Она молча кивает.
– Ну, тогда начнем. Первый вопрос: какие существуют обязательные условия возможности перехода на упрощенную систему налогообложения?
Хисамова реагирует почти моментально:
– То, что объем выручки за первые девять месяцев календарного года не должен превышать пятнадцать миллионов рублей с учетом коэффициента-дефлятора, а стоимость амортизируемого имущества не должна быть больше ста миллионов рублей.
– Правильно, – ободряюще говорю я. – А кто у нас вообще не имеет права переходить на упрощенку?
– Банки, страховщики, профессиональные участники рынка ценных бумаг, ломбарды, организации и предприниматели, реализующие подакцизные товары… – Хисамова умолкает.
– Есть еще кто-то?
– Есть, – согласно качает она головой. – Но я не помню.
– Ладно, следующий вопрос: базовая доходность по общепиту сколько?
– А общепиту какому? – робко уточняет Хисамова. Такой степени подготовленности от нее я даже не ожидал.
– Хм-м… Ну, допустим – с использованием залов обслуживания посетителей.
– С использованием залов – тысяча рублей на квадратный метр.
– Хорошо…. – девица удивляет меня всё больше. – А коэффициент «Ка-два» для платных автостоянок чему равен?
– Если автостоянки открытые, то единице; если нет, то ноль-пять, – спокойно и четко отвечает мне эта «мышка».
«М-да… Похоже, передо мной – уникальный экземпляр по нынешним временам…»
– А сколько дней положено по закону для госрегистрации индивидуальных предпринимателей?
– Пять.
– А подпись в заявлении на госрегистрацию должна быть…. что? Продолжите мою мысль!
– Удостоверена нотариально.
«Все понятно. Здесь от денег придется отказаться. Но девчонка – молодец, она заслужила это. Быть может, благодаря таким наша страна и не развалится, когда почти на все значимые должности придет нынешнее поколение студентов, ни хрена не знающих свое дело, но зато хорошо знающих, как брать и давать взятки. Хотя нет – всё равно развалится. Потому что таких слишком мало».
– Финансовое оздоровление должника осуществляется в каком порядке?
– Сначала…
– …Ладно! Верю! Давайте зачетку.
Несмотря на всю невыразительность лица Хисамовой, видно, что радости её нет предела. Я добродушно усмехаюсь про себя: можно подумать, что это какая-то великая победа – сдать зачет! Хотя, вероятно, для нее – великая, поскольку она наверняка думала, что я буду ее топить. Может быть, если бы она мне была лично неприятна, я бы так и сделал пару раз. Но потом ведь все равно пришлось бы поставить, потому что слупить бабок уже невозможно: вероятность того, что вместе с ней придут оперативники УБЭПа, растет прямо пропорционально числу ее попыток сдать самостоятельно. А подвергать себя такому риску из-за одного человека, то есть тысячи максимум – невероятная глупость. У них, конечно, не простой зачет – дифференцированный, а, значит, можно в качестве отместки попытаться поставить тройку. Но ведь и она имеет право не согласиться с такой оценкой. Если все-таки поставлю, напишет жалобу в какую-нибудь учебную часть, а если нет – в следующий раз даже не будет пытаться сдать сама: сразу приведет за собой УБЭП. Хуже всего в нашей работе именно это: не так уж важно, просил ты сам деньги или нет – тебя могут подставить в любом случае. Не успеешь открыть зачетку, как из нее вывалится сверток тетрадной бумаги в клеточку. Ты даже в первую секунду не осознаешь, что там внутри – просто небо потом для тебя имеет все шансы тоже стать в клетку на ближайшие несколько лет. Конечно, вероятность условного срока почти стопроцентна, но возможно и то, о чем говорил на собрании ректор – три года на поселении. И когда ты будешь всем объяснять, что в данном конкретном случае не просил у этой «мамзель» ни копейки, тебе никто не поверит. Потому что все знают, что раньше ты это делал, и делал часто.
Я вручаю Хисамовой зачетку и вдруг, повинуясь какому-то внезапно нахлынувшему чувству, говорю ей:
– Спасибо.
Она смотрит на меня так же удивленно, как если бы я, будучи банкиром, предложил ей взять беспроцентный кредит на несколько лет.
– За что?
Я вздыхаю и отвечаю совершенно искренне:
– За то, что учитесь.
Она ничего не отвечает и, не прощаясь, выходит из аудитории.
