«Ну да, — рассерженно подумала Пибоди. — Поступай, если можешь, как лучше. Мне, пожалуй, мне единственной, вовсе ни к чему одной единственной быть доброй!»
— Прекрасная музыкальная пьеса! — внезапно произнес Томпсон.
— Если уж музыка, так чтоб музыка — настоящая, да и такт они в порядке исключения соблюдают! Пибоди, суньте побольше денег в музыкальную шкатулку, у меня нет мелочи.
Миссис Моррис энергично бросила монеты в аппарат, но с места не двинулась. Раз им нужна музыка, пусть будет музыка… Да и голова у нее уже заболела… где-то в самом низу затылка. Стиснув зубы, она ждала, когда они, наконец, выпьют свое пиво.
Вернувшись назад в «Батлер армс», Томпсон, придержав перед ними дверь, с галантным презрением сказал:
— Мои дамы!..
Пибоди, стало быть, ее имя — Пибоди! Испуганная, занятая самой собой женщина-мышка, без подбородка, с седыми клочьями волос на голове! Но она, разумеется, могла бы быть еще хуже!
Вечером в перерыве меж прибывавшими автобусами с туристами Джо снова прикатил в бар Палмера, чтобы снова услышать: почты ему нет. Он объяснил: возможно, речь идет вовсе не о письме, а лишь об открытке с красным крестом и адресом. Если там появится бумажка с крестом на его имя, он будет знать, что ему делать дальше.
— Крест, да, крест! — проворчал бармен, раскладывая на стойке оплаченные счета, все до единого перечеркнутые крестами. — Чего ты ждешь?
Джо ответил, что ждет лишь сигнала, чтоб отправиться в Майами или куда-нибудь в другое место — это очень важно. Шофер из Лас-Уласа[2] высказал как свое личное мнение, что речь идет о контрабанде. Кое-кто мог бы разнообразия ради отправиться к своей старой бабке в Тампу[3].
— Я заболею из-за вас, — сказал Джо. А бармен ответил:
— Боже ты мой! Нынче средь вас — будь то древний старец или новорожденный младенец — ни одного нормального не найдешь!
Тогда юноша, облокотившись на стойку, воскликнул:
— Ничего-то ты, о Господе Иисусе, не знаешь! И выскочив за дверь, с бешеной скоростью помчался вниз по улице.
Один из завсегдатаев, ухмыльнувшись, произнес:
— Неужто вы не понимаете, он из тех детей Господа[4], что бегают кругом по здешним улицам и заставляют государство заботиться о себе! У них разбит какой-то там лагерь в Майами. Они бредят Иисусом, а заразились этим с севера…
— Они — кто? Хиппи? — спросил бармен.
— Нет, теперь уже не хиппи. Это нечто иное.
— Буза и трепотня, — заявил бармен. — Та же самая буза, только по-другому.
Среди дня Линда располагала двумя свободными часами и тогда обычно уходила к себе в комнату. Комната была мала и красива, вся от пола до потолка побелена и защищена от жары тенью густой зеленой поросли с заднего двора. Над кроватью Джо устроил алтарь и основательно набил полку всякой всячиной, так, чтоб она висела прямо. А к лампаде над Богоматерью, там, где она стояла с букетом пластмассовых цветов и сахарными черепами из Гватемалы, он протянул электрический провод. Джо чтил Мадонну, хотя интересовался больше Иисусом. Они с Линдой редко беседовали о ком-либо из них, да и зачем говорить о вещах само собой разумеющихся, таких как солнце и луна? Мадонна постоянно улыбалась. Под ней висели колокольчик, подаренный мисс Фрей, и ключи от дома.
Линда разделась догола и в абсолютном мире и спокойствии лежала в кровати, подперев рукой щеку. Кровать была хорошая, с прочными пружинами. Прекрасные картины скользили пред взором Линды, одна прекраснее другой. Первой явилась к ней мама, а потом — Джо. Мама была крупной и спокойной, и много работала, и ей вовсе не следовало тревожиться о дочери, которая так хорошо устроена! Взад и вперед бродила мама в Гвадалахаре в неизменном черном платье и с корзиной на голове, то скрываясь в базарной тени, то снова выходя на солнце; она заботилась о своей семье. Джо был устроен тоже хорошо, имел постоянную должность с большим жалованьем.
Когда Линда думала о них обоих, Силвер-Спринг[5] почему-то становился ей ближе. Она никогда не видела Силвер-Спринга. Там, в джунглях, течет река с водой, прозрачной как кристалл, а маленькие обезьянки прыгают на берегу. За один доллар можно подняться на борт речного пароходика со стеклянным днищем и рассматривать рыб, вечно снующих над белым песком дна. Джунгли низко склоняются по обоим берегам реки. Это мягкая зеленая крыша, которая раскинулась, протянувшись на сотни заповедных, защищенных законом государства миль в глубь Америки. И там нет ни змей, ни скорпионов!
