Ознакомительная версия.
Вера:
У меня только одно объяснение: человек неадекватен. И столько в этом заплесневелого эгоизма, раздутых старых обид… Она сама не умеет любить, не хочет ничего ни понять, ни простить, а без этого нет нормальных человеческих отношений. Мелкая, скандальная, эгоистичная душонка, загнала своими грязными разборками мать в могилу и даже не повинилась…
Галя:
Злобная, шипящая, неудовлетворенная жизнью, неблагодарная сучка она. Будь ее мать не писательницей Щербаковой, а простой советской служащей, а потом пенсионеркой, хрен бы она написала «Мама, не читай»! А так, это просто спекуляция на имени, спекуляция подлая и мерзкая. Такая же, как у Санаева.
«Маму, не читай» начала совсем недавно. После первых двух глав убрала на фиг…
Вика:
Ужас и гадость – первые эмоции. Кошмар – вторые. Как и почему так происходит – третьи. Автору статьи шлю большую признательность за подробный разбор романа, который я не буду читать.
Гусеница:
Открою вам один секрет: Катя Климова-Шпиллер – страшная жаба, настоящая, в советские годы она всегда жалела для гостей сахарный песок к чаю. Об остальном я уж не говорю.
Писать на форуме Климовой-Шпиллер я больше не собираюсь, так как ей только того и надо.
Да-да, Гусеница и у меня в форуме отметилась совершенно непревзойденным хамством, за что и была заблокирована навеки. Но вот ведь какая штука: никто из посторонних людей понятия не имел о моей прежней фамилии! Только люди из ближнего круга. Кому же это я сахару в чай не доложила? Страшно подумать, как сильно это отразилось впоследствии на умственном состоянии Гусеницы, не добравшей сладкого!
Гусеница:
У нее параноидальная шизофрения, с неконтролируемым наплывом мыслей. Она сама писала, что в голове возникают слова помимо ее воли и прекратить это дело не представляется возможным (надо полагать, у Гусеницы слова в голове возникают только в результате отчаянных усилий воли. – Прим. автора). Депрессия, повышенная эмоциональность, астения – частые спутники шизофрении. Не исключено, что это лекарственная депрессия, вызванная приемом нейролептиков.
Мне ее очень жалко, но ее обгаженных родственников еще больше.
Потянуло чем-то медицинским, но не вполне трезвым. И не вполне логичным в контексте обсуждения Брунгильдиной стаей моей «симуляции» болезни. Как же их стало после гусеничного коммента мотать из стороны в сторону: то я здорова, как корова, и прикидываюсь больной, то я – шизофреничка с маниакально-депрессивным психозом. Мой «скромный», но истинный диагноз «депрессия» их не устраивал. Почему? А бес их знает! Вот что по этому поводу писала их атаманша.
Брунгильда:
Все-таки у меня ощущение, что настоящей болезнью там и не пахнет. Просто я сталкивалась с послеродовой депрессией у одной моей родственницы. Не знаю, почему ее сразу из роддома в психиатрию не отправили – выписали домой. Так вот, неделю, пока не пришла патронажная медсестра и не посоветовала нам срочно звонить в психушку, мы выплясывали вокруг молодой мамы, не могли понять, что с ней. Это было растение. Она вообще не ела, если только ложку в рот засунуть, не говорила, ни к чему вообще интереса не проявляла, даже к ребенку, и все время тихо плакала. Ничего, за два месяца ее на ноги поставили – никаких последствий болезни не осталось.
А «болящая» Е. Ш. в состоянии депрессии ведет дневники, кадрится с любовниками, совершает шопинг…
Да ну на фиг – не верю!
