— Оставьте, мистер Ван Ас. Не портьте свою репутацию. В необходимость соблюдения какого закона? Гласящего, что сильный всегда прав?
— Это упрощение. Почему мы должны отказаться от всего, что создано нашими руками?
— А кто от вас требует отказа?
— Вы. Ваша подпольная организация домогается власти. Она не желает никаких компромиссов и отворачивается от всех наших проблем. Я вам уже сказал, что многие из нас не одобряют всего происходящего.
— Но ведь этот строй зиждется на вас; в сущности, вы его мыслящий мозг. Без таких людей, как вы, без вашего ума и способностей озверелые фанатики апартеида не сумели бы долго удержаться у власти. Мы с вами оба знаем, что искренний сторонни «апартеида — до странности легковерное и глупое существо. Именно такие люди, как вы, мистер Ван Ас, поддерживают и укрепляют этот строй. Вина лежит прежде всего на вас — и вы сознаете это. Вы пытаетесь заглушить в себе чувство вины; некоторые из вас ухаживают за цветными женщинами или пользуются добрыми услугами так называемых туземок, но вы сознаете свою вину, и мы знаем, что вы сознаете. Вы понимаете разницу между хорошим и плохим, между добром и злом — и никакими логическими умозаключениями вам не заглушить сознания своей вины…
— Вы сказали «цветные женщины»… — перебил его Ван Ас.
— Да. Неужели вы думаете, что нам не известно?
— Я только хотел уточнить.
«Следи за собой, Сэмми, этот человек не дурак. И он не повторит своего промаха».
— И теперь вы опасаетесь, как бы мы не пустили в ход свою осведомленность, — сказал Сэмми.
— А вы ее не пустите в ход?
— Я не могу, но мои друзья могут. И они, несомненно, это сделают.
Карл Ван Ас поднялся, улыбаясь.
— Тогда, пожалуй, я передам вас инспектору Янсену. После того как вы побываете в руках у его людей, вы с радостью выложите мне все, что вам известно. — Ван Ас подошел к столу и снял трубку с телефонного аппарата. — Пожалуйста, отправьте мистера Найду обратно в управление уголовного розыска.
Сэмми Найду протянул руку за вторым сандвичем и нечаянно задел кофейник. Ногой зацепил ножку столика, и столик отодвинулся. Легкий трепет, который он ощущал в теле, запрятался куда-то вглубь. Он вспомнил о Ди Нанкху, и его захлестнула волна тоски.
Пытаясь избавиться от этого чувства, он сказал:
— Разница между вами и Янсеном, мистер Ван Ас, — это разница между кривым ножом и прямым. Янсен подвергнет меня жестоким пыткам. Вы же сначала хотите лишить меня мужества. Вы еще гнуснее, подлее, чем он.
— Мы еще поговорим об этом, — проронил Ван Ас, — но позднее. — Услышав стук в дверь, он крикнул: — Войдите!
«Теперь или никогда, — пронеслось в уме у Найду. — Теперь или никогда».
Вошел человек. Быстрым, как молния, движением Найду схватил кофейник и швырнул его в голову Ван Асу. Тот не успел увернуться, и удар отбросил его назад. Вошедший сунул руку в карман и закричал: «Стой!» Найду поднял столик над головой и двинулся на Ван Аса. Раздался выстрел. Найду покачнулся, но снова пошел вперед.
— Не стреляйте! — закричал Ван Ас.
Но пуля уже опередила его.
Найду повалился ничком. Ван Ас повернул его на спину.
— Он хотел напасть на вас, — объяснил стрелявший, явно потрясенный случившимся.
— Вы сделали как раз то, чего он добивался, — сердито отчитал его Ван Ас.
— Может быть, позвать доктора?
— Поздно. Скажите, чтобы его убрали.
Оставшись один, Ван Ас опустился на колено возле Найду. Из его иссиня-лиловых губ вытекала тоненькая струйка крови. Ван Ас низко склонился над ним.
— Найду! Найду! Мне очень жаль, что та «вышло.
Найду открыл глаза. Сперва он смотрел бессмысленным, непонимающим взглядом, но потом вдруг узнал Ван Аса. И вместе с сознанием к нему вернулась ненависть, такая лютая и непреодолимая, что Ван Ас заметил и почувствовал ее. Найду зашевелил губами, как будто копя слюну для плевка. Но в то же мгновение умер.
Ван Ас стоял на коленях рядом с мертвым индийцем, пока не прошло потрясение, вызванное его смертью. Он сталкивался со смертью не впервые. И видел ее почти так же близко, как и в эту минуту. Но она всегда потрясала его. А смерть этого человека потрясла его особенно сильно. Найду не суждено было умереть, ему не суждено было даже страдать. Если б только…
Ван Ас закрыл глаза покойнику. Прикосновение к теплому еще телу прострелило его дрожью.
