— Что ты сделал, Макс?
— Я уложил ее, Дик. И это оказалось легко.
Я дернул плечом и выбрался на сцену, но за ящиком было пусто. Дейви ушел.
— Где обитает куколка? — спросил я.
Макс замахал руками.
— Забудь обо всем. Теперь все кончилось. Парнишка — да он благодарен мне!
— Гарденс-роуд, 45, - произнес голос. — Квартира 5. — Говорил Парнелли.
— Ты тоже хочешь, Дик? — спросил Макс. И захохотал: гнуснее звука я еще не слыхал.
— Ку-ку, — сказал Парнелли. — Холодное прикосновение мастера.
Я рассматривал человека, которого любил шесть лет. Он сказал:
— Она не станет отрицать, — и я подумал, что это топор между глаз Дейви. Он никогда теперь не поднимется, никогда.
Я схватил Макса за руку. Он улыбнулся:
— Я знаю, как это тебе не нравится, парень, — сказал он, — и поверь — мне тоже. Но лучше, если он обнаружит это теперь, чем потом, не так ли? Разве не видишь — мне пришлось это сделать ради него.
Кое-кто из толпы потихоньку начали подтягиваться, чтобы послушать. Мне было все равно.
— Дейли, — сказал я, — слушай внимательно. У меня есть идея. Если окажется, если так получится, что идея верна, я вернусь назад и тебя убью. Усек?
Он был здоровенный, но у меня выросли крылья. Я жестко отпихнул его с дороги, выбежал наружу и поймал такси.
Я сидел на заднем сидении, моля бога, чтобы она оказалась дома, сожалея, что забыл захватить горн — чтобы хоть что-то протрубить!
Я плюнул на лифт и перепрыгивал через три ступеньки.
Я застучал в квартиру. Нет ответа. Я почувствовал, как заледенела шкура, и забарабанил пуще.
Цыпочка открыла. Глаза ее были красными.
— Привет, Дьякон.
Я захлопнул дверь и стоял там, пытаясь найти нужные слова. Все казалось срочным. Все было прямо сейчас.
— Я хочу правду, — сказал я. — Но только именно правду. Если солжешь, я узнаю. — Я перевел дыхание. — Ты спала с Максом Дейли?
Она кивнула утвердительно. Я схватил ее, повернул к себе.
— Правду, черт побери! — Мой голос удивил меня: это говорил мужчина. Я сильно впивался пальцами в ее кожу. — Подумай о Дейви. Вспомни его. А потом скажи мне, что ты спала с Максом, скажи, что ты скинула одежду и позволила Максу Дейли уложить себя! Скажи мне это!
Она попыталась отвернуться, потом начала плакать.
— Я не спала, — сказала она, и я ее отпустил. — Я не спала…
— Ты любишь парня?
— Да.
— Хочешь выйти за него?
— Да. Но ты не понимаешь. Мистер Дейли…
— Я пойму на бегу. Сейчас нет времени.
Я позволил, чтобы у нее хлынули слезы, горячие и хорошие.
— Пошли.
Она поколебалась мгновение, но ее больше никто не обманывал, и она это поняла. Она набросила плащ, и мы вернулись в такси.
Всю дорогу никто из нас не произнес ни слова.
Уже наступило время закрытия, в заведении было пусто и темно. Со сцены раздавался медленный блюз.
Первым я увидел Парнелли. Он гудел на своем тромбоне. Остальные ребята — все, кроме двоих — тоже теснились здесь.
Парнелли закончил и подошел. Его сильно трясло.
— Где Дейви? — спросил я.
Он посмотрел на меня, потом на Лоррен.
— Где он?
— Ты немного опоздал, — сказал Парнелли. — Похоже, Большой М надавил немного сильнее обычного. Совсем немного.
Лоррен начала дрожать, я почувствовал по ее руке, и кто-то словно резанул мне потроха. Блюз продолжал напевать «Глубокие берега», мелодию паренька.
Парнелли покачал головой.
— Я отправился за ним через минуту после тебя, — сказал он. — Но тоже опоздал.
— Где Дейви? — спросила Лоррен. Казалось, она сейчас закричит.
— В своем номере. Или, наверное, сейчас его уже вынесли… — Парнелли смотрел на меня такими глазами. — У него не было пистолета, поэтому он воспользовался бритвой. Хорошая, чистая работа. Прекрасная работа. Сомневаюсь, что я смогу сделать ее хоть как-нибудь лучше…
Лоррен не произнесла ни слова. Она все выслушала, потом медленно повернулась и пошла прочь. Ее каблучки стучали по танцплощадке, словно кинжалы.
— Теперь ты понял? — спросил Парнелли.
Я кивнул. Я на секунду был опустошен, но теперь все пропиталось ненавистью.
— Где он?
— Предполагаю, в своем номере.
— Хочешь пойти со мной?
— Я должен это сделать, — ответил он. Он выдул фальшивую ноту и сессия остановилась. Спустился Буд Паркер, потом Хью, Ролло и Сиг.
— Они знают? — спросил я.
