— Коля, он только что из бани, — сердилась в доме мать.
— Да они стерильные, теть Фай! Я лично выбирал и проверял! — скалился Кацо и пихал меня в дом:
— Бегом одевайся, я тебя за воротами подожду, а то твою собаку аппендицит сейчас хватит.
Интриган спрыгнул с крыльца и исчез в темноте. Инга проводила его истошным лаем.
Я прикрыл дверь и прошел в дом.
— Он что пьяный? — спросила мать из темноты спальни.
Я улыбнулся в темноте кухни. Предчувствия сбывались. Я стал одеваться:
— Почему пьяный? Просто возбужден немножко. Слышала же, трубы дармовые подвернулись, а он же, кажется, новый дом себе строит.
Я нащупал на комоде флакон с туалетной водой и азартно освежился.
— А что это за трубы такие, дюймовочки? Диаметром в дюйм, что ли? Так мог бы и сам погрузить. Пить наверное зовет? — не унималась мать.
— Да с чего пить-то? Канализационные трубы, а дюймовочки, потому что хрупкие очень. Чугунные же.
Я не скрывал озорной улыбки на своем лице. В доме была темнотища. На душе у меня уже плясали чертенята. Прямо как в юности, как почти 20 лет назад.
— Я не надолго, мам, ты не закрывайся.
— Оденься потеплее, простынешь после бани.
Я вышел на крыльцо и прикрыл дверь. Инга радостно заскулила.
— Цыц! — прикрикнул я и пошел к воротам.
В соседнем доме было темно, но я знал, что сейчас за мной из-за занавески наблюдает Кашириха — вечный шпион и доносчик. Как не конспирировались мы в пору своего активного познавания мира, все равно родители были в курсе всех наших экспериментов. Кто, с кем, и когда. Недавно выяснилось, что Кашириха даже числилась штатным осведомителем в местных правохранительных органах. И мне вновь захотелось потягаться с профессиональным резидентом. Поравнявшись с кустом жасмина, я на некоторое время скрылся с поля ее зрения. И вот что я сделал. Я опустился на четвереньки и хоронясь за клумбой пахучих цветов пополз обратно к крыльцу, потом метнулся за дом, обогнул его и выскочил с другой стороны. Занавески на окнах Каширихи колыхалась, бедная старушенция металась от одного окошка к другому. Она потеряла меня. Я осторожно пробрался к забору и перемахнул на улицу.
Кацо сидел у ворот возле столба. Я слабо присвистнул, кося под сверчка, и подал ему знак рукой. Кацо сообразил слета — встал на четвереньки и подполз ко мне.
— Игорек, значит так, — горячо зашептал он, подминая меня под себя. — Сейчас мы с тобой будем ебаться!
— Это лишнее, Колян, — сказал я, пытаясь выбраться из его жестких объятий. — Я тебя ценю, как друга детства, но не более.
Мы катались по влажной и мягкой молодой траве. Кацо беззвучно хохотал.
— Молодец, режиссер хуев! И чего ты застрял в своем Питере, мы бы с тобой здесь весь электорат переебли.
— Так может вместе в Питер махнем? Там масштабнее.
— Нет я толчею не люблю. Сейчас увидишь, как мы тут отрываемся.
Мы лежали на спинах и приводили в порядок сбившееся дыхание. Небо было просто завалено звездами. Да такого в Питере не увидишь!
— Все, от винта! — скомандовал Кацо и вскочил на ноги. — Карета в военгородке, в проулке.
Я поднялся, и мы двинулись к воротам военного городка. Во время войны здесь дислоцировалось авиационное училище, где за три месяца желторотиков обучали взлету, посадке, нехитрым маневрам и отправляли на фронт. До сих пор на местном кладбище сердобольные старушки ухаживали за могилками погибших во время тренировочных полетов трех югославских курсантов.
— Я сказал им, что ты кинорежиссер, понял? — вводил меня в курс дела Кацо.
— А они, что актрисы?
— Конечно! Одна стеклотарой жонглирует в заготконторе, другая ваучеры тасует в сбербанке.
— Тогда я лучше представлюсь каталой с Деребасовской.
— Нет они хотят отдохнуть культурно, и я обещал им, что все будет на высшем уровне.
— Понятно.
Мы прошли немного по темной аллее городка, свернули в проулок и сразу уткнулись в МАЗ. Огромная кабина с белой радиаторной решеткой и поблескивающими никелированными ободами на фарах напоминала физиономию улыбающегося из темноты негра-великана.
Кацо отворил дверцу со стороны водителя и пропустил меня вперед.
Из салона доносилась музыка, потягивало табачным дымом.
— Пупа, пупа, — запел Кацо приседая в такт, — в блюдце плавала залупа.
Я ступил на подножку и полез в салон.
