А я снова вспомнила, у меня же есть подруга Таня, соседка Нины Ивановны. Бывшая соседка.
В окне мимо песочницы шла женщина, она обернулась, и я в который раз с трудом узнала ее. Таня, ей срочно нужно покрасить волосы и поправиться, у нее больной вид! О господи…
Глафира сладко дышала во сне, я выбежала в подъезд и попятилась — в углу кто-то шевелился, фу, всего лишь скомканная газета и пакет с оторванной ручкой.
В будке уже с неделю сидела консьержка, я улыбнулась ей, она — мне. Около нее отирался тщедушного сложения мужичок и с блеском нейролингвистического программирования в глазах монотонно бубнил:
— Дай на бутылку… дай на бутылку… дай… а то придушу…
— Души, — отвечала через каждые тридцать секунд будущая жертва душителя, очень дебелая женщина в серьгах и мохеровой кофте.
Таня зашла в подъезд и увидела меня.
— Мне надо рассказать, пошли…
Мы отошли от дома и встали у двух берез.
— Я боюсь про это рассказывать, мне кажется, они нас все-таки убьют. Ведь теперь убивают кого угодно…
Так начался этот разговор.
— Помнишь тот вторник?.. — спросила она.
— Да. Приехал твой муж, ты еще радовалась… А мой насторожился, увидев машину из Красноуральска!..
— Ага, — Таня знала нашу историю, — насторожишься тут…
— И?
— А вслед за мужем приехали, оказывается, еще люди, — сказала Таня и, подыскивая слова, посмотрела на небо. Начинался дождь.
— Какие люди? С работы?..
— Нет… В общем, они его знали, а он их нет.
— И? — не поняла я.
— В общем, он уехал, — вздохнула Таня, — через день. С одним из них.
— Кто? — запуталась я. Дождь стучал рядом по навесу котельной.
— Муж… а один из них остался здесь.
— Зачем? Кто? — Я запуталась еще больше.
— Наташка, я только сегодня поняла, что была в заложницах!
— Почему? Объясни яснее, Танюш, ты говоришь, а я не…
— Соболь разбился и в тот же день уехал тот, что оставался со мной!..
— А при чем здесь Соболь? — вспомнив утренний и дневной эфиры, наполненные сообщениями про трагически погибшего губернатора, я наконец поняла. — Так это твой муж в вертолете Соболя?.. Но как же, ведь он тоже разбился?..
— Разбился, — посмотрела на меня Таня. — Разобьемся и мы, если я что-то скажу.
Она кивнула на свою дочку.
— Что мы на улице?.. Пошли ко мне. — И, раскрыв над коляской зонт, мы с ней побежали к подъезду.
— Включи телевизор, — попросила Таня, открыв дверь в квартиру.
Когда на экране возник знакомый город, я сразу узнала улицу, по которой ходила с животом всего полгода назад.
Мне стало очень грустно. И я собралась домой…
— Глафира, наверное, проснулась, — вымученно улыбнулась я.
— Ну, пять минуток, — попросила Таня. — Я тут с ума схожу одна.
Говорить мы не стали. Просто смотрели телевизор и молчали.
Диктор на экране беззвучно открывала рот, шел повтор репортажа об аварии.
Потом на экране промелькнули редкие деревья, большая поляна с ямой посередине, выжженная земля, обломки вертолета. Затем показали останки тел на дымящемся дерне и темную, как горе, воду озера Лебединого.
Куски тлеющих проводов, скомканный в огне пластик, половинки кресел и чей-то оранжевый спасательный жилет, который не спас никого.
Я нажала кнопку на пульте, и голос диктора ударил в барабанную перепонку:
«На этом месте всегда сгущались тучи, и резали кислород молнии, и останавливались облака… Словно здесь не остров, а какая-то аномальная щель, притягивающая все мимо летящее, и хорошее и плохое. Неудивительно, что катастрофа произошла именно здесь, так считают местные жители. Единственный спасшийся в катастрофе помощник губернатора, выброшенный из вертолета перед столкновением с землей, утверждает… утверждал…
Командир вертолета, по его словам, был заменен в самый последний момент, что вызвало задержку при вылете. К сожалению, единственный живой свидетель катастрофы позже скончался в больнице. Губернатор, по его словам, не вмешивался в работу экипажа… В момент катастрофы Соболь находился в центре салона и погиб сразу — удар о землю сорвал двигатель, и он всей тяжестью обрушился на губернатора. Смерть пилотов и остальных пассажиров наступила в результате серьезных сочетанных травм, полученных при столкновении вертолета с землей». Диктор помолчала и добавила: «Голова Соболя стоила один миллион долларов — такую цену назвали за его самоустранение в предстоящих выборах его конкуренты».
