— Как дела со сценарием? — грозно вопросил САМ. — Вы закончите вовремя? — Было слышно, он характерно выдохнул, как бывает, когда курят трубку (даже запахом трубочного табака, показалось, сейчас потянет из мобильного; но столь фантастические достижения техники пока неосуществимы).
— Я сейчас… работаю над заключительной частью. Постараюсь закончить.
— Постараетесь? Или закончите?! — с нажимом прозвучал вопрос.
— Да. Закончу.
— Ну, слово сказано. Никто ведь за язык не тянул, верно?
Она проглотила судорожный ком в горле.
— О заключительной части хотелось бы поговорить особо. Ваша героиня оказалась в парке? Встретила какого-то художника? А у него что в мастерской? Гроб какой-то? А дальше? Там у вас все спутано, неясно.
— Ну… потом… Потом они, в общем, художник, Лариса и Вусович ночью подъедут к бассейну.
— Вусович? Это друг Ларисы, что ли?
— Ну… ее возлюбленный. Они подгонят автокран. Поднимутся на крышу бассейна. Вытащат одну раму, стеклянный модуль из крыши. И опустят со стрелы автокрана… Вниз, в воду, на самое дно…
— Что опустят?!
— Гроб
из трубки послышался грохот рухнувшего тела
и тишина
Лариса в недоумении уставилась на мобильник. Из телефона выползал мертвенный холод и замораживал пальцы.
* * *
Владимир Зиновьевич умер внезапно, во время телефонного разговора. К несчастью, он курил трубку, и при падении тлеющий пепел рассыпался по синтетическому ковру. Это вызвало мгновенное возгорание. Его кабинет представлял собой настоящую микроволновку — под завязку набит техникой — все вспыхнуло, как порох. Однако огонь удалось довольно быстро локализировать, никто из сотрудников не пострадал. В обгоревшем и почерневшем (так, что расплавились золотые серьга и зубы) трупе никто не признал огромного цыгана с густой бородищей. А из родственников у него никого не осталось.
Лесничий серебряного леса
Пронизывая темно-серую мглу облаков, авиалайнер, словно натолкнувшись на невидимую преграду, под резким углом вдруг провалился в пространстве, где царил только что, и, став вмиг беспомощным, заскользил вниз, будто по невидимой натянутой проволоке. Как жестяная игрушка, отстрелянная в тире — падал, заваливаясь на одно крыло. Жирный густой шлейф с длинными всплесками огня размотался из пробитой подбрюшины. Сотрясаемая предсмертной агонией, разрываемая набросившейся стаей обезумевших вихревых потоков, машина пыталась спланировать. Но хвостовую часть словно прорезало изнутри огненное жало. Ослепительная вспышка рассыпала лепестки и стебли фантастического пламенного букета. Поднявшийся на дыбы смерч огня, воды, пара, кусков металла с диким воющим хохотом разметал все, раздул в отгорающие клубки и доплясывающие блики на мертвенно-равнодушных волнах.
2 сентября 1983 г. все советские газеты опубликовали сообщение ТАСС: «В ночь с 31 августа на 1 сентября 1983 с. г. самолет неустановленной принадлежности со стороны Тихого океана вошел в воздушное пространство над полуостровом Камчатка, затем вторично нарушил воздушное пространство над о. Сахалин. Самолет-нарушитель на подаваемые сигналы и предупреждения советских истребителей не реагировал». В это время в аэропорту Сеула метались люди, встречающие рейс KAL 007. Пассажирский «Боинг-747», летевший из Нью-Йорка через Анкоридж, в аэропорт назначения не прибыл. На его борту находилось 269 человек. Сначала было объявлено, что самолет сбился с курса и сел на Сахалине, позднее — что его сбил советский истребитель.
Он не мог, конечно, наблюдать этой картины. Но спасший его Ангел-хранитель, как будто передал ему хронику крушения, вставил в воображение «запись», как все происходило. В быстро набегающих снах, раз за разом просматривал это. И сейчас, через много лет. Сны преследовали, когда ранним утром возвращался домой с работы. Зыбкое существование на грани сна и яви, полное опустошение от усталости… Ведь вставал задолго до открытия подземных переходов: надо побывать на двух-трех объектах, а потом, после открытия подземки, добраться еще до нескольких.
В то утро его чем-то необъяснимым привлекла эта женщина…
Он шел своим переходом, чтобы подняться наверх — и домой. Показалось, она кого-то ждала. Рядом с ней два тяжеленных чемодана. (Конечно, сейчас подойдет двухметровый атлет, эдакий видный из себя мужчина — подумал об этом вскользь, отстраненно.) Ее взметнувшиеся от ветра подземных переходов волосы, на фоне белого кафеля стены, казались выписанными, словно прочерчены тонким пером, черной тушью. Одета изысканно; энергетика неслучайных и очень дорогих вещей создавала поле особого напряжения; выбившийся из-за ворота плаща алый шарф просигналил ему, словно маячок бедствия.
