– Так вот кому я досталась! – хохотал похабный рот. – Рыжему, рыжему, нахальному, бесстыжему! Пойдем-ка, рыжий, отсюда на фиг. Я тебя на пляже поброю! Забирай все это хозяйство! Я тебе на пляже по классу «люкс» заделаю!
– Позвольте, но сдается мне, что это супротив всяких правил, – пролепетал рыжий гигант, тем не менее распихивая по карманам пудру, кремы, резиновый пульверизатор с шипром и помогая Светке снимать со стены старинное зеркало в золоченом багете.
– Завтра же будешь уволена за блядство, Сенькина, – сказала бригадирша Шмыркина.
– Как бы ты сама не вылетела, Шмыркина! – заорала Светка. – У нас тут не частная лавочка, у нас местком! Сами блядуете за шторкой, а клиенты недовольные!
По потолку прошла кустистая трещина. Вулканный ветер кружил в салоне, поднимая самум обстриженных волос.
Две бабы быстро пролаяли друг дружке в лицо что-то совсем уже оскорбительное и невнятное.
Рыжий гигант потащил зеркало на пляж. Светка тащила за ним заляпанные простыни.
– Ой, мама родная, ну и клиент попался, ой да ой, – покрякивала Светка.
Рыжий гигант сжимал в ладонях ее мослы, но голову отворачивал, чтобы не видеть ужасного лица.
Серая галька лежала на пляже волнами, и во всех ее складках слышались покрякивания и повизгивания. Везде вершился грех, и на все скотство падал пепел.
В нашем случае грех усугублялся дурацким зеркалом. Оно стояло в головах совокупляющейся пары, и всякий раз, подняв голову, рыжий гигант мог видеть свое лицо, до странности невозмутимое.
За лицом моим с каждой минутой багрово просветлялось море – над Помпеей все ярче разгорался вулкан. Затем в зеркале появились две девки в обтягивающих джинсах. Они стояли, свесив лошадиные лица и покачиваясь, одна держала у другой руку на лобке, другая сжимала подруге грудь.
– Во, Галка, смотри, как работают кадры, – сказала одна, как бы икая в нашу сторону. – А мы с тобой еще кайфа ищем…
Тут они рухнули в какую-то ямку и заматюкались оттуда: ну, я пиздыкнулась, ну, я хуякнулась, ой, Галка, ой, Томка, смотри какое небо звездное, смотри звезда летит, летит звезда…
То, что они принимали за звезды, были раскаленными вулканными бомбами.
Началось мучительное, толчками, изнуряющее до мычания извержение.
– Ну, клиент, ты дал шороху, – высказалась Светка. – С тех пор, как Николай с Толей друг друга поубивали, такого не кушала.
Сажа была размазана по ее лицу, глаза благородно сияли.
Я смотрел на себя в зеркало – куда пропал рыжий гигант? Лысоватая голова оплывала, как свечка, тело раздувалось, как тесто из дурной муки.
Раскаленный камень свалился на пляж, подбросил вверх фонтан гальки, закрутился волчком и скатился в море, где и погас с шипением в облаке пара. Я встал и пошел прочь, с трудом переставляя свои слоновьи ноги. Пуговицы на рубашке оборвались, свисал немыслимо вдруг раздувшийся мохнатый черный живот.
Крыши домов вдоль набережной трещали под ударами валунов. Сыпались окна. Уцелевшие кое-где неоновые буквы читались абракадаброй. Внутри магазинчика с кокетливым названием «Сластена» бушевало могучее пламя. Рядом, однако, спокойно стояла собравшаяся еще утром очередь в соседний «Гастроном». Ждали подвоза фантастической буженины, хотя ни о каком подвозе и речи быть не могло: все перевалы над Помпеей были окутаны дымом, охвачены огнем.
Повсюду играли оркестры. «Любовная машина» гремела из подвалов, из-под тентов открытых ресторанов. Публика всех возрастов неистово танцевала. Неслыханная во времена цезаризма свобода движений, выпученные глаза, похотливые руки, жуткая помпейская трясучка. Социализм, подражающий капитализму, социалистичен до слез.
Из всех, кому в горящей Помпее было хорошо, мрачному толстяку со свисающими по бокам лысого лба грязными темными патлами было всех хуже. Слоноподобный надменный толстяк слабо и бессмысленно поворачивался в толпе, пока не увидел будку междугородного телефона. Из нее можно было сразу включиться в столичную телефонию, но, странное дело, она была пуста: никому, как видно, не было никакой нужды звонить в Рим. Толстяк зашел в телефонную будку.
– Вы знаете, что мы горим? – спросил он первого, кому удалось дозвониться, коллегу по институту.
– Старик, на ночь глядя философские вопросы! – игриво хохотнул коллега, нормальный, в принципе, мужик, который ничем по сути дела не отличался от меня – такой же лукавый раб поглотившей нас всех коммунальной системы.
