— Я тоже, мэм.
— Тебе совсем не обязательно называть меня «мэм», сама знаешь.
Ласково на меня посмотрев, она отпустила Софию и, отворив калитку, подошла ко мне.
— Я тоже кое-что про тебя знаю. Знаю, как тебе тоскливо и одиноко и что ты славная девчушка.
Губы ее слегка блестели от почти бесцветной перламутровой помады. Распущенные волосы свисали ниже пояса. Синие джинсы были подвернуты, а рубашка была мужской. Похоже, она не боялась никаких трудностей. Взгляд серых глаз проникал в самую душу, мне даже сделалось боязно.
— Судя по всем приметам, грядут перемены.
Сразу же метнулась мысль: «Нет! Хватит уже! Никаких перемен!»
А вслух я произнесла:
— Вот бы вы были моей бабушкой. Вы, а не Муся-Буся Лаудина.
Мисс Дарла рассмеялась и посмотрела на мой учебник в траве.
— Тебе задали кучу примеров на деление?
— Да, мэм, то есть мисс Дарла.
— Вот что, я еду в магазин «Каландрос», привезу что-нибудь вкусненькое.
Она забралась в машину и укатила. А я мысленно уговаривала ее привезти мне шоколадный батончик «Зеро», или конфеты «Тутси роллз», или карамель «Уокс липс». Или даже браслет из драже, он такой классный.
Перебирая в уме возможные варианты подарка, я услышала шум мотора. И уже чуть погодя увидела, как из-за угла выехала желтая машина и остановилась у бровки тротуара, как раз напротив дома. Я поднялась с травы и, загородив ладонью глаза от солнца, стала всматриваться. Дверца открылась, из машины вылез Энди, и мама сунула ему коричневый чемодан. Выставив перед собой руку, я на негнущихся ногах двинулась к машине.
Верх был откинут, и мамины волосы, знакомо длинные, перепутанные, словно ворох тонких веточек, слегка колыхались на ветру. Она была даже прекрасней, чем в моих воспоминаниях. Белое легкое платье, как у Мэрилин Монро (как на том ее фото, с задравшимся от ветра подолом). А помада была сливового цвета. Этот ее тип смотрел прямо перед собой, не выпуская из рук руль.
Мама что-то сказала Энди, и он бросил чемодан на землю.
Я услышала крик:
— Мама, нет! Подожди!
Тип тоже что-то ему сказал. Энди завопил в ответ:
— Заткнись ты, тупой придурок!
Тип сдвинул брови, они стали похожи на изготовившихся к схватке гусениц.
— Энди! Энди! — заверещала я и сломя голову понеслась по газону к нему. Я перепугалась, что, если его не позову, он снова залезет в машину — и все.
Энди обернулся и посмотрел на меня так, будто перед ним вырос хеллоуинский всадник, держащий в руках свою тыквенную голову.
— Сестра, они бросают меня!
Подлетев к Энди, я так крепко его стиснула, что у него перехватило дыхание.
Тип стал отъезжать, но мама стукнула ему кулачком по плечу, и он остановил машину. Пурпурно-сливовые мамины губы то открывались, то смыкались, их вздернутые вверх уголки кривились и дрожали. Тип что-то пробормотал и погладил ее по волосам, потом по-хозяйски обнял. А мы с Энди тупо стояли и смотрели, будто приросли к земле, пустили в нее корни, как деревья. Хотя надо было что-то делать, сию минуту. Когда тот чужой дядька выпустил маму из своих лап, она обернулась и стала нам махать, медленно, очень медленно поводя рукой, потом отвернулась, и машина резко рванула с места.
Выдрав из земли свои корни, я бросилась вдогонку.
— Мама! Куда же ты! Вернись! Нам надо поговорить! — Я бежала изо всех сил, но вскоре машина скрылась. Я застыла посреди улицы и стала ждать. Услышав шум мотора, я замахала руками и заорала громко-громко, чтобы услышал брат: — Энди, она вернулась!
Тут из-за угла вынырнул старый «форд», в котором сидела дружная семейка. Они с гиканьем и хохотом покатили дальше. А я развернулась и поплелась к дому.
Энди с опущенной головой сидел на чемодане. Я увидела, как на траву упала слеза.
— Не плачь, Энди.
— Она сказала, что теперь я буду тут жить. — Он полой рубашки вытер глаза. — Она обманула меня. Она обманщица.
— Здесь не так уж и плохо, когда привыкнешь.
— Наша мама подлая обманщица!
— Может, она еще передумает.
— Не передумает. Ни за что. — Он посмотрел на меня дикими глазами. — Ну и ладно. Чтоб она подохла!
Подъехала Ребекка, вылезла из машины, лицо у нее было озадаченным и несколько испуганным, это выглядело даже забавно, но нам было не до смеха. Я догадывалась, как она разозлится, увидев, что ей навязали еще одного ребенка. Она приставила к бровям ладонь, загородив глаза.
