— Нет, сэр.
— Что ты будешь делать, если неприятность случится?
— Не знаю, сэр.
— Ну так следи за собой хорошенько и старайся не вляпаться в беду, предупредил он.
Я подумал было рассказать об этих стычках мистеру Крейну, но потом представил себе, что Торп и Рейнольдс сделают со мной, если узнают, что я «донес» на них, и не пошел к хозяину. Я работал с утра до вечера не покладая рук и, маскируя свою горечь, улыбался вымученной, затравленной улыбкой.
Развязка наступила через несколько дней. Торп позвал меня к своему верстаку, чтобы добраться до него, я прошел между двумя длинными станками и встал против него спиной к стене.
— Ричард, я хотел спросить тебя… — дружелюбно начал он, не отрываясь от работы.
— Да, сэр.
Подошел Рейнольдс, встал, загородив узкий проход между станками, сложил на груди руки и мрачно вперился в меня. Я глядел то на одного, то на другого, чуя недоброе. Торп поднял глаза к потолку и произнес медленно, упирая на каждое слово:
— Ричард, Рейнольдс тут говорит, ты называл меня Торпом.
Я похолодел. Внутри меня разверзлась пропасть. Я понял: поединок начался.
Меня обвиняли в том, что я, говоря о Торпе, не назвал его мистером. Мой взгляд метнулся к Рсйнольдсу, тот стоял, сжимая в руке стальной ломик. Нужно скорее оправдаться, убедить Торпа, что я никогда в жизни не называл его просто Торпом, у меня и в мыслях такого не было! Я открыл было рот, но тут Рейнольдс сгреб меня за ворот и стукнул головой о стенку.
— Думай, негр, хорошенько думай, — сквозь зубы процедил он. — Я своими ушами слышал, как ты называл его Торпом. Хочешь сказать «нет»? Скажи, тогда ты назовешь меня вруном, понял?
Не понять их было мудрено. Если я скажу: "Нет, сэр, нет, мистер Торп, я никогда не называл вас просто Торпом", я тем самым назову Рейнольдса вруном; если я скажу: "Да, сэр, да, мистер Торп, я действительно называл вас просто Торпом", я сознаюсь в самом страшном преступлении, какое только может совершить негр против белого на Юге. Я лихорадочно придумывал, что же мне сказать им, как выкрутиться и спастись от этого вдруг сковавшего меня ужаса, но язык мой точно прилип к гортани.
— Отвечай, Ричард, я жду! — Торп раздраженно возвысил голос.
— Я… я не помню, мистер Торп, чтобы я называл вас просто Торпом, осторожно начал я. — Может, я невзначай и обмолвился когда, но я ни в коем случае не…
— Ах ты, наглая черномазая сволочь! Так ты действительно посмел назвать меня Торпом! — в бешенстве прошипел он и ударил меня кулаком в челюсть раз, другой, третий, я повалился боком на верстак. Рейнольдс придавил меня.
— Ну так что, называл ты его Торпом или нет? И не финти, черномазый выродок, не виляй! Скажи, что не называл, и я выпущу из тебя этим ломиком кишки! Чтобы негр назвал белого вруном и ему это сошло с рук?!
Я сдался и стал просить их не бить меня больше. Я знал, чего они хотят. Они хотели, чтобы я ушел.
— Я уйду, — сказал я. — Уйду прямо сейчас.
Они велели мне сию же минуту выметаться вон и никогда больше здесь не появляться, и не дай бог, чтобы я вздумал доносить на них хозяину. Рейнольдс отпустил меня, и я бросился к двери. Ни машинистки, ни мистера Крейна в кабинете не было. Торп с Рейнольдсом нарочно выбрали время, когда их не будет, и на свободе расправились со мной. Я выбежал на улицу и стал ждать хозяина. Григгс протирал стеклянные полки у себя в магазине, я знаком попросил его выйти. Он вышел, и я все ему рассказал.
— Так чего ж ты тут стоишь, как последний дурак? — набросился он на меня. — Неужто жизнь тебя так ничему и не научит? Беги домой, да скорее! Вдруг они сейчас появятся?
Я шагал по Кэпитоль-стрит, и все вокруг казалось мне нереальным — и город, и прохожие, и даже я сам, — и в то же время я ждал: сейчас меня остановят люди и спросят, какое я имею право ходить по улицам? Рана моя была глубока, я чувствовал, что меня вышвырнули за пределы человеческого существования. Дома я ничего не стал рассказывать, сказал только, что мне платили мало и я бросил мастерскую, буду искать другую работу.
Вечером пришел Григгс, мы решили пройтись по улице.
— Надо же, какая невезуха, — сказал он.
— Опять скажешь, что я виноват? — спросил я.
Он покачал головой.
— А ты все смирение проповедуешь, — с горечью сказал я.
Григгс пожал плечами.
— Что ж поделаешь, бывает, — сказал он.
— Они мне деньги должны, — сказал я.
— Потому-то я и пришел, — сказал он. — Мистер Крейн велел тебе прийти завтра в десять утра. Ровно в десять, слышишь, он будет на месте, и эти двое ничего тебе не посмеют сделать.
