Единственным человеком, кто знал всю эту историю от и до – то, что случилось в доме, и что было после – остается мерзавец, которого Лу схватил. Пусть он рассказывает историю про чокнутого пса, пусть его задница ноет всякий раз, когда он садится на стул. Я надеюсь, он чувствует боль, я надеюсь, она жжет его, как огонь. Я надеюсь, что Лу до сил пор снится ему в кошмарах и дерет его своими клыками, а наяву он переходит на другую сторону улицы всякий раз, как завидит человека с черно-подпалой собакой.
Много недель спустя, когда мы с Лу играли в «чокнутого пса», я вспомнил, что произошло в ту ночь. «Ты самый умный, самый добрый и замечательный пес», — подумал я и понадеялся, что никогда больше такое не повторится.
— Лу, я тебя люблю, — сказал я, прижимая его к груди. Мне было тепло, спокойно и немного грустно.
Я открыл входную дверь. Вода хлынула на ступеньки. Внутри Лу подпрыгивал на границе зловонной лужи, в которой плавала какая-то грязь, тампоны, туалетная бумага, гнилые листья и невесть что еще.
— Ты не мог это сделать, я верю, — сказал я Лу. От вони меня едва не вывернуло наизнанку. — Но имей хотя бы совесть и не веселись так откровенно.
В ломе прорвало старую канализацию. Я с трудом добрался до ванной и обнаружил источник всей этой мерзости. Она вытекала из душевого стока.
Каким-то образом протекла старая канализация снаружи, соединявшаяся с трубой у меня в ванной, и теперь сточные воды в буквальном смысле грозили меня затопить. Если не считать случая в глубоком детстве, когда чайка нагадила мне прямо в открытый рот, это было самое мерзкое и отвратительное, что я когда-либо испытывал.
Домовладелец не ответил на мой звонок. Он никогда не отвечал. Я оставил сообщение, в котором были слова «департамент здравоохранения», «сантехник», «судебный иск», «желудочные бактерии», «дерьмо», а также некоторые эпитеты, которые нельзя привести в книге.
Он перезвонил через пять минут.
Эта квартира была забавным местом. Здесь я закончил первую книгу и написал половину второй, тоже в соавторстве с Нэнси Баер, под заголовком «Вожак стаи», о том, как важно для собаки ощущать главенство. Наш агент сумел довольно быстро продать и ее тоже, так что я внезапно начал зарабатывать писательским трудом.
Однако протекающие трубы, старая проводка, пьяные ссоры, ночные гулянки и вопли соседей мне изрядно надоели. После захода солнца на улице появлялись торговцы наркотиками и прочая братия, так что честному человеку невозможно было спокойно пройти. Для мемуаров это было, разумеется, довольно живописно, но для повседневной жизни тихого человека с собакой – несколько чересчур, и я стал подыскивать новое место.
Какое-то время я вел совершенно монашеский образ жизни, проводя вечера со своей собакой. Потом полгода длился мой роман с красоткой из Портленда, с которой мы познакомились в клубе. Все закончилось, когда она призналась, что одновременно встречается с пожилым дантистом в Лос-Анджелесе, к которому она летает первым классом, вымогает у него подарки, наслаждается роскошью, а потом возвращается ко мне в Портленд и получает все то, чего ей, видимо, не мог дать стареющий дантист.
Мы с Лу много работали. Я воспитал, должно быть, тысячи собак, так что под конец все они начали сливаться в одного многоголового пса. «Спокойной ночи!» – кричал я ему в окно каждый вечер, и Лу тоненько подвывал у меня за спиной.
В академии на большой лужайке мы завели овец и стали пускать к ним собак. Некоторым это нравилось, другим не очень. Были и такие, которых приходилось уводить как можно скорее, пока овцы еще целы. Увы, но среди них оказался и Лу.
Он всегда был охотником и зорко отслеживал любую белку, хорька или хомяка, попадающего в поле зрения – любого зверька, который подходил под определение еды. Я приучил его сдерживать охотничьи инстинкты, но овцы, вероятно, затрагивали какие-то слишком глубинные струны.
В римской армии ротвейлеры охраняли овец на длительных переходах, и немецкие овчарки тоже признанные пастухи, так что я надеялся, Лу унаследовал все правильные гены. И поначалу, когда мы выпускали его к овцам, он отлично себя вел. Быстрота, скорость реакции и ловкость позволяли ему быть отличной пастушьей собакой. Он не позволял им разбегаться, заставлял сбиваться вместе, за этим было весело наблюдать.
