Нет, о нем надо поподробнее, история мне не простит, если я умолчу о нем, он того заслуживает. Зовут Анаром, кличка Сакура. Махался ногами хорошо, ой как хорошо, умело, с душой, можно сказать, за это и прозвище получил, кто бы подумал, сам метр с кепкой (с каской, с каской), служит более трех лет (время херовое было, в запас не увольняли, то ли приказ до президента не доходил, то ли он ручку в Лиссабоне потерял. От радости. За победу азербайджанской дипломатии на над армянскими вооруженными силами. Короче, не про него речь, про Лиссабон, в смысле, а про то, что ребята по четыре с половиной года служили, вот он слегка и того… двинулся, говорю, сердешный), передние зубы погнуты, но парень сам по себе не вредный. Со странностями, правда, не без оных. (Проведение грани между странностью, причудой и долбо…змом оставляю на ваше усмотрение, уважаемые читатели). Мог, например, согнать дневального с тумбочки, и усевшись на нее, свесив ноги завывать «Дарыхырам, ууууййй-б…я!», чем приводил меня в состояние совершеннейшего восторга, и я с радостью думал о светивших мне перспективах так же съехать с остатков серого вещества. Отдельного упоминания заслуживает его фраза, произнесенная в адрес одного из ребят (бедолага всего три месяца как в часть попал, и по скудоумию попытался оттолкнуть Сакуру от доски, на которой мы автоматы смазывали, спец-столик такой, ниша, передняя стенка которой представляет собой щит, чтоб при случайном выстреле пульку гасить), к которому он обратился с просьбой не мешать ему оружие в порядок приводить: «Гага, джанувы ейим, гед си…рь буран, саладжайсан мяни поха, а!». Произнося эту, я бы сказал, несколько нелитературную, грубую, казарменную (гы-гы!) фразу, Сакура вроде б невзначай, черт его разберет, намеренно или случайно, но направил дуло в сторону его, салобона, брюха. Хорошо, что Сакурын одногодок подоспел, да ловко, ненавязчиво так перевел разговор и незаметно, технично, осознавая ответственность момента (еще бы, момент ответственный, причем с угрозой перехода оной ответственности в уголовную, кому ж оно на х…й надо?) так вот, бочком, бочком, отодвинул желторотика в сторону, подальше от Анара, который был явно не в духе. Без настроения. А это состояние для него было естественным, я бы сказал, перманентным. По жизни ли, из-за 3-лет казармы, науке это неизвестно.
…Алиев, это ты, грамотей ху…в, Ганиеву про французскую революцию рассказал? А что, товарищ майор? Да по твоей милости он теперь отпуск требует, о правах говорит, в наряд не загонишь. Я, товарищ майор, в целях… Молчать, б…я! Три наряда вне очереди! Есть товарищ майор! Картошку чистить будешь, сволочь! Есть товарищ майор! (Рад, рад, кухня! Нажруся, там я еще вчера мешок с сухофруктами приметил, из них компот делают, бросают в чан, разводят кипятком, херня получается, да горячее, но летом я еще солдата не видел, кто бы кружку этой бурды, летом до конца выпил. Разве что Мехир, но ему по…, лишь бы брюхо набить. А чего? Тепло, беседа, чаёк, то ж не наказание, а наслаждение, напугали бабу х…м, товарищ майор, спасибо вам, за заботу и ласку, век не забуду).
…А во время первого обстрела у меня в ушах звучала песня. Из «Гостьи из будущего». Да, о далёком. О том самом. И девчонку ту вспоминал, что главную героиню играла. Имя, правда, подзабыл. Кто ж на неё в детстве не дрочил? Все, все дрочили, а я нет. Я в то время в Свердловске жил, созревал, так сказать, и необходимости в дрочбе не было, своих героинь хватало. Из настоящего, во всяком случае, на тот конкретный отрезок времени. А теперь они все гости из прошлого. В настоящем их нет. И не нужно. Не место им здесь. Здесь с меня хватит реальности. Казарма, сырые простыни, свинцовое небо, калаш, уворованная банка тушенки, и конечно она. Подруга солдат всех времен и народов. Нет, не дочка Гяшянг ханум, нет. Тоска.
…так и приходит ночь, и ты забываешься для того, чтобы снова проснуться прям по её середине.
— Спишь?
— Нет.
— А с чего храп такой громкий?
— Это я яйца чешу.
Громкий смех разрывает тишину казармы. Как же, все спят, но всегда найдется пара идиотов, которые не только втихаря (да и не совсем) разговоры разговаривают но и остальным спать мешают.
— Б…я, гой ятаг да… (этот зычный басина принадлежит Мехиру)
— Мехир, бяс гоймасам, ята билмярсян?
Смех еще громче, Мехир прокляв и заматерив всех и вся прикрывает тыкву подушкой, ворочается и засыпает. Сравнительный анализ звуков храпа и почесываемого лобка разбудил и меня, спать мне больше не хочется, сейчас мне нужен собеседник.
— Саш, если вдруг у меня энурез начнется, я ж на тебя помочусь, ты не против, надеюсь.