Зазвучала траурная музыка и начали транслировать городские пейзажи Красноуральска… Я больше не могла на это смотреть, подошла к Татьяне, обняла ее, мы постояли, я поцеловала подругу и ушла.
Когда на запрос, кому принадлежат номера на машине, которую видел шофер Винников у подъезда, наконец пришел ответ, Ольга Леонардовна, старший следователь прокуратуры, присвистнула:
— Опа!
Номера принадлежали начальнику охраны главного конкурента Соболя на губернаторских выборах — г-ну Быковскому, председателю Красноуральского законодательного собрания.
И сразу многое стало проясняться. Покрывало упало вниз…
Ольга Леонардовна быстро сложила в уме схему преступления, после чего выяснить личность убийцы Сидоровых-Гильзаби стало делом нескольких дней.
— Горностаев всего лишь свидетель, но ни в коем случае не убийца! — подмигнула Ольга Леонардовна своему отражению в мониторе. — Нужно подготовить документы… скоро выпустим!
Начальник отдела розыска полежаевского ОВД майор Кислицын, на первый взгляд ничем не примечательный, обаятельный мужчина в очках с диоптриями, обрадовался как ребенок, получив ответ из линейного отделения милиции Казанского вокзала на посланную им ориентировку на двух квартирантов Нины Ивановны.
«К дому подъехал черный „Мерседес“, из него весь в белом вышел Мазут, тут-то его и повязали! Из салона за шкирку вытащили упирающегося Саркиса и надавали ему по ушам…»
Лабрадор ухмыльнулся и, вспомнив, как злобно и непрезентабельно выглядят Мазут с Саркисом, настучал лапой новый текст:
«Два упыря — Мазут и Саркис — были задержаны в течение суток на площади Трех вокзалов доблестным нарядом железнодорожной милиции…»
Смахнув и этот текст, ученый пес задумался… Стальные правила литературного жанра советовали называть «упырями» только непосредственно упырей, вурдалаков и пр. За сим Нельсон Батиас Крузенштерн аккуратно набрал правым средним коготком вот это: «Два человека — Мазут и Саркис…»
И заснул. И началась просто жизнь, в которой эти два кошмарных персонажа всплыли по-настоящему, их никто не ждал, а они возьми и всплыви!
Бред какой…
Это все собачьи сны…
Они шли, оба злые и пьяные, и искали, кого бы им убить. Мазут и Саркис. Два упыря.
Когда их задержали на площади Трех вокзалов, они раздевали одного небедного гражданина! Сняли с него и кепку и трусы, но какие трусы!.. От самого Ямамото!
Так вот, при задержании выяснилось, что они живы, и подозреваемый в убийствах Горностаев — их не убивал, не вывозил в свертках в лес и не закапывал неподалеку от зверофермы.
Все было иначе, все было не так.
В тот день Саркис подслушал, зачем приезжал и что оставил в рыжей борсетке плешивый визитер в «женильном» костюме.
Деньги…
И только за Наташей закрылась дверь — началось потрошение комнаты Горностаевых. Найдена была какая-то мелочь. Долларов пятьсот и… никакой рыжей борсетки.
Мазут и Саркис имели по феноменальному уму каждый. Они родились умными сразу же, и даже детский сад и ПТУ не смогли нарушить целостность их мироощущения — все деньги на свете принадлежат им! Чужих денег не бывает!
Было решено — комнату до прихода Горностаева прикрыть, дождаться Нину Ивановну и узнать у нее про судьбу денег, которые жена Горностаева увезла с собой. И с вежливым шиком отнять их, не причиняя никому телесного вреда, подчеркнул Мазут, Саркис промолчал.
Но все вышло с теми минусами, на которые горазда коварная жизнь.
Нина Ивановна в тот день вернулась домой не через час или два, а в начале одиннадцатого ночи. И Мазут с Саркисом ее немножко проглядели в темноте. Только догадавшись взглянуть снизу на окна шестого этажа, увидели — ее окна уже горят бледным светом на фоне полной темноты — и ринулись наверх. Дверь, естественно, оказалась заперта.
Они стали решать, как им объяснить свой поздний визит, что при этом сказать, когда снизу услышали голоса.
По лестнице кто-то поднимался…
Этим кем-то был всего лишь Октябрик, сын Нины Ивановны, он разговаривал сам с собой, доказывая правоту какому-то воображаемому врагу, размахивая руками, и еще мальчик при этом гудел и ругался, как пчелы в улье — громко и без слов!..