— И что тут происходит?
— Мама отдала нам Энди, сама, — затараторила я и, схватив Энди за руку, заставила его встать с чемодана.
Ребекка двинулась к нам, высокие каблуки проваливались, застревали в траве. Она наклонилась к Энди:
— Что случилось, Энди?
Энди прятал от нее глаза.
— Мэм, мама только что сказала ему, что он будет жить тут, — объяснила я.
— Так и сказала? Только что?
— Да, мэм. Только что. Она ни одной минутки не стала ждать, и я не смогла с ней поговорить, обнять ее, ничего не смогла. — Я прерывисто вздохнула, чтобы отогнать подступившие слезы.
— Потрясающе. Это потрясающе. — Она даже слегка вытаращила глаза. И стояла не двигаясь, в своем прелестном черно-белом костюме, блестящие волосы были аккуратно уложены, из перекинутой через плечо сумки свисал шарф с «огуречным» узором. — Просто высадила его, и все? — Ребекка посмотрела в дальний конец улицы, как будто тоже надеялась, что мама еще вернется.
— И все, мэм.
Энди крепче стиснул мою руку, но по-прежнему смотрел на землю.
— Да-а-а… история.
Так мы все и стояли. Ребекка смотрела на улицу, Энди смотрел на свои рыже-коричневые ботинки, я смотрела на него. А тут еще вышла из двери Эми Кэмпинелл и стала смотреть на нас, как мы кто куда смотрим. В общем, все мы тупо кто куда глазели, абсолютно не представляя, что же делать дальше.
Ребекка погладила Энди по голове:
— Пойдем домой, малыш. Нальем тебе чего-нибудь попить.
Отпустив мою руку, Энди поднялся вместе с ней на крыльцо и вошел в дом. Эми Кэмпинелл вошла за ними следом.
Я взяла чемодан и состроила свирепую гримасу. Это чтобы мама не увидела, какая я несчастная, если они с ее дружком вдруг действительно вернутся. Возвращаться никто и не думал, и я поволокла чемодан в дом. Энди сидел за столом, между Ребеккой и Эми. На столе стояла тарелка с печеньем и стакан с шоколадным молоком. Я вдруг сделала интересное открытие: когда Ребекка мной руководила, говорила, что надо бы сделать то-то и так-то, головная боль заметно стихала. Интересно, почему? Но в тот момент раздумывать было некогда, и я решила разобраться в этом после.
— А чемодан куда? — спросила я у Ребекки.
— Чемодан… будь добра, отнеси его к Бобби.
Эми засобиралась домой:
— Пойду взгляну, как там на плите мои кастрюльки. Если вдруг понадоблюсь, только крикни, моя дорогая.
— Спасибо, мисс Эми. И за креветки спасибо. Я провожу вас.
Они заговорили вполголоса. Наверняка Ребекка рассказывала Эми Кэмпинелл, какая у нас непутевая мама, сплавила ей детей, теперь уже всех троих.
Энди снова начал жаловаться:
— Мама ничего мне не сказала. Я не успел попрощаться с миссис Мендель, ну и вообще. Такая вредина. Ух, ненавижу!
— Она и мне тогда не дала попрощаться с миссис Мендель. И с тобой. — Я взяла с тарелки печенюшку, ведь грустно есть одному.
Вернулась Ребекка, заглянула мне в глаза:
— Сразу уехала и совсем ничего тебе не сказала?
— Совсем ничего, мэм.
— Ясно. Ну что ж, будем действовать сообразно обстоятельствам. — Она уставилась в окно и дальше уже разговаривала вроде бы не с нами, а с белкой, сидевшей на ветке дерева. — Комната у Бобби просторная. Надо будет записать Энди в школу, купить одежду, в общем, дел у нас много.
Мы с братом сто лет не виделись, но даже не успели порадоваться встрече, настолько она получилась печальной.
— Энди, а хочешь посмотреть, что тут у дома и что вокруг?
Он кивнул. Я провела экскурсию по двору, потом мы прошлись по улице, я показала, кто где живет. Повторила все, что когда-то услышала от Мики. Рассказала про аллигаторов, и как нужно правильно растягивать слова, и что шипучку и соки тут называют кокой, и про округа, и что «бедные парни» это на самом деле сэндвич. Ну и про «салют», конечно.
Он покорно слушал и даже кое-что переспрашивал, но по глазам я видела, что мысли его далеко. Когда мы вернулись, Энди прилег в гостиной на диване. Я сидела рядышком, пока он не уснул. А потом пошла к акации, учебник по арифметике так под ней и остался, раскрытый. Время от времени хлопали страницы, будто крылья неуклюжей грузной птицы, которая никак не может взлететь.
Вышла из своего дома мисс Дарла и протянула мне слегка покачивающийся от ветра пакет.
— Держи, детка, тут гостинцы и для тебя, и для твоих братьев.
— Спасибо, мисс Дарла, — сказала я, роясь в пакете.