— Добрый вечер, дорогие мои россиянки! — продекламировал я голосом нашего вечно недомогающего президента, обращаясь к двум темным фигурам, что виднелись в глубине салона.
Фигуры прыснули.
Кацо уселся за руль и захлопнул дверцу. Вспыхнул яркий свет.
— Девчонки, знакомьтесь — кинорежиссер из Питера, проездом в Голливуд, — отрекомендовал меня Кацо и азартно почесался.
Мы отщурились и осмотрели друг друга.
Им было за тридцать. Одна худая, бледнокожая, узколицая с нижней челюстью похожей на носок восточных туфелек. Вторая крупная, загорелая с длинными пепельными волосами перетянутыми сзади в хвост.
— Иннокентий Эйзенштейн, — представился я.
— Вера, — подчеркнуто пренебрежительно бросила худая и полезла на спальное место, выставив мне на обозрение довольно изящную задницу в шерстяных подштанниках.
Кацо пихнул меня в бок, и я переместился на место Веры. Поближе к предназначенной для меня…
— Наташа, — назвалась она и застенчиво отвернулась.
Я стрельнул по ее фигуре. Коренастенькая. Грудь большая. На шее родинка.
— Верунь, фуражку там не раздави, — ласково заметил Кацо, копошащейся в спальнике девице, затем нырнул под руль и вынырнул с бутылкой в руках. — Сегодня день Военно-воздушных сил, все должно быть по уставу. Але, гараж! — похлопал он свою подружку по непоседливой попке.
— Лапы убери, — буркнула Вера и лягнула Колю в шею. Он поймал ее ногу и крепко поцеловал в лодыжку.
— Дурдом, — мягко сказала Наташа и глубоко вздохнула.
— Ну, что со знакомством? — сказал я и взял с передней нарели граненую стопку. Похоже из нее только что выпивали.
— Веруня, тару, — скомандовал Кацо и откупорил бутылку.
На мое сидение выкатились недостающие три стопки. Я отдал наполненную Наташе. Пальцы у нее были жесткие и шершавые.
— Ну, ребятишки, — лучезарясь улыбкой начал Кацо, — личный состав укомплектован. Выпьем же за любовь, которая не дает нам покоя ни днем, ни ночью!
И захватив губами края стопки по всей окружности, Кацо опрокинул содержимое в себя.
Я чокнулся с Наташей, Верой и выпил. Самогон моментально опалил меня от голосовых связок до прямой кишки.
— Ого! — выкрикнул я.
Наташа поднесла мне малосольный огурчик. Я откусил с ее руки и поцеловал в ладошку. Она засмеялась и доела остатки.
— Веруня, контакт! — гаркнул Кацо.
Веруня метнулась к панели, откинула крышку и вдавила огромную красную кнопку. МАЗ встрепенулся и заревел.
— От винта!
Двумя руками Веруня вцепилась в рычаг переключения скоростей и рванула его на себя. Послышался треск, свет в салоне погас, вспыхнули фары, просветив насквозь весь военный город. Вера прыгнула Кацо на колени и обхватила его непутевую голову своими бледными руками.
— Из города выйдем, я сама поведу, понял?! — задыхаясь от страсти прошипела Веруня. В ее расстегнутой кофточке мелькали маленькие груди.
Колян заграбастал губами половину лица своей агрессивной подружки и отпустил педаль сцепления.
Рывок.
Я повалился на Наташу и уткнулся ухом в ее мягкое плечо. МАЗ круто вывернул на аллею и помчался, невзирая на ухабы. Мы бултыхались по салону, как говно в проруби, и скоро Наташа оказалась подо мной. Зубами я оттянул подол ее футболки, поднырнул под него и присосался к соску желейной, попахивающей потом титьки. Тем времени мои руки нащупали и сжали обе ягодицы. Наташа часто и жарко задышала мне в макушку, лихорадочно запустила руку в трико и схватилась за член. Он был твердее кости. Я ответил тем, что оголил ей зад, просунул кисть между ног и загнал во влагалище аж два пальца. Наташа выгнулась, как ощерившаяся кошка. И тут я получил толчок под зад.
— Ты гляди какой шустрый, уже вставил! — зло выкрикнула Верка.
В салоне вспыхнул свет.
Наташа подтянула штанишки. Я незаметно вытер палецы о чехол сидения.
— Я не шустрый, Вера, а влюбчивый, — сделал я уточнение и посмотрел ей прямо в глаза.
Веруню слегка потряхивало. Вот кому требовалось срочно вставить и желательно во все отверстия. Я демонстративно поправил вздыбившийся инструмент, и денно и нощно докучающей нам, любви.
— Веруша, не луди людям мозги, пусть знакомятся, — вмешался Кацо и выключил свет. — Слушай музыку, отдыхай душой.
Наташа положила мне подбородок на плечо:
— Эгоистка, — сказала тихо, и ее шершавые пальцы вновь обхватили головку моего члена.