— Дорогая Мадонна, — прошептала Линда. — Дозволь мне предаваться любви с Джо в джунглях на берегу реки. Потом, по милости твоей, мы будем брести по колено в воде, затем медленно поплывем вместе все дальше и дальше.
И протянув руку, она зажгла лампаду, но вовсе не для того, чтобы в комнате стало светлее, а чтобы почтить Мадонну. После чего, положив руки на свой прекрасный живот, заснула.
Баунти-Джо вскоре пришел к ней. Стоя в открытом окне, выходящем во двор, он крикнул в комнату:
— Эй, привет! Они забыли меня, они ничего не ответили!
Линда тихо лежала, глядя на возлюбленного, потом сказала, что надо сохранять терпение, ведь чтобы найти дом, за который не надо платить, требуется долгое время, а в домах, что подлежат сносу, жить нельзя. Полиция в Майами — опасна.
Он вошел в комнату и, отвернув лицо от Линды, сел на край кровати.
— Я не могу больше ждать и не знать, где они. Они могут быть где угодно, сюда они никогда не придут, сюда никто и ничто не приходит. Никаких писем нет. Возможно, они нашли какое-то место, лагерь или сарай, откуда мне знать! Они нашли его давным-давно, а написать забыли. И знаешь, — строго продолжил он, — ты знаешь, как только я о них услышу, я уеду отсюда, время не терпит, и поедешь ли ты со мной или нет, я все равно удеру!
— Знаю, — ответила Линда.
— А ты останешься здесь.
— У меня хорошее место, — ответила она. — И со мной подписали бумагу до самых рождественских праздников.
— До рождественских праздников! — воскликнул Джо. — Смешно! Ведь Он явится в любую минуту, а ты говоришь о Рождестве и о контракте! Дьявольщиной попахивает, когда ты так говоришь. У тебя есть шанс уехать со мной, а ты, глазом не моргнув, упускаешь его. Ты могла бы уехать со мной, чтобы встретиться с Ним.
— А если теперь Он явится снова, — сказала Линда, — если Он теперь вернется, откуда тебе знать, что Он не явится сюда вместо Майами? Когда мир так велик, с таким же успехом, что и Майами, это может быть и Сент-Питерсберг?!
Джо встал и начал мерить шагами комнату взад-вперед, взад-вперед, объясняя, что основная проблема — это всем держаться вместе, чтобы всех было много и чтобы имелось нечто надежное, во что можно верить. Надо торопиться, сказал Джо. Он может вернуться через неделю… они бы вычислили: это может случиться именно сейчас, поэтому именно сейчас важно знать, в чем вопрос, и ждать именно всем вместе. Они играют все время. В ожидании Его они играют и бегают друг за другом и танцуют. Ждать в одиночестве — нельзя!
— Да, — ответила Линда. — Я понимаю, это важно. Тебе надо только опасаться полицейских в Майами. Они появляются на пляже в черных автомобилях, съезжают по долине вниз на прибрежный песок, а там забирают всех, кому негде жить.
Он ответил:
— Ты не понимаешь! Тысячи таких людей ждут на берегу. Они — словно одна семья. Они делятся друг с другом всем, что имеют.
Задрав полу пиджака, он показал ей на изнанке знак Иисуса — слова, сложенные из букв красного, фиолетового и оранжевого цвета: «Иисус любит тебя».
— Красиво! — похвалила она. — Но лучше бы этот знак был не внутри, а снаружи.
— Так оно и будет! У меня он будет повсюду! На кофте, и на плавках, и везде-везде, только бы получить весточку. Ты что, не видела красный крест на мотоцикле? Разве ты не понимаешь, что происходит?!
Трудно понять, почему Иисус Христос заставлял Джо пребывать вне себя от волнения! Возможно, Господь и в самом деле явится, и тогда, естественно, его следует встретить с величайшим гостеприимством: прихотливый и избалованный, Он никогда не извещал о себе заранее. Мадонна же не давала никаких сомнительных обещаний, она просто была, и из ее распростертых рук постоянно, вечно и непрерывно являлись чудеса.
— Мой любимый, мой Джо, — сказала Линда, — не сердись на меня. Я очень надеюсь, что Он явится! Запасись терпением! Они, пожалуй, напишут, как только узнают, где Он высадился на берег.
Джо разглядывал ее лицо, всегда такое спокойное… Но внезапно эта ее смиренная уверенность показалась ему ужасной. И он спросил:
— Почему ты всегда улыбаешься?
— Потому что смотрю на тебя! — ответила Линда. — Думаешь, мы успеем поехать в Силвер-Спринг прежде, чем Он явится?