Ну, не верит человек, что ж делать? Не одна она такая – неверующая. Вот мой отец тоже неверующий. То есть он верующий, в смысле в Бога, а в меня неверующий, в смысле в мою болезнь. Несколько лет назад мой муж много раз безуспешно пытался объяснить моему отцу, чем я больна и что собой представляет моя болезнь. Отец нехотя выслушивал Женю, но каждый раз заканчивал разговор очередным «не верю». Мог сказать, например: «Ну не знаю. А как определить, где заканчивается характер и начинается болезнь?» Напрасно муж объяснял, что именно болезнь и формирует характер в данный период и характер не может измениться сам по себе, если не лечить болезнь. Все было бесполезно – отцовское «не верю» было сродни убеждению. Очевидно, раньше он так же был убежден, что «дело Ленина живет и побеждает», а потом у него появилось несокрушимое убеждение в существовании «энергетик», «памятливой» воды и высшей субстанции. Как жаль, что я не унаследовала от него это замечательное свойство – верить в то, чего ты не понимаешь, и не верить в то, что тебя раздражает. А то бы…
Вот говорили, что у моего отца был инсульт. А я, положим, не верю! У меня инсульта не было, я не знаю, что это, и не морочьте мне голову. Ах, признаки характерные были? Так у меня тоже все признаки были налицо и давно, с самого детства. Ну и что? Ах, у него проблемы с речью начались? А у меня проблемы с выходом из дома, с возможностью встать и не упасть, с тошнотой и рвотой на ровном месте, с давлением и перебоями сердца и еще куча разного… Не убеждает? Судя по всему, нет. Ведь мне все время говорили: «Возьми себя в руки». Ну, и меня не убеждает ваш инсульт. А пусть инсультник возьмет себя в руки и не морочит никому голову! Подумаешь, говорить ему трудно – а ты старайся! Тебе ж язык никто не отрезал? Значит, можешь. У меня до сих пор звучат в ушах родительские указания в периоды моей страшнейшей депрессии, когда я тряпочкой валялась в постели, без сил, безо всякого желания жить: «А ты пересиль себя и вставай. Тебе же ноги не ампутировали». Вот и поговорили.
Среди моих оппонентов половина не знает слова «оппонент». У коммунальных склочников есть кухонные враги. Среди моих оппонентов половина думает, что депрессия – это плохое настроение, временная тоска, присущая бездельникам. Невежды готовы потратить массу сил на сопротивление знаниям, но слишком ленивы, чтобы эти знания добыть. Половина моих оппонентов не понимают чужих аргументов и поэтому отвергают их с ходу, даже не пытаясь уловить смысл. Упертость – одна из основных черт очень многих обитателей моей родины. Поэтому с некоторых пор, когда встречаюсь с очередным «Станиславским», бубнящим свое «не верю», я уже знаю, к какой половине его отнести и от всей души желаю ему хоть раз в жизни на собственной толстой шкуре испытать хотя бы маленькую часть тех физических и душевных (трудно сказать, какие страшней) страданий, которые приносит мне болезнь. Добро пожаловать в ад, мои «доброжелатели»! И не после смерти, а сейчас, пока вы сопите в две дырочки.
Брунгильда:
Судя по описанным в романе симптомам, болезнь Екатерины очень похожа на вегетоневроз: боли в области солнечного сплетения, тошнота, слабость, головокружения, скачки давления, сердечная аритмия… Да, вегетоневроз может быть следствием стрессовых ситуаций. Но при этом вегетоневроз лечится и лечился в 80-е годы.
Я очень сомневаюсь, что у Галины Щербаковой не было доступа к самой современной по тем временам медицине. Мало того, в тексте романа русским по белому написано, что девочку в подростковом возрасте таскали по врачам. Закончилось это очень странным диагнозом «гиперответственность» (ну нет такой болезни!).
Единственное, что я могу заподозрить, так это то, что Щербакова, наслушавшись всяких западных «голосов», априори считала всю советскую психиатрию «карательной» и не решилась положить дочь в психиатрическую клинику. Хотя это – только мои домыслы.
Однако вегетоневроз лечится и без клиник.
Но Шпиллер в своем романе раз за разом повторяет, что у нее «депрессия».
Вегетоневроз лечится, правильно. Если его лечить. Но даже если он имел место, его никто не лечил, об этом я и написала в книге. Только помимо вегетоневроза у меня был еще целый букет немочей. «Доктор» Брунгильда, вы все-таки больше читатель или писатель? Пишется вам легко (видно по количеству «нетленки»), а вот читается, очевидно, гораздо тяжелее. Понимаю, «доктор», понимаю…
Брунгильда:
Много непоняток осталось. Не люблю непонятки. Что – ложь, а что – искреннее заблуждение автора? Неужели за 8 лет нового замужества нельзя было вылечиться? Ту фигню, что у автора, можно в стационаре вылечить за месяц. Депрессия тоже лечится без всяких клиник.
Кстати, я нашла в Интернете информацию, что в начале 2000-х Шпиллер по настоянию нового мужа обращалась в институт Сербского. Она сама пишет, что лечится у израильских врачей, а там психиатрия очень и очень неплохо развита. И она до сих пор, по ее же словам, больна.
Следовательно, она несколько лукавит. Не «депрессия», а «маниакально-депрессивный психоз истероидного типа». Или что-то в этом роде. То есть заболевание, которое не лечится, только сглаживается. И которое не может появиться вследствие стрессов – его причины органические. Как, например, у шизофрении или эпилепсии.
Ознакомительная версия.
