Когда у обеих девочек наконец образовалось по тарелке с кукурузными лепешками, на глазах у Летти выступили слезы. Это было не меньшее чудо, чем слово «вода», впервые выведенное рукой Хелен Келлер.[8]
Была идея отослать Анджелу в престижную частную школу для девочек, но убедить Шарлотту так и не удалось. И пока других девочек из приличных семей учили, какой вилкой есть мясо, а какой — рыбу, и как танцевать вальс, Анджела каждый день после обеда купалась в речушке Лик-Крик, а по вечерам растягивалась на крыльце и слушала, как Летти похрапывает в кресле-качалке, а Шарлотта ругается сквозь зубы, читая вечернюю газету.
— «Новый курс»! Да в задницу его! — пыхтела Шарлотта, проглядывая заголовки.
Сидя на полу по-турецки, Анджела и Кайенн расчесывали укусы песчаных блох и разглядывали лежащие на полу между ними фишки. Подбросив резиновый мячик, Кайенн перевернула все фишки с такой скоростью, что Анджела едва различала движения ее пальцев. Все это происходило за ту пару секунд, пока мячик не приземлился.
— Ты должна купить ферму Мэдисонов, — ни с того ни с сего произнесла Анджела.
— Это еще почему? — спросила Шарлотта из-за газеты.
— Мисс Мэдисон сказала: если ее никто не купит, Джадж Лестер из банка просто возьмет и заберет ее себе.
— Спасение утопающих — не моя забота, — отрезала Шарлотта.
Ей и так уже принадлежала добрая половина округа. Зачем ей еще земля?
— К тому же, их земли ни на что не годятся, — прибавила она.
Шарлотта зашуршала газетой и перевернула страницу.
— Слишком далеко от города. Слишком много холмов, чтобы засевать.
Мячик снова с негромким стуком опустился на крыльцо. Летти, свесив голову на грудь, бормотала во сне. Через несколько минут Шарлотта опустила газету на колени.
— С другой стороны, там рядом река. К тому же, это по пути к Нэшвилю.
Глядя в даль, Шарлотта взяла сигару и глубоко затянулась.
— Если провести там хорошую дорогу…
— Если бы фермой владела ты, — прервала ее размышления Анджела, — никто не стал бы выгонять Мэдисонов из дома.
Шарлотта, совершенно сбитая с толку, уставилась на племянницу. Если девчонка и обладала природной сметливостью и способностью делать деньги, их полностью перевешивало необъяснимое стремление эти самые деньги поскорее раздать. Может, она в младенчестве выпала из колыбели и стукнулась головкой?
Анджела сложила ладони лодочкой, встряхнула ими и высыпала на пол фишки. А Шарлотта направилась в свой кабинет — звонить Мэдисонам с деловым предложением насчет земли.
*
В то лето, когда Анджеле исполнилось четырнадцать, она увлеклась консервированием. Они с Кайенн ходили на городскую площадь, где располагался рынок, покупали целые корзины фруктов и овощей, притаскивали их на кухню и приступали к чистке, засушке и шинковке.
Шарлотта, которая не могла даже чайник вскипятить, пребывала в изумлении.
— Откуда она этого понабралась? — спросила она у Летти, наблюдая, как Анджела деревянной ложкой размешивает в булькающей кастрюльке густой черничный джем.
— Видать, унаследовала по отцовской линии, — невозмутимо сказала Летти, сложив руки на животе.
— Одетта всегда низко метила, — покачала головой Шарлотта.
К концу лета уже невозможно было выйти на заднее крыльцо, не споткнувшись о ряды банок с помидорами, кукурузой и зелеными бобами. Кадушки с огурцами, баночки с вареньем, желе и джемами выстроились на подоконниках, делая окна похожими на витражи. По ночам Шарлотта не могла сомкнуть глаз из-за хлопков взрывающихся консервов.
— Из девочки выйдет прекрасная хозяйка и идеальная жена, — с довольным видом сказала Летти.
— Я бы не стала делать на это ставку, — заявила Шарлотта, критически обнюхав банку с джемом. — Передай печенье.
Зимой Шарлотта наведалась в кладовку за баночкой варенья и не нашла ни одной. Вскоре до нее дошла молва, что племянница и Кайенн Мерривезер «одалживали» ее машину и ездили в Стрингтаун раздавать еду беднякам.
— Видимо, это неизлечимо, — сдалась Шарлотта.
Те, кто продал доктору Адаму Монтгомери старый дом Лестеров, не предупреждали его о соседях — до тех пор, пока сделка не была заключена. К тому времени он уже однажды видел Анджелу Белл — та стояла на огороженной площадочке на крыше — и влип. Ему было не выбраться, как мухе из куска янтаря.