– Да не в философском смысле слова, – сказал толстяк. – Помпея гибнет. Вулкан взбесился.
– Ну, это не телефонный разговор, – сердито произнес коллега.
Все, понятно, теперь меня в провокаторы записали. Я повесил трубку и увидел через стекло Арабеллу, которая, подтанцовывая и раскачивая ладонями, возглавляла развеселую компанию. Все там кружились, подтанцовывали. На плечах у Арабеллы мягким кольцом вокруг шеи лежала тихая травоядная змея.
– Эй, выходите! – крикнула мне Арабелла. – Что это вы там пухнете в телефонной будке? Господа, посмотрите, как этот типус распух!
Пара веселых грузин вытащила толстяка из телефонной будки и предложила ему бутылку великолепного вина.
– Где вы такое вино достаете? – удивился я. – Где вы вообще все такое хорошее находите? – простодушно спросил я. – Как это вообще вы, грузины, умудряетесь жить довольно чудесно среди всеобщего убожества?
– Нет проблем, – весело ответили грузины.
Раскаленный кусок скалы угодил в телефонную будку и мгновенно стер ее с лица земли. Лицо же земли разъехалось под нашими ногами шириной в полметра. Мы перепрыгнули через трещину и пошли по набережной вдоль алчущих кайфа очередей и веселящегося внутри горящих кафе люда.
Маленький умный мальчик юннат шел по пятам за Арабеллой и хныкал:
– Тетя, отдайте мне желтопузика. Я взял его на время для изучения из зоологического уголка.
– Дитя! – всплеснула руками Арабелла. – Неужто ты хочешь разлучить нас? Неужто ты не видишь, как нравится твоему желтопузику висеть у меня на шее? Дитя, мы любим друг друга! – она взяла головку желтопузика в свои ладони и поцеловала ее в уста. – Дитя, признаюсь, я и сама – основательный желтопузик, и если ты настоящий юный натуралист, ты должен изучать нас обоих.
Что-то вроде шаровой молнии пролетело над набережной и зависло над главной площадью Помпеи, над зданием горкома и над самой могучей и величественной скульптурой Исторического Великана.
– Мы все желтопузики! – восторженно закричала вся наша компания: магнетическая Арабелла!
То, что зависло вдали над площадью, висело недолго – шарахнуло и рассыпалось мириадом искр. Затем на миг возник фосфорический свет, озаривший главную площадь. Видно было, как падают статуи разных эпох: пограничник, трактористка, танкист, космонавт… и как начинает валиться основная, самая могучая статуя. Она так и застыла в памяти – в наклонном падающем положении, потому что фосфор погас, а грохот ее падения заглушил нарастающий гвалт Помпеи – оркестр, крики, смех и треск пожаров. Мелькнула мысль – а мой-то как там, мой личный ИВ, что с ним?
– Жертв нет! – вскричал тут один из арабелловской свиты. – Исключительное явление природы, товарищи! Извержение вулкана без человеческих жертв. Противовес нейтронной бомбе – материальные ценности уничтожаются, личности остаются! Я так и сообщил в Рим по «вертушке»: жертв нет, стихии противопоставлено мужество!
Всем своим видом человек этот, одетый в официальную пару и со значком нашей пасеки в петлице, должен был как бы олицетворять стабильность нашей всеобъемлющей администрации, но на лице у него дергался малый мускул, а из кармана пиджака торчала початая бутылка коньяку.
Арабелла одобрила его своей мягкой ладонью от щеки до щеки через аккуратную шевелюру.
– Бедное дитя, заброшенное среди огненной стихии! Еще утром вы царили в своем горкоме, а сейчас вы – одинок! Мы не оставим вас! Мужайтесь!
– Я мужаюсь, – секретарь доверчиво смотрел на Арабеллу. – Я так и передал, успел сказать по «вертушке»: стихии противопоставлено мужество.
– Тетя, отдайте желтопузика! – взмолился юннат. – Ему есть пора!
Приблизился некто с чертами утраченной тайной власти, с бутылочкой пепси-колы и стаканом.
– Твое пресмыкающееся, оно жрет пепси-колу? – спросил он юнната, глядя на него все еще пронизывающим взглядом.
– Оно не пробовало, – пробормотал юннат, – но я… лично я, товарищ полковник, ем пепси-колу с удовольствием.
Полковник в штатском, шеф местного отдела центурионов в штатском, стал наливать в стакан пузырящуюся пепси-колу и угощать юнната и змею. Мальчик жадно глотал чужеземный напиток, а то время как желтопузик лишь деликатно поклевывал коричневую влагу, свешиваясь с плеча Арабеллы. Компания наша разрасталась и превратилась уже в толпу. Шли мужчины и женщины, юноши и старики, прыгали дети и собаки, шмыгали кошки, тащились, словно овцы, тигры из местного цирка – и все это двигалось за любимицей всего нашего народа, метрополии и варварских областей, телевизионным миражом Арабеллой.