Он быстро поднялся и подошел к окну. На улице еще царила уныло безликая ночь. Через час, вероятно, в комнату просочится тусклое предрассветное сияние с востока. Ему было душно, тоскливо, и он уже стремился уйти из этой комнаты, которая совсем недавно казалась ему такой уютной.
«Ему не суждено было умереть, но он умер, полный ненависти ко мне — не к Янсену или Джэпи, а ко мне!»
Он снова приблизился к телу и задержал на нем внимательный взгляд. Затем торопливо вышел и спустился в свой кабинет — написать доклад и поговорить кое с кем по телефону: один из его звонков потревожил глубокий, безмятежный сон инспектора Янсена.
Когда Ван Ас разделался со своими делами, было уже около четырех — весь мир тонул в бледном разливе утреннего света.
Он знал, что смерть Найду недолго будет оставаться тайной. Как только индийцы увидят его тело, а это произойдет очень скоро, они тотчас разнесут эту новость повсюду. Он позвонил дежурному и велел предупредить редакции всех газет, чтобы они не печатали никаких сообщений о Найду.
В тот самый момент, когда он выходил из управления безопасности, подъехал катафалк. И так как Найду был индийцем, все служащие похоронного бюро были индийцами. Ван Ас знал, что, пока он будет в дороге, всех видных индийцев успеют оповестить о смерти Найду и даже о ее обстоятельствах. Теперь, пожалуй, слишком рискованно оставлять его брата в полиции, надо поговорить об этом с Джэпи.
На улицах не было ни души. Вдоль тротуаров тянулись шеренги деревьев, и асфальт блестел, как отполированный, в первых лучах солнца. Проезжая по улицам, Ван Ас почувствовал, что наконец-то может расслабиться: нет необходимости быть начеку и напрягать все свои нервы, — но к нему стало исподволь подкрадываться привычное уныние. Он постарался его заглушить, не дать ему взять над собой верх. Когда он во^ шел в свою квартиру, она показалась ему мрачной и унылой. Им овладела мучительная тоска по Милдред Скотт. Образ умирающего Сэмми Найду — вот он шевелит губами, как будто хочет плюнуть, — настойчиво врывался в его сознание. Какая-то хитроумная защелка в мозгу удерживала это видение, усиливавшее отчаяние, которое пряталось среди теней в его душе и при первой мгновенной слабости готово было наброситься на него… Если бы только Милдред была с ним рядом!.. Если бы только эти проклятые болваны со своими идиотскими законами не лишали его радости, которую он обретает в ее присутствии!..
Он налил себе вина и отнес бокал в спальню. Натянул пижаму, забрался под одеяло и выпил вино одним долгим глотком. Затем выключил свет и закрыл глаза. Но хотя тело его было разбито усталостью, прошло много времени, прежде чем он наконец уснул. И пока он был на грани бодрствования и сна, нечто, прятавшееся среди теней в его душе, всячески пыталось нарисовать перед ним лицо Сэмми Найду.
В тот самый час, когда он забылся желанным сном, доктор Давуд Нанкху разбудил свою сестру.
Она открыла глаза и, позевывая, сказала:
— В чем дело?
— Убит Сэмми.
Она уставилась на него растерянным, недоверчивым взглядом.
— Убит Сэмми, — повторил он.
И вдруг Ди Нанкху увидела Сэмми Найду так же ясно, как будто он был в комнате. Она увидела его темное круглое лицо, его небольшие решительные глаза с крошечными прожилками в уголках, губы с лиловатым отливом, особенно заметным в часы сильной усталости или голода, его большое, крепко сколоченное тело и большие могучие руки — облик человека, на которого можно всецело положиться. Что они будут делать без Сэмми? Ведь он был как скала, подпирающая вою их организацию. И вот его нет.
— О нет! — стонала она снова, и снова, и снова, и каждый раз со все большим отчаянием. Затем она разразилась рыданиями. Брат обвил ее руками, крепко прижал к себе и не отпускал, пока она не выплакалась.
Высокая худая женщина, которую звали Кисси, принесла чай. Глаза у нее были покрасневшие, но она уже осушила свои слезы, и лицо ее казалось сурово отчужденным и бесстрастным. Первый приступ горя прошел, но она долго еще будет лить молчаливые слезы — пока время не притупит остроту воспоминаний об этом человеке, о его доброте к ней и всем, кого она знает и любит, воспоминаний о надеждах, которые он разбудил в ней и ее народе; но до тех пор, пока она не забудет все это, не забудет его лицо, голос и тепло его рук, она не перестанет оплакивать смерть своего мистера Найду, хотя ни один человек не увидит на ее глазах слез.
