Для наглядности обучения всем детям раздали тяжелые молоточки. Марек примостился возле головы поверженного Амана.
Подошли раввины-големы, ведя на привязи сахарных гоев. Это существа маленькие, безобразные и горбатые. У них на лицах только испуганные глаза, картошкой носы и совсем нет ртов.
Го й кладет свою руку на безухую голову Амана. Раввин подмигивает Мареку, и тот начинает колотить молотком по сахарным пальцам, разбивая их на куски. При каждом ударе молотка Аман смешно стонет: «Ой!» – а безротый гой уморительно гримасничает.
Другие дети окружили заколотого Андрюшку, используя его телячью голову как наковальню. Андрюшка, хоть и был мертв, при ударе выкрикивает тоненьким голосом по-русски: «Мамочки!» – и жмурит голубой глаз, чтобы в него не попали осколки сахарных пальцев и ногтей.
Наконец, гои съедены и всем становится понятно, что не хватает лишь музыки. На соседней поляне дядя Адик уже созывает детский оркестр. Марек бежит со всех ног и получает из рук дяди Адика чудесную скрипку. Правда, к ней нет смычка, но на помощь приходит глиняный бейлис, у которого из висков растут длиннющие пейсы. Он вырывает один пейс, прилаживает к палке – и смычок готов.
Марек водит смычком по струнам, и, хотя он раньше никогда не играл, скрипка в его руках звучит так замечательно, что ноги сами пускаются в пляс. Даже птицы и насекомые весело кружатся под веселые переливы.
Марек долго играл, потом устал и захотел пить. Он положил на землю скрипку и побежал туда, где раздавали прохладительные напитки в бутылочках в виде пупсов. Чтобы открыть бутылку, нужно открутить младенцу головку, и из горлышка льется шипучий красный лимонад с терпким, будто кровавым, привкусом…
Кажется, празднику не будет конца. Но дядя Адик смотрит на часы и снова трубит в золотой рог, приложив его к губам обратной стороной. Дорога, сад, синагоги – все исчезает. Снова земляной пол и кирпичные стены барака.
Дядя Адик грустно улыбается: «Просто настоящий золотой рог еще не вострубил. Это была, скажем так, репетиция».
От этих слов веет такой горечью, что у Марека разрывается сердце и он без сил падает на свою полку. Во рту еще недолго остается привкус красного лимонада…
Так случилось, что Марк Борисович задремал в трамвае. Было лето, и на жаре Марка Борисовича разморило. Во сне с ним и случился очередной сердечный приступ, он упал с сиденья и разбил вставной челюстью губу. Рот был полон крови. Очнулся Марк Борисович уже в больнице, и под капельницей вспоминал свой сон и ощупывал языком ранки под губой.
Через неделю Марк Борисович выписался из больницы. Врачи сказали, что опасность миновала, и он отделался довольно легко. Марк Борисович и сам это понимал. В то удушливое лето многие стали жертвами жары. Умерли даже несколько известных артистов – это передавали в новостях.
Жизнь вошла в обычную колею. Два раза в неделю Марка Борисовича посещала медсестра, делала уколы. Сам он решил сесть на диету, которая, впрочем, ограничилась тем, что после девяти вечера Марк Борисович больше двух бутербродов не ел.
По возвращении из больницы на четвертую ночь опять приснился дядя Адик.
Он присаживается на полку рядом с Мареком и говорит: «Сегодня я хочу пригласить тебя на экскурсию. Путь неблизкий».
Своды барака вмиг выгибаются пещерным известняковым горбом и обрастают искристыми сталактитами.
Дядя Адик терпеливо ждет, когда Марек зашнурует свои башмаки. Наконец, Марек готов в поход, он берет дядю Адика за руку.
Вдвоем они выходят из пещеры. Снаружи царит солнечный день. Катит неподалеку серебряные воды бурлящий водопад. Склоны горы поросли кустами можжевельника и кипарисами. Воздух душист и свеж.
С возвышения Мареку открывается восхитительный вид. Там, под горой, расстилается бескрайняя зеленая долина, а посреди нее высится огромный город, с башнями, дворцами, площадями, фонтанами. Он, как рождественский сувенир, заключен в сияющий прозрачный колпак.
Марек и дядя Адик спускаются к городу. Они осторожно идут по осыпающейся мелкими камешками тропинке, пока не ступают на травяной покров долины.
Из ниоткуда появляются два необычных существа. Одно похоже на гигантскую птицу, оно то тяжело перепархивает с места на место, то прыгает на двух тонких и сильных, как у страуса, лапах. Туловище странной птицы короткое и толстое, почти без шеи. Второе существо выглядит как обыкновенная домашняя свинья, но размером с крупного бегемота. Животное покрыто белой шерстью, а пятак голый и розовый.