Однако в рацион Лу всегда входила ягнятина, иногда даже сырая. Он обожал этот вкус, и спустя пару дней, как он впервые увидел овец, в голове у него что-то щелкнуло. Он понял, что вокруг неисчерпаемый источник еды, и вместо того, чтобы пасти овец, он принялся их кусать. Сильно. Так, чтобы отгрызть кусок.
Так завершилась короткая пастушья карьера Лу. Это было единственное, с чем он не справился. Но с учетом того, каким хищником Лу был в детстве, ничего удивительного, что овец он воспринимал как огромные мешки с собачьим кормом.
Лу всегда тремя лапами стоял в моем мире, но четвертой – где-то еще. Порой, когда он носился по лесу или замечал на тропинке оленя или енота за изгородью, я видел эту четвертую лапу, и я очень дорожил тем, что Лу – такой, как он есть.
Единственное хорошее, что мне оставила на память о себе красотка из Портленда, была любовь к живой музыке. По выходным я стал ходить по клубам и слушать блюз, который в ту пору играли повсюду. Любители музыки переходили вечерами из одного клуба в другой, общались, выпивали, слушали разных исполнителей и танцевали до упаду В одном из таких клубов я и познакомился с Никки, которая вернула мне веру в женщин и подарила Лу дом на ближайшие пять лет.
— Ты всю ночь собираешься стоять с этой банкой? — спросила она, пританцовывая. Рядом были ее друзья, а на сцене играл коллектив, в котором выступал ее муж. Я жался в углу, как подросток, тогда как они резвились на танцполе, залитом пивом.
— Нет, наверное. — Я принял приглашение, влился в толпу и стал развлекаться, как мог. Никки была миниатюрной, забавной и очаровательной – а также, как я вскоре выяснил, замужней матерью двух сыновей. Но она не могла смотреть спокойно, как кто-то рядом дуется и изнывает от смущения, когда она пляшет, веселится.
Так я познакомился с Никки и ее компанией, не пропускавшей ни одной музыкальной вечеринки по выходным. Ее муж (которого, как и меня, звали Стивом) играл на гитаре и пел в группе, которую основал еще в колледже, и хотя ему было уже за тридцать, он по-прежнему выступал по всему городу бесплатно, просто ради удовольствия.
Мне было с ними весело, я танцевал, пока не отвалились ноги, а рубашка не промокла от пота. Целый год я провел в пустых сожалениях и страданиях и наконец-то вернулся к жизни.
Каждый лень я возвращался в квартиру, где пахло как на унавоженном поле в июле. Хотя домовладелец починил трубы и оплатил уборку, вонь пропитала полы и стены, и избавиться от нее было невозможно.
Пока я вычитывал свою первую книгу «Как выбрать собаку» (до публикации оставалось еще девять месяцев на тот момент), я начал прорабатывать замысел следующей – «Вожак стаи». Мы с Нэнси Баер очень старались, чтобы эта книга стала лучшей из всего, что было когда-либо написано на тему лидерства у собак. Чтобы сэкономить, она сама подготовила все иллюстрации по породам. Моей работой было детально продумать общую схему и каждую главу в отдельности. Это стало моим принципом и в дальнейшем: я всегда знал, вплоть до абзаца, о чем я буду писать.
Каждый вечер мы с Лу сидели в нашей дурно пахнущей квартире. Я писал, а он грыз косточку или сидел с Генри во дворе. После того как Лу задержал насильника, они стали лучшими друзьями. Подружка Генри, Маргарет, куда-то подевалась, и он очень горевал по этому поводу. Но говорить о ней вслух он не хотел, и я старался не затрагивать эту тему.
Лу развлекал Генри и не позволял ему впасть в депрессию. Я невольно вспоминал, глядя на них, как мы с Лу ходили в дом престарелых – там он мог пробудить ребенка в сердце даже самых больных и старых, заставить их смеяться, радоваться и вспоминать.
— Знаешь, почему я бы никогда в жизни не украл эту собаку? — спросил Генри как-то вечером, делясь с нами чипсами.
— Нет. Почему?
— Потому что я его люблю, вот почему, — рявкнул он таким тоном, будто я в нем усомнился. — И потому что Маргарет его любит. Я люблю Маргарет больше жизни, больше всех на свете, и ничего для нее сделать не смог. Так как бы я заботился о такой собаке?
Он расплакался. Я принес две банки пива и теннисный мячик. Мячик я кинул Лу, пиво вручил Генри и заговорил с ним про бейсбол. Так же мы сидели много лет назад с Джоном, он тоже был одинок, и у него была больная жена, он любил собак и бейсбол и не знал, что ему делать дальше.
Каждый совет, каждая команда, каждое действие, о котором я пишу, — все это сперва было проверено на Лу. Он был моим испытательным полигоном, благодаря этому у него появился богатый словарный запас и активно развивалось мышление.