— У-гу. Но, Дик, знания иногда недостаточно. Мы дожидались тебя.
— Тогда пошли.
Мы поднялись наверх. Дверь Макса была открыта. Он сидел в кресле, ворот расстегнут, в руке бутылка.
— Et tu, Дик?
Я сгреб его за рубашку.
— Дейви умер, — сказал я.
Он ответил:
— Мне сказали.
Он поднял бутылку, а я хлестнул его по лицу, моля бога, чтобы он начал драться. Он не стал.
— Ты это сделал, — сказал я.
— Да.
Мне хотелось положить ладони на его шею и давить, пока глаза не вылезут из орбит, мне хотелось вернуть ему мою боль.
— Зачем? — спросил я.
Макс запрокинул бутылку и добрый глоток перешел в его глотку. Потом очень медленно, этим своим тихим голосом он сказал:
— Я хотел делать музыку. Я хотел делать самую лучшую музыку из всех, что была.
— И поэтому ты солгал Дейви о девушке?
— Поэтому, — сказал Макс.
Парнелли отобрал бутылку и прикончил ее. Его всего трясло.
— Слушай, Дик, ты думал, что ты в джаз-банде? — сказал он. — Но ты ошибался. Ты в странствующем морге.
— Скажи мне больше, Парнелли. Скажи мне ради Христа-спасителя, какое отношение это имеет к Дейви и к Лоррен?
— Это имеет отношение. Дейли пошел к цыпочке и дал ей свой высоковольтный снежок. Уговорил солгать и держаться подальше от Грина.
Я пытался хоть что-то понять, но не мог. В голову глухо бУхало.
— Зачем?
— Все очень просто. Она бы отобрала талант парнишки и швырнула в кучу хлама. Он рассказывал бы все ей, а не ящику. А ей не хотелось украсть у мира великого гения, не так ли?
Парнелли высосал из бутылки оставшиеся капли и бросил ее в угол.
— В этом все дело, Дик — у нашего босса совершенно уникальный свой собственный маленький подход к джазу. Он верит в то, что человека надо подкосить перед тем, как ему играть. Чем хуже тебе и чем дольше ты остаешься подкошенным, тем лучше музыка. Верно, Макс?
Макс спрятал лицо в ладонях и не ответил.
— Погляди вокруг. Ты: десять лет назад — десять, не так ли, Дик? — ты напился ночью, сел в машину и сбил маленькую девочку. Убил ее. Ролло, вон там — он сдвинутый, и ему это нравится. Хью, каков твой крест?
Хью молчал.
— О, да: рак. Хью у нас скоро, буквально на днях умрет. Буд Паркер и Сиг, бедные детки: на игле. Мейнстрим. И я — человек бутылки. Макс подобрал меня в Бельвью. Надо ли продолжать?
— Продолжай, — сказал я, ибо хотел, чтобы все стало предельно ясно.
— Но по некоторым причинам Максу не удавалось найти по-настоящему сломленного пианиста. Они претендовали на жалость, но черт побери, оказывалось, что у них всего лишь желудочные боли. Потом он нашел Дэвида Грина. Или ты его нашел, Дик. И тогда мы, наконец-то, оказались в сборе. Восемь жалких ублюдков. Понимаешь?
Парнелли потрепал голову Макса и икнул.
— Но ты никак не врубался, потому что ничего не понимал. Старый, умный Дейли. Сам ты давно бы смог избавиться от своего кошмара, однако он — он умеет поворачивать нож в ране. И он его иногда поворачивает — вроде как заводит нас, чтобы мы плакались об этом публике.
Хью Уилсон сказал:
— Чепуха. Полная чепуха. Я могу играть так же хорошо, как и…
Макс опустил ладони на поручни и выглядел более властным и сильным, чем когда-либо прежде.
— Нет, — сказал он. Он раскраснелся и дрожал. — Оглянись-ка назад, Дьякон. Кто были великие пианисты? Я имею в виду именно великих. Я тебе скажу. Джелли Ролл — о котором говорят, что он пропадал в борделях. Лингл — отшельник. Тейтулл — слепец. Кто играл на горне так, что пронзало сквозь кожу до самых костей и не отпускало? Я скажу тебе тоже. Упившийся ромом забулдыга по имени Бидербек и одинокий старик по имени Джонсон. Бадди Болден — он сошел с ума посреди парада. Оглянись, говорю я тебе, поищи-ка великих. Покажи-ка их мне. И я покажу тебе самых одиноких, самых жалких, побитых, покатившихся в ад ублюдков из всех живущих. Но их-то и помнят, Дьякон Джонс. Их-то и помнят.
Макс глядел на нас своими спокойными глазами.
— Дейви Грин был милым парнишкой, — сказал он. — Но мир переполнен милыми парнишками. Я сделал его великим пианистом — а это что-то такое, чего в мире сильно не хватает. Он делал музыку, которая проникала и трогала. Он делал музыку, слушать которую должен только бог. И она забирала невзгоды из сердец всех, кто слушал его, и всех, кто будет его слушать…
Теперь он сжал ладони в кулаки. Он весь покрылся каплями пота.
