В то время, после капитуляции Италии, немецкое командование приказало разыскать среди заключенных в итальянском лагере под Дубровником тех, кого можно было бы использовать на инженерно-строительных работах. Таких нашлось немного — около десятка мужчин и одна женщина, Дельфа Дорианович. Их поселили вместе и дали задание в определенный и весьма короткий срок найти в Конавле подходящее место, где можно построить маленький запасной аэродром, чтобы использовать его в операциях против партизанских отрядов. Этим же вечером заключенные получили секретное сообщение с освобожденной территории, в котором говорилось, что им следует любой ценой уклониться от исполнения немецкого приказа. Таким образом, они оказались в безвыходном положении. Дельфе поручили определить место для строительства будущего аэродрома, и она решила расположить его там, где он окажется непригодным для использования. В тот вечер один человек из их группы, предприниматель, до войны занимавшийся строительством и ремонтом дорог по всей Боснии, обронил одно замечание, которое всем врезалось в память, хотя никто не мог быть уверен в его справедливости. Он сказал, что и строительные инженеры, и дорожные рабочие на основании собственного опыта знают, что если проложить шоссе там, где под землей есть остатки какого-нибудь древнего поселения, церкви или укрепления, оно обязательно начнет разрушаться. Подземные пустоты и подземная кладка под давлением идущего сверху транспорта оседают настолько неравномерно, что уже через очень короткое время движение по такому шоссе становится невозможным. Предприниматель даже утверждал, что однажды рабочие, с которыми у него до этого произошел конфликт, проложили недалеко от Требинье трассу через только им одним известное «гнилое» место, в результате чего построенная под его надзором дорога на этом участке провалилась, как только ее начали эксплуатировать.
Особого выбора у Дельфы не было, и она решила отыскать в Конавле развалины каких-нибудь греческих или римских укреплений (а их в этих краях немало) и предложить построить аэродром на таком ненадежном основании, что он не выдержал бы веса первых же самолетов. Она надеялась, что скорее всего строителей не смогут ни в чем обвинить и просто прикажут построить новый аэродром или отремонтировать только что построенный. Раньше она занималась историей архитектуры и археологией и теперь решила воспользоваться своими знаниями. Она попросила у лагерного начальства разрешения съездить домой за инструментами, необходимыми для строительства порученного им объекта. В последний раз в жизни она посетила свой дом на Гружском шоссе под немецким конвоем и забрала оттуда не только инструменты, но и два написанных на итальянском языке письма, которые позже, тайком, внимательно изучила.
1
Настоятель монастыря Рудже Бошкович — брату Боже Бошковичу в Дубровник.
Tusculo, 10 oct. 1743.
…Находясь на отдыхе во Фраскати, я нашел себе занятие лучшее, чем математика. Мы купили прекрасную виллу на Руфинелле, сейчас там идет строительство. Руководит им г. Ванвителли, тот самый, что строил якинскую гавань и с которым я изучал купол собора Святого Петра. В связи с возведением фасада рабочие начали копать землю на нашем участке в Тускуло, который находится немного выше строительной площадки, и в нескольких пальмах[2] под землей обнаружили весьма красивое и величественное древнее здание с полами, сделанными из прекрасного мрамора или же выложенными изумительно красивой мозаикой, в основном геометрического рисунка. Все находится в таком состоянии, что ничего, кроме строительного материала и фрагментов орнамента, нельзя поднять на поверхность. Однако полностью сохранилась планировка жилых помещений, ванных комнат, печей: это нечто единственное в своем роде. Сейчас я все это перерисовываю, собираю материал для прекрасной книги… Это, судя по некоторым надписям, вилла середины второго века, времени расцвета римского искусства при Антонине… Слух об этой находке быстро распространился. Посмотреть на исторический памятник поспешили все знатные люди, проводящие лето во Фраскати, а также кардиналы и прелаты. Папа пожелал перенести мозаику на Капитолий и специально для этого прислал в Тускуло своего главного управляющего; приезжали и Якоб Стюарт, претендент на английский престол, и другие славные личности, например де Ларошфуко, французский посланник, который пригласил меня на обед и выразил желание вместе со мной отправиться посмотреть знаменитые мозаики Палестрины…
2
Неизвестный — настоятелю монастыря Руджеро Бошковичу в Тускуло.
Дубровник, 17 марта 1744 года.
