Младшая Сестра была моей копией. Семилетний ребенок был полон такой же неуемной жизненной силы, как молодой зверь. Когда Отец уезжал проверять военные укрепления и дела в уездах, Мать затворялась и читала молитвы. А мы ускользали от слезящихся глаз старых нянюшек и отваживались проникать во Внешний квартал. Там величественные пагоды уходили в самое небо. На белых стенах черной тушью были начертаны правила поведения императорских чиновников. Сверкало золото. Высокие своды поддерживали изящные столбы. Отец, ведавший рисовыми полями, торговлей и вершивший правосудие от имени государя, был самым могущественным человеком во всей провинции!
На восьмой год эры под девизом «Чистого Созерцания» в мой девятый день рождения Отец устроил праздник. Подарки — целый холм сокровищ — громоздились в приемном зале. Отец подарил мне нагрудные латы из красной кожи с черными шнурами, замшевую шапочку, украшенную головой дикого гуся, и маленький лук, отделанный ротанговой пальмой. Один военачальник прислал юного сокола и трех щенков. Все сановники провинции говорили мне опьяняюще-лестные слова. Раскрасневшаяся и очарованная торжеством, я напускала на себя скромный вид, не зная, что грядут последние дни моего невинного детства. Шорох шелка, громкая музыка, смех, крики, ржанье лошадей — все это увенчало дивный фейерверк, именуемый детством.
Первые годы жизни подобны путешествию на облаке. В то время как наверху небесный пейзаж представляется вечным и застывшим, на земле успеваешь миновать тысячи гор и долин.
И это мое путешествие подходило к концу.
Как-то утром, через несколько месяцев после все еще трепетавшего во мне восторга празднества, за Старшей Сестрой приехал экипаж. Одетая, как богиня, она с плачем вышла из дому и уехала навсегда.
За год до этого ее просватали за молодого человека из местной знати. Я восхищалась приданым Старшей Сестры: покрытые красным лаком большие лари занимали целую комнату. Считая нефритовую, золотую и серебряную посуду покрывала из бархата и шелка, невообразимую уйму одеяний и вышитых туфелек, я даже позавидовала. Откуда мне было знать, что такое замужество? Лишь после отъезда сестры до меня дошло, что мир полной гармонии, где каждая вещь занимает определенное ей место, только что рухнул. Какое-то время спустя Чистота в сопровождении супруга навестила материнский дом. Как я и опасалась, женщина с зачесанными наверх и уложенными в высокую прическу волосами, умело подкрашенным и чужим лицом уже не была моей сестрой. Она стала взрослой!
В тот девятый год эры под девизом «Чистого Созерцания» сердце мое опутали буйные травы. Я просто кипела презрением и дерзостью. Я прочитала «Историю династии Хань», «Стихи земель Чу», изучила «Добродетели и религиозный долг женщин». Я умела читать, писать каллиграфическим почерком, рисовать, играть на ситаре и в го. Но портрет образованной маленькой девочки нагонял на меня тоску. Я хотела походить на тех босоногих девчонок-подростков, что, закатав до колена штаны, бросали в реку сети.
На седьмой день пятой луны умер отрекшийся от престола император. Придворные гонцы разнесли злую весть по всем уголкам Империи. Потрясенный известием о трауре, Отец пал наземь. Когда старшие воины бросились на помощь, он бился, закатив глаза, точно хотел отогнать какого-то незримого демона. Лишь после того как Отец успокоился, его унесли во внутренние покои. Но он так и не очнулся, а навсегда покинул этот мир.
Сбежавшиеся к нам лекари не смогли установить, от какого таинственного недуга скончался мой Отец, и пришли к выводу, что военачальника призвал к себе усопший император, дабы тот сопровождал былого повелителя при восхождении в небесные чертоги. Вскоре императорский Двор подтвердил это предположение. Растроганный таким доказательством верности господину. правящий Император посмертно присвоил моему Отцу титул Министра Ритуалов.
Я бродила по комнатам в мире, вдруг ставшем иллюзорным, ровным счетом ничего не понимая. Тело Отца возлежало на ледяном ложе. Черты лица — спокойны, веки — полуприкрыты. Казалось, он просто размышляет. Мать плакала, сняв все драгоценности. Из-за ее спины слышались скорбные стоны мужчин и женщин. Затянутый белыми льняными и конопляными полотенцами. дом превратился в незапятнанный храм.