— Хррр. Угррр. А? Чего? (Приподнимается на кровати, и ударяться головой верхнюю часть, которая по совместительству является нижней частью моей кровати. Имеет, так сказать, непосредственное отношение).
— Поссу, говорю сверху сейчас, ты не против, орать не станешь? Заболел я. Энурезом. Знаешь, что это такое?
— Я тебе дам энурез, пошел на х…й.
— Не, не пойду, я вот ссать хочу, а вставать неохота. Хавало раскрой, да пошире, а то на подушку попадет. (Не правда ли, я очень изящен и крайне заботливо отношусь к казарменному имуществу?)
— Иди в п…у.
— Кого говоришь, будить?
— Зае…л ты, дай спать, вставать завтра…
— Ну и хули с того, что вставать? В первый раз, что ли? Ладно, сигаретку дай, отстану.
Сашка жадно ворочается, не желая делиться, но желание спать пересиливает собственнический инстинкт, а точнее, он просто знает, что я не отстану. Просто так, во всяком случае. А если сигарету даст, то замолчу. На время, разумеется.
— Подавись. (Сашка разозлился).
— (звук зажигаемых спичек).
— А спасибо, скот?
— Босого х…я, а не благодарность. Рот открой, пи пи охота. Гы гы!
— Спички брось.
— На. Нет, Саш, не «на», а подавись. Богазунда галсын, элюндя янсын.
— Мехир спит?
— А ты как думал?
— Может разбудим?
— Ага. И что все вместе делать будем?
— Давай разбудим, а там видно будет. А то непорядок, он спит, а мы нет.
— Правильно, чтоб всё по честному, по товарищески. Мехир, дур, давай, вставай, подъем. Дур, емяй гялди, Сакуранын бабасы гойун кясди.
— Ня ди, э? (опухшее от злости, сна, и пьянства лицо приподнимается над подушкой)
— Хеч, деирям, Саша ераз чыхды.
— Бясдир бу гичд…х зарафатуву.
— Хятрювя дяйди?
— Бяли.
— Си…мяки.
— Самит, дуруб бохарам сяни, сорам мейдювю си…м.
— Дири ола ола гё…ун чатмаз?
Вместе шепотом кричим: «Мехир, ераз, дур да, сизинкиляри говурлар». Маневр будит практически всех, кроме Мехира, его кровать почему-то дрожит.
— Саш, он, кажется, дрочит.
Мехир просыпается, и злобно шипит: «Озюн дрочишсан»
— А, мян эля билдим, ки, атырсан, сян ися хорылдиирсан. Дэ да бя.
— Инсафуз йохдур? Сабах поста гедириг.
— Гед дя. Мян комисованныям. Сашка — увольтов (Почему увольтов? А Мехир сам его так прозвал, фамилия Сашкина — Войтов, вот и попал к остроумцам, развели смехуёчки, долго так извращались, Увольтов, Дебильтов, 220вольтов, и т. д.).
Обмен любезностями продолжается до тех пор, пока не появляется дневальный, и робко так, можно даже сказать, вежливо просит нас заткнуться. В дневального летит ботинок (по-моему, эта сука…нет, ботинок не мой, а значить, и не сука, а совсем даже достойный человек и хороший товарищ). Дневальный исчезает, так как получать люлей ему явно не охота, к чему Мехир проявляет явную склонность. Нет, мне положительно это надоело, в том смысле, что клал я на беседы такие, ну их, спать пора, подъем через пару часов.
Да, сидим мы на продуктовом складе, я запустил лапу в мешок с горохом, жую его сырьем, а другой рукой нащупал мешок с сахарным песком, и его, милого, в пасть отправляю. А вкусно было, очень даже ничего. Ну, не рыба по-монастырски, но все же. Нельзя быть привередой. И подошел ко мне Акпер, парнишка одного призыва со мной, доооолго так глядел на меня, слегка склонив голову набок, с жалостью на меня поглядывал, мол, окончательно спятил Самит, крыша едет не спеша, тихо шифером (да, о нем, о шифере, чуть позже, он заслуживает отдельного рассказа) шурша, и спросил, все ли со мной в порядке, не плохо ли мне, и не вижу ли я вокруг себя маленьких зеленых человечков? А если нет, то с чего я этим подножным кормом питаюсь? И трудно ли жевать? А глотать как? Я прервал его изощрения в остроумии тем, что предложил заткнуться, и попробовать на вкус самому, а потом уж Милли Меджлис разводить. Акпер недоверчиво поглядел на мен, попросил разжать ладони (подвох подозревал!) и показать, вправду ли я горох с сахарным песком жую, а потом, сперва с опаской, но с каждой новой жменей все смелее и смелее, начал отправлять эту смесь в рот. Задумчиво пожевал, поглядел на меня, поглядел на мешки и сказал: «Пис дейл. Яхшидыр». После чего сделал паузу, и добавил: «Гойун олсайдуг, лап лязятти оларды». Такая вот реакция. Делай потом людям хорошее, угощай их горохом с сахаром. Вот оно как.
