула ко мне в постель.
— М-м-э-а-м!
— М-м, — счастливо я отозвалась, вдыхая нежный девчоночий запах.
— А ты знаешь, что у меня десятка по физике?
— Да лааадно. По физике? У тебя? Откуда?
— Because I’ve got a charming smile,[1] — кокетливо пропела Линка.
Я засмеялась облегченно и весело. Линка захихикала рядом. В спальню заглянул Данька с мокрой после душа шевелюрой и весело мотанул башкой. Следом за ним в двери появилась точная копия Даньки, только маленькая, веселый его пятилетний сынок Андрюша. Он кричал:
— Мама спрашивает, а кому кофе, а кому чай!
Начиналось новое утро.
Потому что у меня очаровательная улыбка (англ.).