— Беллы — одно из старейших и самых состоятельных семейств в округе, — сказала Энн Лестер, попивая чай со льдом на крылечке у доктора Монтгомери.
— Их богатство настолько древнее, что впору пыль с него сдувать, — кивнул ее муж.
— Однако из них не выжмешь ни гроша — ни на нужды церкви, ни на благотворительность.
— Скорее вскроют себе вены, чем откроют чековую книжку.
— И вообще с точки зрения нравственности они… — Энн Лестер сделала многозначительную паузу и повертела висевшее на шее жемчужное ожерелье, — …небезупречны.
— Обычное отребье, только с деньгами, — объявил Джадж Лестер.
Джадж Лестер работал в банке, а вовсе не в суде,[9] но это ничуть не мешало ему выносить вердикты направо и налево. Можно только восхищаться прозорливостью его родителей, так удачно подобравших имя.
— Наследственные богачи — это уже не просто люди с деньгами, — чопорно резюмировала Энн Лестер.
Доктор Адам Монтгомери, у которого деньги завелись так недавно и были такими свеженькими, что на них еще краска не просохла, прекрасно понимал, что женщина имела в виду.
Дом раньше принадлежал дядюшке Джаджа Лестера, старому холостяку, который отошел в мир иной во сне, с блаженной улыбкой на лице, с собственной экономкой в постели и литровым «Джеком Дэниелсом» на прикроватном столике. К счастью, Джадж нашел бутылку еще до того, как прибыл шериф, так что репутация Лестеров осталась незамаранной. Происходя из рода, где мужчины традиционно были морально несостоятельны, он положил немало сил на поддержание собственного пристойного имиджа.
Лестеры продали молодому доктору старую развалюху со всеми потрохами, включая шкафчик со спиртным. Крыша протекала, полы скрипели, а в затхлых комнатах было темно, как в могиле, но на расстоянии дом смотрелся грандиозно. Для Адама Монтгомери симпатичный фасад всегда был важнее перекошенного фундамента.
У Адама Монтгомери были светлые волосы и голубые глаза с поволокой, которые, если доктор был приятен собеседнику, могли сойти за раздумчивые. Его фигура идеально подходила для того, чтобы носить строгие костюмы, да и рост был превосходный. Слегка задрав подбородок, он мог взирать на большую часть человечества сверху вниз.
Он въехал в особняк, как рак-отшельник,[10] и не стал ничего менять, разве что убрал букву «Л» с латунной дверной ручки, да и то лишь через год.
Когда местные жители проходили мимо и видели доктора Монтгомери сидящим на крылечке: с довольным видом, зажатой меж пальцев сигарой и раскрытой книгой на коленях, — они лишь качали головами. Все до единого считали, что для молодого холостяка поселиться в доме холостяка старого — дурной знак. Но как только Адам чувствовал, что в одиноком житье есть свои (и немалые) прелести, он тут же откидывал крышку карманных часов и смотрел на портрет своей утонченной невесты — и эйфории как не бывало.
План был такой: он обустроится на новом месте, приведет в порядок дом, получит из рук в руки от уходящего на покой прежнего доктора прибыльную медицинскую практику, и тогда к нему присоединится его нареченная. В отношении этого плана, как и в отношении поставленных целей, Адам был непоколебим. Главными его ориентирами в жизни были твердость и стабильность. Никаких отступлений и маневров.
Так что, обнаружив Анджелу Белл, лежащую на его клумбе с раздвинутыми коленями и дышащую как гончая после охоты, он был захвачен врасплох.
— Бог мой, — сказал он, присев на корточки, — да вы рожаете!
Когда Анджеле было семнадцать, она обнаружила, что беременна. Шарлотта возлагала всю вину на излишнюю филантропию племянницы.
Если бы в тот год шла война, Летти могла бы нацепить Анджеле на палец кольцо и сказать всем, что отец отбыл на службу. Затем, через подобающий срок, они с Шарлоттой объявили бы его погибшим при исполнении. Может, даже наградили бы его медалью, посмертно. Но войны не было — по крайней мере, никакой серьезной войны, о которой было бы известно в Липерс-Форке. Так что все в округе знали: Анджела пошла по семейным стопам — решила обойтись без семьи.
Как она попала в щекотливую ситуацию — не секрет. Анджела была дикой и необузданной, как уличная кошка. Кто отец — это вопрос поинтереснее. Но как бы там ни было — в одном сомневаться не приходилось: если можно себе представить женщину, начисто лишенную респектабельности, то это Анджела. Впрочем, среди Беллов респектабельность никогда и не ценилась высоко.