Через несколько дней на измученных конях из Столицы прибыли два чиновника. Слуги при виде их вставали на колени. Чиновники, рыдая, поднялись по ступенькам и, распростершись у ложа Отца, горестно завыли. Я, стоя за окном, разглядывала этих чернобородых чужаков и признала в них сводных братьев — сыновей покойной супруги Отца.
Слезы, вопли, стенания. Мы приступили к обмыванию, к обрядам призывания души, кормления,[2] малого облачения,[3] большого облачения,[4] положения во гроб и ежедневным подношениям.
Я покорно и словно оцепенев плыла в общем потоке. Представитель Двора, посланцы высших советников, родня, местные сановники шли чередой, чтобы выразить нам соболезнования и вручить заупокойный дар. Все это создавало невыносимую толчею, да вдобавок лето накрыло город плотной завесой зноя. Под траурным одеянием мои бедра и ягодицы покрылись мелкими прыщиками. По ночам я стонала и ворочалась на ложе, лихорадочно их расчесывая.
Наконец гроб покинул дом и был отвезен в храм Блаженного Поклонения, где в течение сорока девяти дней монахам предстояло читать священные свитки, молясь о небесном спасении усопшего. Незнакомые лица, мужчины с грубым деревенским выговором заполонили дом, в том числе и покои Господина. Мать объяснила мне, что это племянники моего Отца, явившиеся сопровождать его тело в родные края.
Породистые кони исчезали один за другим. Слуги шептались, что их продали молодые господа. Вскоре из внутренних покоев вынесли множество огромных ларей, а потом няни, танцовщицы, служанки и кухарки, в свою очередь, растворились неизвестно где. Как-то утром я увидела пустое стойло Царя Тигров, и сердце мое на миг остановилось. Я побежала в пагоду, где читала молитвы Мать. Призвав имя Будды, я упала на колени, принялась тереть воспалившиеся от рыданий глаза и проливать все слезы, какие еще не успела выплакать.
Мать долго молчала. А потом вдруг, впервые за всю мою жизнь, обняла меня и тоже заплакала. Сыновья Отца забрали счетные книги и ключи, а племянники объявили себя распорядителями нашего имущества и хозяевами судьбы.
* * *
В молодости Отец женился на крестьянке, родившей ему сыновей. Лишь после смерти жены он подчинился приказу государя и взял в супруги мою мать. Еще в раннем детстве я поняла, что Отец породил существа, принадлежащие двум разным мирам. Мои сестры и я были воплощением солнечного света и красоты; а мои угрюмые и плохо одетые братья являли собой нестираемый след былой жизни. Став чиновниками, они редко появлялись в доме. Отец, столь грозный с подчиненными и суровый с нами, склонялся перед дерзостью сыновей. Он пытался купить расположение этих людей, осыпая их подарками. Между моими родителями вспыхивали ссоры. Мать жаловалась на их грубость и мстительность. Отец защищал сыновей, ссылаясь на их неуверенность в себе и боязнь насмешек. Мать произносила страшное слово «ненависть». Отпрыски Отца, уверяла она, никогда не простят, что она заняла место покойной супруги.
Ночью, перебирая черту за чертой, я мысленно нарисовала портрет Отца: широкий лоб, глубокие морщины, решительный квадратный подбородок под длинной и красивой белой бородой. Чиновники кланялись ему с великим почтением, а простолюдины падали ниц у его ног. Один за другим излагали свою жалобу и просили справедливости. Отец терпеливо выслушивал всех и каждому давал ответ. Говорил он медленно и твердо, а взгляд его внушал страх. Грозная фигура Отца как будто заполоняла все пространство до самых столбов, поддерживающих арку входа. Потом я представила Отца одетым по-домашнему: серый шелковый халат поверх белой нижней рубахи, стянутой лиловым поясом. Он читал, опираясь головой на руку, а на пальце его поблескивал перстень с изумрудом, выточенным в форме тигриной головы. Заметив, Отец подозвал меня: «Свет, иди, почитай со мной». А потом он часами рассказывал мне о горах и реках, показал, какие каналы велел прорыть, чтобы соединить реки и обеспечить поля водой. Когда занимался рассвет, Отец ушел, унеся с собой величие и славу. Тот мир, что меня отныне ожидал, был тесен, угрюм и незначителен.
Прибыл новый правитель. Нам не оставалось ничего иного, как уступить ему дом и следовать вместе с моими братьями за гробом Отца в их родные края. Мы дождались зимы, прежде чем отправиться в путь. Длинные цепочки повозок, влекомые лошадьми и волами, тронулись в дальний путь на Север. Женщины, мужчины и дети в полотняных одеяниях и с белыми повязками на лбу, рыдая, вышли из города Инь.
