Он измерил и выверил нос Адель до энной степени. Обследовал его внутри при помощи маленького фонарика на гибкой трубке. Закидал Адель вопросами по поводу носа. Затем он притворился, что взвешивает все плюсы и минусы назальной реконструктивной хирургии, и предположил, что Адель — весьма подходящий кандидат для такой хирургии. Он спросил ее, не хочет ли она какой-либо конкретный нос.
Адель сказала:
— Хочу, чтобы он был гораздо меньше, что-нибудь как у Барбры Стрейзанд.
И сэр Найджел ответил:
— Думаю, мы сделаем лучше, миссис Флорэ-Клэр. Он усадил ее перед компьютером и велел сидеть совершенно неподвижно, потом постучал по клавишам, и на экране появилось лицо Адель. Тогда он стал накладывать на нос Адель носы из каталога. Ей очень понравился нос Клеопатры — он придавал ей вид уверенный и властный. Софи Лорен не годилась — слишком маленькие получались глаза, хотя сам по себе нос был красивый. Грета Гарбо была идеалом. Адель его и заказала, настояла на том, чтобы уплатить задаток, и спросила, можно ли получить нос прямо завтра.
Сэр Найджел сказал, что придется переиграть график работы. Он обещал заняться ею прямо с утра и велел после полуночи ничего не есть и не пить.
Морган снял карусель с кроватки Поппи. Раз ему поручили уложить ее спать, то делать он это будет на своих условиях. Она лежала на спине и наблюдала за ним через деревянные прутья кроватки. Он подвинул низенький стульчик и начал рассказывать Поппи вечернюю сказку:
— Как-то раз, давным-давно, в 1856 году, родился в Шотландии мальчик по имени Кейр Харди[71]. В восемь лет он бросил школу и пошел работать. А в возрасте десяти лет уже работал в шахте. Вдумайся, Поппи: десятилетний ребенок трудился в темноте, глубоко под землей. Он выучился в вечерней школе и стал журналистом, а потом баллотировался в парламент, как папа. Он образовал Независимую лейбористскую партию.
Поппи захныкала. Она сбросила одеяла и замолотила ручками и ножками в мятно-зеленых ползунках. Моргана поразило, как быстро она завела себя до уровня истошного крика, в полный рот, он не смог это долго вынести, вернул на место американскую карусель и завел механизм.
Подъезжали к Лестеру. До Лондона оставалось сто миль.
— Не хочу домой, Джек, — сказал премьер-министр. — Может, удастся продлить выходные?
— Для меня это не выходные, — заметил Джек. — Я на работе.
— Бросьте, Джек. Это же просто фантастика, потрясающе прикольно.
Джек ненавидел слово «прикольно». Он считал, что это слово ничего общего не имеет с радостью и им злоупотребляют любители грубо пошутить, например столкнуть человека в бассейн. Этим словом часто пользовался Ричард Брэнсон[72].
— Вы узнали что-нибудь новое? — прямо спросил Джек.
— Только то, что люди, кажется, по-прежнему, так сказать, гнут свою борозду, несмотря на требования правительства.
— Могли бы делать борозду и прямее, если дать им плуг получше и лошадку покрепче, — заметил Джек.
— Лошадку? — удивился премьер-министр. — Я говорю о высокотехнологичном сельхозоборудовании.
— Вот что я вам скажу, Эд, интересный был бы эксперимент — устроить в нашей стране демократию и посмотреть, что получится, правда?
Премьер-министр возмутился:
— Великобритания по праву считается колыбелью демократии.
Джек сказал:
— Ну да, ребенок из колыбели упал в ванну, с водой его и выплеснули.
Али надоело слушать обмен такими сложными метафорами, и он включил радио.
«…Представитель больницы подтвердил сегодня, что ампутированная нога, оказавшаяся в центре скандала, получившего название „Нога Барри“, была уничтожена вследствие административной ошибки. Служащий морга задержан до выяснения обстоятельств. Наш медицинский корреспондент Марта Три сейчас находится в больнице. Марта, что вы можете нам рассказать?
— В общем-то, очень немного. Как вы уже сказали, нога была случайно уничтожена, а работник морга задержан до выяснения обстоятельств.
— Известно ли, каким образом была уничтожена нога?
— На данный момент нет.
— Известно ли, как семья восприняла весть об уничтожении ноги?
— На данный момент нет. Но, полагаю, они раздавлены горем. Обычно это так».
Джек повернулся посмотреть реакцию премьер-министра. Тот с равнодушным видом вертел в руках цыганские кольца-серьги, которые купил в страт-фордском магазине «Аксессуары».