Назавтра утром в десять я, как вор, прокрался по лестнице к мастерской, приоткрыл дверь и заглянул в кабинет — там мистер Крейн или нет? Он сидел за своим столом. Торп с Рейнольдсом, видно, были в цеху.
— Входи, Ричард, — пригласил мистер Крейн.
Я стащил с головы шляпу, вошел в кабинет и остановился.
— Садись, — сказал мистер Крейн.
Я сел. Он внимательно посмотрел мне в лицо и покачал головой.
— Рассказывай, что стряслось.
Душа моя рванулась рассказать, но я тут же понял, что передо мной стена, которой мне не прошибить, сколько я ни бейся, и порыв мой угас. Я хотел сказать хоть что-то, несколько раз открывал рот, но не мог произнести ни слова. Меня начала бить дрожь, из глаз брызнули слезы.
— Ну что ты, успокойся, — сказал мистер Крейн.
Я стиснул кулаки и с трудом произнес:
— Я так у вас старался…
— Не сомневаюсь, — сказал он. — Но я хочу знать, что все-таки произошло. Который из них тебя обидел?
— Оба, — ответил я.
В кабинет вбежал Рейнольдс, я встал. Мистер Крейн вскочил со стула.
— Сейчас же идите в цех! — приказал он Рейнольдсу.
— Черномазый лжет! — закричал Рейнольдс. — Если он меня оболжет, я его убью!
— Идите в цех, или я вас уволю.
Рейнольдс попятился к двери, не сводя с меня глаз.
— Так, теперь рассказывай, — велел мистер Крейн.
Но я по-прежнему не мог выдавить ни слова. Ну расскажу я ему — и чего этим добьюсь? Ведь я живу на Юге, ведь я — черный. Пока в мастерской у станков стоят эти двое, Рейнольдс и Торп, мне здесь ничему не научиться. Я с новой силой ощутил свою потерю, меня захлестнули гнев и страх. Согнувшись пополам, я закрыл лицо ладонями.
— Ну полно, полно, — говорил мистер Крейн, — успокойся. Все в жизни бывает, надо держать себя в руках…
— Я понимаю, — сказал я чужим голосом. — Нет, не буду я ничего вам рассказывать, бесполезно.
— Ты хочешь у меня работать? — спросил он.
Я увидел перед собой белые лица Рейнольдса и Торпа, представил, что вот эти двое заманили меня в ловушку и сейчас убьют, вспомнил, как растерзали брата Неда…
— Нет, сэр, — прошептал я.
— Почему?
— Боюсь. Они убьют меня.
Мистер Крейн повернулся к двери и позвал в кабинет Рейнольдса и Торпа.
— Кто из них тебя обидел? Говори, не бойся. Ничего дурного они тебе не сделают, — сказал мистер Крейн.
Я глядел прямо перед собой в пустоту и молчал. Он махнул им, чтоб ушли. Белая секретарша смотрела на меня широко раскрытыми глазами, и меня жег мучительный, непереносимый стыд, точно я был раздет донага. Над моей душой совершили надругательство, и совершить его помог мой собственный страх, я это понимал. Мне было трудно дышать, я изо всех сил старался побороть волнение.
— Можно мне получить деньги, сэр? — наконец спросил я.
— Посиди немного, приди в себя.
Прошло несколько минут, мои взбудораженные нервы немного успокоились.
— Черт, как все скверно получилось, — сказал мистер Крейн.
— Я так радовался, что вы взяли меня к себе в мастерскую, — сказал я. Думал, буду учиться, поступлю в университет…
— Знаю, брат, — вздохнул он. — Что ты теперь собираешься делать?
Я обвел кабинет невидящим взглядом.
— Уеду, — ответил я.
— Куда ж ты уедешь?
— На Север, — прошептал я.
— Может, и правильно, уезжай, — сказал он. — Ты, верно, знаешь, я из Иллинойса, но даже мне здесь трудно… Вот все, что я могу для тебя сделать.
И он протянул мне деньги — больше, чем я заработал за неделю. Я поблагодарил его и встал, чтобы уйти. Он тоже поднялся, вышел за мной в коридор и подал мне на прощание руку.
— Да, брат, тяжело тебе здесь, — сказал он.
Я едва дотронулся до его руки, повернулся и медленно пошел по коридору; меня снова душили слезы. Я сбежал по лестнице, на последней ступеньке остановился и посмотрел наверх. Мистер Крейн стоял на площадке и тихонько качал головой. Я вышел на залитую солнцем улицу и, точно слепой, побрел к дому.
Несколько недель я был как в тумане. Я отупел и словно бы ослеп и оглох. Казалось, я даже перестал существовать. Я смутно понимал, что я человек, но чувства отказывались с этим согласиться. Чем больше проходило времени, тем меньше гнева я испытывал к людям, из-за которых лишился работы. Да они были как бы и не люди, а часть гигантской неумолимой машины, которую ненавидеть бессмысленно. Впрочем, одно чувство во мне осталось — мне хотелось драться. Но как? И поскольку я этого не знал, я ощущал себя вдвойне отверженным.