Хочу сообщить, как мы рады твоему успеху и тому, как повлияло твое описание мозаик из Тускуло, присланное брату, на наши здешние дела. Мы, кажется, наконец-то нашли нужного нам человека. Он герцеговинец, значит, мы знаем, откуда он родом. Его зовут Йоан Ужевич, и он, как любой паломник восточного обряда, говорит по-гречески и прибавляет к своему имени слово «ходжа». Он побывал и в Палестине, и в Египте, посетил Святые места и привез оттуда свои записи совершенно особого рода. Ты пишешь, что нашел для себя в Тускуло занятие лучшее, чем математика. Пристрастие же Ужевича, глаза которого видят под землей, от математики неотделимо. Иногда, когда мы начинаем замерзать, он останавливается, что-то измеряет и приводит нас на такое место, где и зимой буйно растет трава, потому что оно обогревается подземными водами. А порой во время летнего зноя, когда все мы страдаем от жажды, он находит место, где растет определенное количество разных хорошо известных ему цветов, и если он отыскивает вместе хотя бы четыре их вида, то начинает копать и очень быстро, прямо у поверхности земли, обнаруживает новый, до сих пор никому не известный источник чистой поды. Он считает, что потоки рек, еще неразделенные в своем истоке, заранее знают свои устья. Он безгранично верит магической силе чисел. Его греческий проскинитарион (путеводитель по Святым местам) весь испещрен цифрами. Свой путь по Святым местам Палестины он записал с помощью одних только математических знаков. Сколько где было лампад, икон, подсвечников, ступеней, окон, дверей, колонн, их оснований и капителей, подземных и надземных комнат, кладовых и караульных помещений, хоров, ризниц и дарохранительниц, какова была величина церквей или церковных развалин в саженях; их длина и ширина, высота и глубина, расстояние между ними в милях, в шагах, в пальмах и пядях, точный подсчет того, по скольким лестницам и на сколько ступенек надо подняться и на сколько надо спуститься в определенных местах, — все это в его палестинском дневнике записано, измерено и математически точно соотнесено одно с другим. В течение всего путешествия он был в плену магии чисел, да и теперь здесь, в Дубровнике, он постоянно что-то записывает и вычисляет. Он подобен актеру, которому дан только один час, чтобы сыграть роль, требующую не менее трех часов времени, и который поэтому вместо слов использует движения, мимику, знаки и символы; он сокращает до одного числа целые системы значений. Для него числа словно имеют какую-то нравственную ценность, он думает, что гармония небесных сфер, основанная на математически точных и согласованных друг с другом отношениях, спустилась с неба и обнаружила себя на земле, где небесные символы и иерархия превратились в предметы сто паломничества. Он хочет магию чисел, гармонию вселенского порядка, исчисленную им среди песков Палестины, применить и к своей, и к нашей судьбе. Он принимает легенды, описания странствий, системы народных названий мест и уже ушедших под землю поселений какого-нибудь края за длинные таинственные цифровые шифры, которым он бесконечно верит, даже если их совершенно не понимает и не может разгадать смысл этих сообщений из глубокой древности. Он считает, что зло никогда не лежит в сфере имен, то есть того, что является предметом математических операций (ведь имена сотворены Богом), зло находится в сфере глаголов, то есть в самих операциях, которые могут содержать ошибку, так как предоставлены людям. Следовательно, в его понимании опредмечено только добро, а зло нематериально и источник зла находится в глубине человеческой воли, которая свободно принимает решения…
Он живет у меня в Плоче, разбирает свои бумаги и ждет, когда пройдут большие дожди. Как только они заканчиваются, мы обходим окрестности, и он прикладывает ухо к земле в местах, которые заранее выбрал на основании каких-то своих вычислений, а также, разумеется, известных ему народных преданий, и слушает. Найдя нужное место, он — по звуку подземных вод, которых, как тебе известно, у нас много и которые или протекают через подземные помещения, или же огибают их, — обнаруживает и описывает нам то, что находится под землей: он отмечает число ступеней, по которым скачет подземный поток, вычисляет приблизительную высоту помещения, где разносится эхо водоворотов, и узнает, с какой стороны строение имеет проемы. Тогда мы начинаем раскопки, и нам уже дважды удалось обнаружить старинные греческие своды и лестницы, — может быть, это развалины амфитеатра. В субботу в Конавле мы обследовали обширное пространство на другой стороне реки, и он указал нам большой участок, который, по его мнению, наверняка представляет собой насыпь над каким-то древним поселением. Место, которое он нам указал, легко найти, если от моста через реку сделать две тысячи шагов в сторону гор под углом написания буквы «л». Исходя из этого мы начали копать и нашли под землей первые признаки древних строений, чуть было не провалившись в одно из них…