Дядя Адик поясняет:
– Это стражи долины: Пархатый Воробей и Кошерный Поросенок.
Мареку очень интересно поговорить с необычными существами, а у тех уже наготове интересные истории. Кошерный Поросенок выхрюкивает Мареку, что ангелы говорят только на иврите, и поэтому молитвы на других языках до них не доходят. Пархатый Воробей в это же время нашептывает Мареку сказку, как главу бесплотных сил Метатрона по приказу Иеговы выпороли огненными плетьми за то, что он не поприветствовал попавшего на небо раввина.
Так они достигли удивительного города. Он окружен высоким, упирающимся в небеса хрустальным сводом. За ним сразу начинаются мраморные арки, колонны в зарослях дикого винограда, витые лесенки, башни с ажурными балконами.
Ворота не имеют створок. Это сплошной лист золота, похожий на заслонку для неимоверной печи. На воротах даже есть ручка.
Животные оставляют Марека и дядю Адика наедине.
Тот говорит:
– Присаживайся, Марек.
– А разве мы не зайдем в город? – спрашивает Марек.
– Боюсь, это не получится. Туда так просто не попасть, – дядя Адик задумчиво срывает травяной стебель.
– Так вот же ворота – давайте постучим, – недоумевает Марек.
– Стучи сколько угодно. Этих ворот на самом деле нет. Одна видимость, отражение настоящего входа, только он находится не здесь, а там, откуда мы пришли, неподалеку от вашего барака, и выглядит, конечно, не так красиво. Но войти можно только там. И если честно, эти ворота не открываются, а отодвигаются. Они же, в конце концов, не ворота, а обыкновенная печная заслонка. Разве ты не заметил этого? – дядя Адик лукаво щурится.
– Ну, давайте хотя бы отодвинем заслонку, – предлагает Марек.
– Bitte schön, – кивает дядя Адик. Он призывно свистит волшебным животным, что пасутся неподалеку.
Пархатый Воробей машет короткими крыльями и тяжело взмывает в воздух. В исполинском клюве зажата толстая веревка с крюком. На другом конце веревки огромный хомут, в который уже впрягся Кошерный Поросенок. Воробей подцепляет крюком ручку заслонки. Поросенок тянет веревку, и заслонка отъезжает. Щель оказывается достаточно большой, чтобы Марек мог просунуть туда голову.
Он видит стеклянный тоннель, гладкий, как бутылка. В конце тоннеля отсвечивает солнце, и отражения лучей пылают на стенах, как огонь в печи. Даже гул слышится, но это дует залетевший ветер.
Марек протягивает руку – пальцы будто упираются в невидимую стеклянную преграду.
На глаза наворачиваются слезы, но Марек не успевает заплакать, потому что дядя Адик кричит:
– Посмотри скорей, кто пришел к тебе!
Марек отводит взгляд от пылающих отражений солнца и видит, что с другой стороны к прозрачной стене прильнула женщина, похожая на счастливую рыбу. Марек вдруг понимает, что это мама. Она шлет воздушные поцелуи, смеется. Черты ее лица размыты, но Марек знает, что это она.
Слышится мамин голос: «Марек, я тебя каждый миг вспоминаю, жду, когда же смогу обнять тебя. Здесь вся наша семья, мы счастливы, только ты еще не с нами. Будь терпеливым, слушайся во всем дядю Адика, и когда придет твой черед, ты пройдешь в наш город. Да будет вовеки с тобой бог Израиля!»
Город медленно тускнеет, пока не становится продолжением ночи. Марек стоит возле своего барака. Дядя Адик рядом с ним.
Марек страшно взволнован, он теребит рукав дяди Адика:
– Когда же я попаду в этот город?
– Потерпи, пока не придет твоя очередь, – говорит дядя Адик. – Взгляни на свое запястье. Видишь там чернильный номер? Он не нарисован, а выколот. Никто не сможет его стереть или подделать и раньше тебя пройти в город. Я сам проследил, чтобы все было честно. Ты ведь не маленький и должен понимать, что, кроме тебя, есть другие дети и взрослые, которые тоже хотят в волшебный город. Подойдет и твоя очередь, а пока будь терпеливым. А то номер с твоей руки возьмет и испарится.
Марек знает, что дядя Адик шутит, но все равно послушно кивает…
Марк Борисович давно свыкся со своим номером, как с некрасивым родимым пятном, которое лучше прикрывать одеждой. Он даже летом носил рубахи с длинным рукавом, чтобы татуировки не было видно. Бывало неприятно, когда спрашивали, почему да отчего. Со временем чернила в коже выцвели. Только если Марку Борисовичу становилось плохо с сердцем и все тело его приобретало чуть синеватый оттенок, поблекший номер снова наливался краской.
