— Не могу, пацаны.
— Хомяк, — обратился вдруг к нему Серый с такой интонацией, будто его вот-вот прорвет на смех. — А правда, что у тебя была малая и ты ей запонки подарил? Которые спиздил? В коробочке подарочной?
Вместо ответа спрашиваемый просто тихо выпал из машины. По всей видимости, вспоминать об этой истории было ему еще менее приятно, чем выкидывать в реку стоящую вещь.
— Ты смотри, реально правда! — оценил Серый. Шульга о чем-то задумался.
— Слушай, — все никак не хотел серьезнеть Серый, — так я так и не понял, почему Хомяка Хомяком назвали.
— Я ведь тебе историю рассказал.
— Ну и что, без малой он, дурень, остался, и что? Как это связано?
— Да то, что запасливый больно. И прижимистый.
— А хомяки прижимистые вообще?
— Ты хомяков видел?
— Ну да. Бегает такой маленький, срется все время. Как крыса, только яйца меньше.
— Ну ты зоолог, Серый! Ну вообще — всем зоологам зоолог! Хомяки во рту запасы держат. Семок ему даешь, он наберет в рот и грызет потиху. Потому что запасливый.
— Ааа! — понял Серый и снова засмеялся. Шульга не поддержал смех, без улыбки глядя на реку, петлявшую через луга и пропадавшую из виду за далеким бугром. Хотелось идти за этой рекой, идти до усталости, до изнеможения, идти, как в детстве, когда все опасности были нарисованными и легко решались криком «мама!».
— Чего нос повесил? — хлопнул Шульгу по плечу Серый.
— Да так. О Жирном думаю. Как он там.
— Нормально он там, мне кажется.
— Задело, думаешь?
— Ну, выглядело так, будто задело. Споткнулся он, помнишь? Где он сейчас, кстати?
— В ментовке скорей всего. Деньги ментам отдаст, они его в больницу определят, вылечат.
— На хуй он побежал?
— Богатым быть захотел, ясно. Думал, убежит, — Шульга философски достал из пачки сигарету и закурил. Было видно, что мысли стать богатым посещали его когда-то давным-давно, но с тех пор он изрядно повзрослел.
— А чего нам теперь делать? Что Пиджаку скажем? — поинтересовался Серый.
— Подождем, пока Жирный объявится, узнаем, где его держат, позвоним Пиджаку, все по чесноку расскажем: уебал, деньги забрал, мы пытались остановить, не смогли, деньги теперь в деле, мы достать не можем. Мы вообще в розыске, наверное. Хотя хуй его знает. Может, и не в розыске. Погодить надо. Короче, пусть Пиджак деньги из дела извлекает. Мы тут при чем? Мы вообще ничего плохого не сделали. Нас наказывать не за что. А Жирному, конечно, точно пиздец — достанут отовсюду. Там же столько было… — Шульга затруднился определить размер суммы, о которой шла речь. — Реально до хуя. Чем он думал?
— Пойдем, Хомяку поможем пушку выкинуть, — оборвал его Серый. Воспоминания о событиях прошедшей ночи окончательно вернули его из расслабленно-добродушного состояния в мрачную сосредоточенность.
Хомяк внимательно смотрел на воду, свесившись через металлические перильца.
— Ну что, где ствол?
— Выкинул, — быстро ответил Хомяк.
— Точно выкинул? — заглянул ему в глаза Шульга, который прекрасно знал натуру приятеля.
— Да выкинул, выкинул.
— Не пиздишь? — приобнял его сзади Серый.
— Неа. Точно. Что мне, охота в тюрьму из-за этой железки?
— И куда выкинул? — для порядка поинтересовался Шульга. Он все еще не был уверен в том, что Хома исполнил поручение.
— Да вунь туды! Под камыши. Видишь, блестит? — протянул руку Хомяк.
Серый и Шульга внимательно всмотрелись, но никакого блеска не увидели. Однако журчание реки настраивало на умиротворяющий лад. Хотелось верить всем живым существам, давать в долг и есть шашлыки на берегу.
— Илом его занесет, видно ничего не будет, — пояснил Хомяк дальнейшую судьбу пистолета. — Хай там лежит спокойно.
— Далеко нам еще? — вопрос Серого был обращен к Шульге, из чего следовало, что один только Шульга и знает, куда едет эта троица.
— От Глуска мы сильно отъехали?
— Километров сорок уже.
— Значит, уже подъезжаем. Скоро будем.
В окружающей тишине, прерываемой трассирующим писком стрижей, раздался вдруг очевидно инородный звук, совершенно точно не относившийся к миру сонной реки, луга, далекого леса. Звук диссонировал с окружающим ландшафтом примерно так же, как диссонировал бы звук приближающегося товарного поезда с тихим шелестом океанического прибоя.
Все трое напряглись.
— Машина, — наконец, определил Хомяк. — По съебкам?