Он шел куда-то, вмерзал на одном месте перед указателями, был испепелен ненавистью тех, кого расталкивал, пробиваясь против общего течения. Выпрыгивающие пружинными ножами турникетные загородки били по коленям, зоркие хранители заливались вслед тревожными трелями свистков, видеокамеры слежения сворачивали шеи, отслеживая его метания. Непознанная подземная Атлантида морочила голову. И вдруг пришло странное озарение…
Она ждала его!
Возможно, так же, как заблудившийся в лесу блуждает разбегающимися тропинками, выходя то и дело на прежнее место — так и он, нанизав круг за кругом, понял, что идет за ней. Она мелькнула впереди и пропала. Увидел вновь, но ее тут же подхватила, увлекла в стремнину людского потока равнодушно спешащяя толпа.
Может, сравнить ее с ныряльщиком в далеких южных морях (что погружается под воду с грузом для достижения наибольшей глубины)? Ведь она бросилась в это утро с каменной тяжестью двух объемных чемоданов в руках? К чему эти мучения? И что такое можно тащить в них… (А если это древний храм в разобранном виде? лотосовый пруд? священное озеро? водные мистерии?) От таинства запредельного бросало в холодную дрожь.
Что-то беспокоило неясным послевкусием, как бывает от растаявшего поутру, неразгаданного сна… Его приманил, магнитно повел за собой ободок браслета на ее щиколотке. Не легкомысленная цепочка, что извивалась бы, позвякивала на ходу — но витой ободок тусклого металла. Помочь ей, что ли, с этими чемоданами? Но как подойти, просто сказать «привет»? Это в его-то куртке болотного цвета? Нет, да и с работы идет, не спал. Судя по указателям, этот выход, которым она шла, вел к спортивному комплексу. Яркий солнечный свет вставлен квадратом впереди, завершая темный сумбур переходов. Она вступала в него, исчезала и плавилась во взвеси золотых пылинок.
Но зачем ей спортивный комплекс? Рядом автовокзал… Конечно же, иначе куда спешить в такую рань с чемоданами?! С автовокзала можно поехать куда-нибудь за город (в глухой и нелюдимый лес). Ну, а чего бы такси не вызвать? Или не поймать машину по дороге, прежде чем спускаться в подземку? И куда она поедет с автовокзала этого? Он был словно прикован к магическому блеску ее браслета невидимой цепью вопросов, сомнений, надежд, противоречий…
Когда поднялись из перехода, оказалось: путь впереди огорожен, пройти можно только по доскам узкого настила. Вокруг строительство, все обнесено сетчатым забором, накопаны траншеи. Рычала мощная техника, рабочие бродили по раскопкам фантастическими птицами в своих клювастых оранжевых касках, в ярком оперении сигнальных жилетов. Но, возможно, ее каблук попал во временной зазор, в щель между реальностями? Она сбилась с ритма, балансировала, едва удерживая равновесие, мгновенная судорога боли изломала тело. Как им было разойтись на этой дорожке? Она машинально оглянулась — он столкнулся с вопросом в ее глазах, с досадным выражением… Отставив чемоданы, она потирала лодыжку. А вдруг вывих, растяжение, болевой шок, требуется анестезия?
«Простите, можно помогу?» Кивнул на ее поклажу, мощную, как техника вокруг. Ее глаза ответили теплом, лучиками, блеснувшими сквозь готовые тут же набежать слезы.
«Ну, конечно! А меня зовут Карамелла. Я заметила, вы давно преследуете…»
Карамелла… Имя так и тает во рту.
— Да вы же идете за мной, раздеваете взглядом! Ну что такое? Так и простыть недолго… — улыбнулась она. — Надо было подойти просто, сказать: давайте я помогу!
— Да не всегда понимают правильно, могут подумать, вдруг преступник какой! А зовут-то меня, Другман. Я по городу рекламу отключаю. С ногой-то как, идти можешь? (Сразу перешел на «ты», сейчас не до каких-то условностей.)
Склонился, охватил лодыжку, массируя, как врач команды, выбежавший на поле к травмированному футболисту. Вот она… незнакомка! Только что была недосягаема, а теперь полы ее плаща трепещут над ним знаменем неведомого Ордена. Стоит преклонив колено, что за рыцарский обряд посвящения? Они были вынуждены посторониться, сойти с мостков. Катящиеся из перехода колобки наскакивали, ругались, словно они застопорили им путь к счастью. Случайный затор грозил перерасти в многокилометровую пробку. Что же, брать командование на себя? Судьбу чемоданов в свои руки?
