Ирина Дедюхова - Время гарпий

Глядя, как возле него бывшие сослуживцы с легкостью предавали свои прежние убеждения, не замечая, что предаются с ними и самих себя, он частенько твердил себе строчки Валерия Брюсова из его стихотворного обращения к музе:

Он слишком хорошо знал, что во всех временах среди людей рождаются чудики, не только легко осваивавшие архаические техники экстаза, но и сами становившиеся своеобразным экзистенциальным феноменом. Вновь и вновь он удивлялся античному язычеству, не только бережно нашедшему место всем старым богам, но и органично включившему в себя трансперсональные моменты более ранних форм религии. Как ни странно, это делало новую религию более достоверной, а использование и космогоническое объяснение индивидуального и экстатического опыта глубинных переживаний как «муза снизошла» — делало античные мифы своеобразным эстетическим и нравственным посланием всему человечеству.

Еще в советское время сослуживцы посмеивались над его шутливым утверждением, что сам Предводитель гарпий, Бог всех «идеологий» и цивилизованных «обоснований» завладения чужой собственностью — непременно его посетит, рано или поздно. Он не считал нужным кому-то рассказывать о камее, позволявшей видеть в бурях, разметывавших вокруг человеческие жизни, — черные крылья гарпий, внимать пению сирен и безошибочно угадывать любое движение проснувшейся музы.

Он видел, что шаманизм, основанный лишь на стихийном и неосознанном психотехническом опыте, не усиленный более поздними религиозными представлениями, которые сами по себе являлись произведением искусства и служили поводом для создания новых шедевров, — неизменно приходил к упадку или перерождался в очередную разновидность ложного культа или черной магии. Но все понятия, заложенные в древних культах сестер, стремящихся сделать мир лучше, а человеческую душу — выше и чище, — нисколько не утрачивали своей актуальности.

Постепенно он с легкостью отделял в мифах камуфлирующую оболочку художественного вымысла от сути, понимая, что многое говорилось в преданиях именно так, чтобы не гневить тех, кто и по сей день значил в человеческой жизни намного больше «вечно живых» «классиков марксизма-ленинизма». Ему показалось, что предания намеренно льстили Гермесу, провозглашая его «самым молодым богом». Объявляя его «вестником богов», они шли к шаманам в Дельфы, называя их оракулами. Предпочитая услышать волю богов без приземленных разъяснений Гермеса.

Люди точно и раньше сталкивались с этим психопомпом, провожавшим души умерших на тот свет. Ведь многие шаманы, боровшиеся со смертью возле постели больного, говорили, что сражаются за душу вовсе не с женщиной, а с пленительно прекрасным юношей с удивительно холодными руками. Старик неоднократно встречал свидетельства, что, увидев у изголовья больного не женщин-сирен, а этого юношу, шаманы наотрез отказывались камлать.

Он все с большим нетерпением ждал, когда сможет встретиться с ним лично. И любопытство его настолько велико, что он даже не допускал мысли, что встреча эта может стать для него роковой. А с возрастом, после череды бессмысленных «реформ», принесших лишь разрушение и смерть на черных крыльях, он и вовсе перестал бояться, а, возможно, просто забыл о страхе.

Интересно, что и в буддистских наставлениях шаманам тщательно подчеркивалась мысль, что подобная психотехника есть средство постижения истины, освобождения, спасения или самореализации: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными». Шамана заранее предупреждали о необходимости руководствоваться в камлании самыми высокими нравственными задачами — под леденящим страхом навсегда утратить собственную душу.

Позднее старик столкнулся с аналогичными представлениями даосизма, утверждавшими, что в ходе камланий можно достичь состояния просветления, приближающего к сонму богов. Наиболее точно это подметил японский ученый Идзуцу Тосихико в статье «Мифопоэтическое «эго» в шаманизме и даосизме»: для шамана существует разрыв между его могуществом, обретенным в трансе, — и его состоянием в обыденной жизни, тогда как для даоса и то и другое едино и неразделимо. Здесь необходима особая вера в собственные силы, а так же непременное создание круга единомышленников. Потому поэт-шаман Цюй Юань (III в. до н. э.), утративший веру в себя, оказавшись в изгнании и одиночестве, — кончает жизнь самоубийством в водах реки Мило. А лирический герой оды «Дальнее странствие» («Юань ю») наслаждается созерцанием истока всего сущего, венчающим его как живое воплощение божественного творческого начала.

От внимания старика не ускользнуло, что шаманы всегда представляли собой интеллектуальную элиту своих народов и, как правило, выступали хранителями национальной культуры и традиций, фольклора и эпоса, то есть своеобразного «культурного кода» своего народа.

Шаманская деятельность представляла собой служение, причем, абсолютно бескорыстное, как это обычно происходило и у старших муз. Но и младшие музы, посвящая себя сложным классическим искусствам, вряд ли получали оплату, адекватную вложенному труду, вдохновению и подвижничеству. Опера и балет требуют ежедневной упорной работы с раннего детства, поэтому для младших муз являются и способом заработка хлеба насущного.

Шаман, как и любой, предназначенный стать музой, вызывал спорные впечатления, с детства выбиваясь из толпы какими-то необыкновенными качествами и способностями. Затем шаман проходит через болезнь и исцелялся сам, выходит из болезни обновленным и просветленным. Насколько старик мог судить по имевшимся у него данным, у муз такого нет, Но как для шаманов, так и для муз — инициация являлась методом самораскрытия личности и индивидуальных способностей.

Старик изучил множество различных типов шаманских инициаций, но все они неизменно включали в себя элементы переживания смерти, очищения и последующего воскресения. Один сибирский шаман рассказывал ему, что в инициации как бы умирает «ветхий человек» и воскресает обновленная и укрепленная личность «нового человека», не испорченного искушениями цивилизации. По существу, это видение сродни библейскому пророческому обновлению, прекрасно прочувствованному и описанному Пушкиным в стихотворении «Пророк»:

Как и в шаманской инициации, божественному избраннику высший дух отверзает очи духовного видения, уши духовного слышания, заменяет «празднословный и лукавый язык» «жалом мудрыя змеи» и, наконец, заменяет «сердце трепетное» на «угль, пылающий огнем»., Человек, прошедший через смерть, приходит к новой, высшей жизни и приступает к выполнению своей пророческой миссии.

— Музы заранее предназначаются для составления круга, — сказал вслух старик. — У древнегреческого поэта Авсония на самом деле описывается ритуал их камлания, где каждая выполняет свою роль. Каллиопа своеобразным эпосом описывает все, что увидела и услышала на своем веку, Клио тут же по ходу дает свой «урок истории». Что-то мне подсказывает, что в первом своем эпосе Каллиопа должна подать горгонам особый знак. В любом случае, музами при ней станут те, кого она упомянет в своем эпосе, ничего о них не зная. Урания связывает их со светилами, но в то же время поможет ощутить более твердую почву под ногами. Эвтерпа должна всех привести к «сладким песням», то есть к младшим музам, среди которых главная — Мельпомена. Авсоний вскользь упоминает Эрато, а вот какова в круге роль Эрато… лично я установить не смог. Но не думаю, будто кто-то приписывал большое значение ее «слову и жесту». Поэтому делать ставки на Эрато я бы не стал. А то, что Сфейно дала ей свои часы, так это лишь подтверждает, что и горгоны смотря на Эрато — как на мальчика «принеси-подай».