Они ехали мимо рядов больших домов. В одном из палисадников женщина в сари подрезала куст, в другом темнокожая семья любовалась новеньким автомобилем. Белые попадались не часто.
Премьер-министр это подметил, а Джек тоном экскурсовода проинформировал:
— Город Лестер полным ходом готовится стать первым городом Великобритании, в котором будет преобладать этническое большинство.
— Ваши женщины не хотят рожать детей, иннит, — рассмеялся Али.
Внезапно Джек осознал свою бездетность и пробормотал:
— У наших жен есть жизнь и без материнства.
— А моя жена, Адель, великолепно умудряется лавировать между работой, детьми и общественной деятельностью, — похвастался премьер-министр. — Уж и не знаю, как у нее получается.
Мимо мелькали магазины с индийскими и пакистанскими названиями. В кинотеатре шел бомбейский фильм. Между обувной лавкой «Рахки» и переводческим агентством «Аман» находился филиал Банка Индии. Али сказал, что пока Джек и премьер-министр будут у Нормы, он смотается к троюродному брату, который живет у эстакады в Белгрейв.
— Полагаю, вы снова насладитесь любимыми блюдами, — сказал премьер-министр, поглядывая на рестораны и магазины кулинарии.
Али озадаченно посмотрел на него.
— Мое любимое блюдо есть где угодно, — сказал он. — Это пицца с морепродуктами.
Такси ехало по району, где Джек родился и сам себя воспитал. Проезжая мимо кособоких муниципальных домов, Али покачал головой:
— Что-то мне не нравится вас тут оставлять. Вы уверены, что не хотите напрямик в Лондон?
Премьер-министру страшно хотелось оттянуть возвращение: на него уже начинало давить бремя ответственности. Он ответил:
— Нет, мы должны навестить мать Джека и выяснить, почему она не отвечает на звонки. Мы в полной безопасности, нас охраняет система видеонаблюдения.
Действительно, повсюду висели видеокамеры, медленно вращавшие любопытными объективами на 360 градусов.
— Система видеонаблюдения — фикция, Эд. Просто плохо обученные офицеры безопасности наблюдают за целым штабелем мутных расфокусированных экранов, так что все люди на улице похожи на снежного человека. Вы купились на истерию частных охранных фирм, которые жаждут контрактов.
Премьер-министр, уже опасавшийся лекций Джека, пожалел, что дал ему очередной повод для разговоров. За завтраком в Гримшо Джек до неприличия разошелся на тему нехватки детских яслей.
Джек не узнал дома своей матери и позволил Али проехать мимо дважды, прежде чем сообразил, что это, собственно, и есть дом номер десять. Он названивал сюда целый день, но ответа не было. Пока они с премьер-министром шли по дорожке, ему показалось, что между занавесками в зарешеченном окне прихожей мелькнуло лицо. Кирпичная кладка ходила ходуном от мощного ритма барабанов и бас-гитары.
Джек заколотил в дверь, обшитую стальным листом, отметив, что почтовый ящик куда-то исчез. Он удивился, как же мать получает весь этот рекламный хлам, который так любит. В прошлом она частенько звонила ему сообщить, что, по утверждению мистера Тома Шампанского из «Ридерс дайджест», она выиграла сотни тысяч фунтов.
Изнутри донесся крик Джеймса, решившего, что в дом ломятся сотрудники отдела по борьбе с наркотиками. Премьер-министр испуганно оглянулся. Он не ожидал, что мать Джека живет в таком жутком районе. На улице было пусто, а большинство домов казались нежилыми. Уже смеркалось, и премьер пожалел, что не попросил Али подождать. За всю поездку, за все эти семь дней он им разу не испугался. Рядом с ним был Джек, твердый как колонна, хотя и из холодного мрамора. Временами премьер-министру хотелось, чтобы Джек был не такой подкованный по части политики, по ему и в голову не пришло усомниться в способности Джека справиться с любой ситуацией. Однако сейчас он видел, что Джек сам напуган, и ему не понравилась дрожь к голосе спутника, когда тот прокричал: «Мама, мама, открой».
Норма сидела за закрытой кухонной дверью. За всей этой громкой музыкой Джеймса она едва слышала свои мысли и все же разобрала, как снаружи кричит Джек. Норма хотела кинуться к двери и впустить его, но Джеймс перекрыл ей дорогу и заговорил с ней тоном, которого она уже научилась бояться. Он попыхивал своей особой самокруткой — не с травкой, а из тех, других, которые, как он уверял, когда-нибудь угробят его и от которых он начисто забывал о манерах и жутко матерился, а потом скулил, рыдал и беспрерывно бегал в уборную.