— Спокойно, — поднял руку Шульга. — Чего нам ссать?
— Менты, — пояснил Хомяк.
— Это не менты, — веско, с интонацией Шерлока Холмса из известного советского фильма, возразил Шульга. — Менты бы неслись, этот едет тихо. Менты ездят на металлоломе, здесь по звуку нормальная машина. Может, Пиджак едет. А от Пиджака бегать чревато, он чуть что шмаляет на поражение. Ждем.
— Пацаны, поехали, ну? — сучил ногами Хомяк.
— Ждем, ждем.
Показалась машина. Была она крашена в легкомысленный салатовый цвет, на бортах ясно различались буквы Rent-a-Car.
— Смотри ты, номера литовские, — заметил бдительный Хомяк. Его голос звучал спокойней. Было видно, что литовских номеров он не боится и даже готов им хамить при возможности. Машина плавно сбросила скорость и остановилась. Стекло пассажира поползло вниз. За рулем обнаружился мужчина лет около сорока пяти-пятидесяти с сединой в волосах. Мужчина также был оснащен ухоженной бородой, белая рубашка была выглажена, пожалуй, с чрезмерным тщанием для Глусского района. Было видно, что сам себе он напоминает молодого Шона Коннери и намерен придерживаться этого сравнения еще минимум пять лет, после чего может переориентировать свою внешность на стареющего Хемингуэя. Мужчина подался вперед через пассажирское сиденье и сказал с оттенком снисходительности к аборигенам:
— Здравствтвсвуйте, — его акцент был, без сомнения, французским, отсюда же и та певучесть, с которой он выдал это простое русское слово.
— Хай Гитлер, — бодро откликнулся Серый. Мужчина настроения Серого не понял и продолжил:
— Я ничего не понимаем. Я ехал сто километров и нигде увидел никакой заправки, где можно платить карточкой. Банковская карточка, Виза Голд? Вы знайте, что такое? Было непонятно, жалуется ли он на жизнь или имеет деловое предложение.
— Ты чего с людьми через дверь разговариваешь? — тоном мастера в профтехучилище спросил Серый, медленно обходя машину. — Тебе выйти западло?
— Серый, Серый, не бычи, не надо иностранцев бить, тут мигом милиция будет. И Интерпол. И МИД с гэбней. Не надо, Серый.
— А кто сказал бить? Я поговорить хочу, — весело, с хрипотцой, сказал Серый, приоткрывая дверцу машины иностранца.
Серый держал себя в руках:
— Выйди, стань, как человек.
Француз понял, что попал в социальную ситуацию, которая выходит за рамки его привычного опыта в Восточной Европе, и предпочел послушаться.
— Я этнограф, — сказал он на всякий случай выходя.
— Знаем, какой ты, блядь, этнограф, — Серый ласково взялся за дверцу машины, не давая ее закрыть. — Чего тут шпионишь? Хули тебе тут надо?
Слово «блядь» француз понял, как понял он и слово «шпион». Темп его речи изменился, стал быстрым и сбивчивым. Внезапно он стал похож на рядового просителя в поликлинике или исполкоме.
— Друзья, — сказал он быстро, почти не исковеркав это слово. — Друзья, я есть в беду. Беда превратился я. Я этнограф. Собираю материал эмпирик для диссертации докторовской. Материал, друзья. Разговариваю в деревне, много-много деревни, с вашими бабушками. Я не есть шпион, этнограф не шпион есть.
Серый слушал внимательно, как красный командир на допросе взятого в плен языка. Иностранец его раздражал, причем раздражал не из-за ухоженной внешности, не из-за лощеной машины, но — из-за того, что был иностранцем.
— Я ехал в дороге через Гудагай, Гудагай, Ошмена, Волковыск, Минск, был в Минске. Вы были в Минске, да?
— Блядь, спрашивает, были ли мы в Минске, — обратился к приятелям Серый таким тоном, будто с ним заговорила обезьяна. — Да ты знаешь, откуда мы вообще сюда? Кто мы, знаешь? Ты чего, думаешь, мы, блядь, тут на мосту живем?
Иностранец предупредительно замахал рукой, показывая, что у него нет никаких предрассудков и предубеждений, что он вовсе не думал ничего такого и вообще — дайте же ему закончить!
— Я ехал, ехал, ехал, долго, после Минск, после Осиповичи — не мог нигде заправляться. В Осиповичах одна заправка, я у них просить: «Виза Голд»? А они говорить: «Нам виза не нужна, мы местные». Говорить: «Тебе виза нужна, ты иностранец. Белорусская виза. Но мы не дадим, у нас нет». Это дико, я не могу залиться! В Литве могу залиться, тут не могу! Я почти сухой, мне нужно немного газолина, чуть-чуть, у вас девяносто второй в вашей вуатюре?
— Дядя, едьте отсюда, пожалуйста, — решил вступить в беседу Шульга, хорошо знавший Серого. — Пожалуйста. Быстро.