ЧАСТЬ II
ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ
ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ: 27 МАЯ 2009 ГОДА, СРЕДА
В одиннадцать утра я, как штык, у Г-103 – точнее, в своем излюбленном закутке за поворотом. Но проходит сначала пятнадцать минут, потом полчаса – никого. На звонки и эсэмэски не отвечает ни одна староста. К счастью, я знаю, что у первой группы из потока ноль-семь тремя этажами выше сейчас должен проходить зачет, и, выматерив про себя проявивших безалаберность помощниц, начинаю подниматься к Г-400. Навстречу мне попадаются знакомые студенты – как раз те, что меня сейчас больше всего интересуют. Некоторые из них говорят «здрассьте», но в большинстве своем огибают меня кругами, не поздоровавшись. В чем, черт возьми, дело? Довольно быстро в поле зрения возникает Гульнара Габдулхакова. Я к ней питаю самые теплые чувства, поскольку она – одна из самых добросовестных старост, что мне когда-либо встречались. Однако и Гульнара бежит мимо, и такое впечатление, что совсем не собирается останавливаться – словно у нас и не было никаких договоренностей, и не должно было быть рандеву еще тридцать с лишним минут назад.
– Здрасте! – говорит мне она скороговоркой вместо обычного «Здравствуйте!» и продолжает чесать в направлении расположенного посреди коридора буфета.
– Здрасте, – в тон ей отвечаю я. – Гульнара, скажите мне, пожалуйста: вы почему не пришли в назначенное время?
– Все сами будут сдавать! – выпаливает она.
Шок. Ступор. Транс. Нокдаун.
– Что – совсем все? – задаю я от неожиданности весьма по-дурацки звучащий вопрос.
– Все абсолютно. Если кто-то захочет договориться, сам к вам подойдет – я этим заниматься не буду. Извините, я сейчас очень тороплюсь на другой зачет. До свидания.
– До свидания… – только и могу вымолвить я.
Произошло что-то не просто неординарное, а совсем из ряда вон выходящее. Но что? И спросить ведь не у кого! Все только виляют и убегают.
Я медленно спускаюсь на первый этаж и, шаркая, как паломник в бреду, направляюсь к сто третьей аудитории. Может быть, имеет смысл постоять на этом месте – когда-то весьма успешном для меня? Помолчать, помедитировать, наконец, и что-то само собой прояснится?
Всё еще пребывая в прострации, начинаю входить в узкое жерло коридора. И в этот момент меня сзади окликает знакомый голос:
– Игорь Владиславович, можно с вами поговорить?
Я оборачиваюсь: ну, так и есть – Ира Донскова. Плотненькая хохотушка с вечно лукавым выражением лица, она выполняет функции старосты группы, когда их блатная Нателла, досрочно закрыв очередную сессию благодаря бабушке, сваливает в Москву. Я уже работал с Ирой и в прошлом, и в позапрошлом семестре. Недостающие до полного комплекта финансовые средства от своей группы она доносила весьма успешно – ни за кем из ее одногрупников-балбесов мне самому бегать не пришлось, и общаться один на один на допсессии – тоже.
– Можно, Ира!
– Здравствуйте! – улыбается она.
– Здравствуйте! Вы по поводу экзамена, конечно?
– Да. После того, что случилось, мне Нателла сказала – если хочешь, занимайся. Ей, типа, проблемы не нужны.
– А что именно случилось?
– А вы не в курсе, да? – Донскова складывает губы в ироничный бантик.
– В курсе, но только в самых общих чертах, – вру на ходу я. – Мне бы хотелось узнать детально.
– Во вторник к нам на зачет пришел завкафедрой или еще кто-то из начальства, вызвал всех старост и сказал, что если кто-то будет собирать деньги, то его отчислят. После этого Нателла и сказала мне: «Ты можешь, если хочешь, взяться за это». Но она сама связываться не будет.
– Вам это сказал завкафедрой? – как громом пораженный, говорю я.
– Кажется, да.
Я стою, не зная, как мне реагировать. Ну, и скотина Бочков! Как бабки, так ему подавай в первых рядах, а как делать что-то, так он, значит, играет в строгого и принципиального профессора!
– А что мы делать сейчас будем, Игорь Владиславович? Желающие-то есть! – вновь с улыбкой говорит Донскова.
– Кроме вас, Ира, это сколько человек?
– Еще двое на пятерку и четверо на четверку.
– Они раньше уже сдавали? – на всякий случай спрашиваю я.
– Да. Но сегодня Нателла уже всё отдала обратно.
– Угу, ясно…
…Мной по-прежнему владеет мандраж, но приходится срочно брать себя в руки.
– Так, Ирина! Я сначала должен до конца все выяснить, и только потом я смогу вам ответить – да или нет.
– У меня сейчас новый номер, – предупреждает она. – Давайте, я вам дозвон сделаю, и вы сохраните его.
– Ладно.
Секунд через десять номер Донсковой определяется.
– Хорошо, Ира. Я сброшу вам информацию не раньше, чем завтра после обеда, потому что только в час будет заседание кафедры.
