— Хорошие сигареты… Если они тебе не нравятся, возьми семь штук самсунских.
— Чистых? Без примеси?
— Стопроцентной чистоты, без всякой примеси…
— Давай сигареты, я положил тебе две добавочные порции…
Ибрахим протянул руку к одной из мисок, взял оттуда два окурка и отдал мальчику. Тот швырнул их обратно в миску и сказал в сердцах с гордостью и высокомерием:
— Кто посмел утверждать, что я крохобор?
Ибрахим рассердился: каков аристократ!
— На, бери. Подавись…
Внезапно послышался громкий голос мастера Алиша, зовущий мальчика; тот незаметно сунул в карман сигареты и поспешил убраться.
Ибрахим принялся за еду. Он вонзил свои длинные черные зубы в лепешку с такой силой, что раздался сильный хруст.
— Во имя аллаха… Мастер!
Ел он, не поднимая головы, откусывая большие куски.
— Пожалуйста…
— Вы хотите пиявок?
— За сорок…
— Я говорил — за пятьдесят…
— За сорок…
— Пусть будет сорок пять. Ей-богу, это только для вас.
— Я сказал — сорок.
— Английских?
— Половину на половину… Я сейчас приготовлю. Вы готовы?
Этот спор, несомненно, нуждается в пояснении.
Происходил он между Ибрахимом и мастером Джадом — хозяином парикмахерской и красильни, занимавшимся также и врачеванием.
Уже в течение нескольких дней Ибрахима мучила сильная головная боль: шейх Мухаммед посоветовала обратиться к тому самому шейху, который вложил ей под кожу горошину. Однако Ибрахим отказался, когда увидел колено шейха Мухаммеда. Мастера Джада жители квартала считали искусным врачом, и только жадность Ибрахима удерживала его от обращения за помощью.
Однако после того как все попытки помочь ему оказались бесплодными, усиливавшаяся головная боль и страх перед горошиной заставили Ибрахима обратиться к мастеру Джаду. Тот посоветовал ставить пиявки. Он сообщил, что у него есть две такие пиявки, которые по своей силе превосходят кобру. Стали договариваться о цене, и мастер Джад потребовал за них шестьдесят сигарет, а Ибрахим давал сорок. Не договорившись, Ибрахим решил и дальше терпеть головную боль, а мастер Джад предложил отложить все до утра.
Наутро мастер Джад пришел и поставил ему пиявки. Даже с пиявками на шее Ибрахим продолжал свои дела: беспрерывно принимал клиентов и посредников, подсчитывал окурки и сортировал их.
День закончился, и деятельность Ибрахима понемногу начала стихать… Он остался в одиночестве, если не считать юноши по прозвищу «Дакдак»[10], который в течение дня собирал сведения о ходе работы.
Ежедневно Ибрахим подсчитывал прибыль, а Дакдак ходил менять мелочь на крупные купюры. Их было удобнее укладывать в пояс. Прятал свои деньги Ибрахим в мечети — только за тем он туда и приходил. Жители квартала потому и называли его безбожником-еретиком.
Вот окончилась вечерняя молитва. Начали закрываться лавки. Квартал затих, Ибрахим скрючился и закрыл глаза. «Божьи люди» улеглись в постели, кроме одного, стучавшего по земле своим деревянным мечом, выкрикивая: «Объединяйтесь!» Это был шейх Ахмад, возвращающийся из очередного похода…
Такова была жизнь Ибрахима Акба пятнадцать лет назад. Я не думаю, что стоит описывать ее печали и радости день за днем. Я мысленно перешагну через десять лет — большой срок в жизни человека.
Мы не будем пытаться разыскивать Ибрахима Акба в квартале аль-Мида. Место его теперь пусто. И никто из жителей аль-Мида не знает о нем ничего, он исчез из поля зрения. Только верный Дакдак продолжал следовать за ним.
Теперь мы находим Ибрахима в его кабинете в Насырийе. Внешний облик его стал совсем иным. Черную ермолку заменила бело-красная чалма. На нем великолепный шелковый кафтан и джубба[11] из дорогого сукна. Он богат и счастлив.
С начала войны Ибрахим Акб не живет в квартале аль-Мида. Деньги, которые он прятал в поясе, были оттуда извлечены и пущены в оборот, а дела его значительно расширились. Теперь он принялся за мусорные ящики, находящиеся на территории английских казарм. В эти большие мусорные ящики выбрасывали остатки пищи. Это был благословенный мусор — благодаря ему появились денежные банкноты во все возрастающем количестве.
Так Ибрахим превратился из собирателя окурков в сборщика утиля. Его не волновало то, что его профессия весьма дурно пахнет: она приносила ему обильный доход и содействовала быстрому росту его капиталов.
Дакдак-эфенди вошел в кабинет к Ибрахиму Акбу, чтобы произвести расчет за день. Он начал подробно излагать ход операций, а Ибрахим внимательно его слушал.
Дакдак кончил и умолк. Его охватило смущение, он что-то пытался сказать своему хозяину, но побоялся.
Ибрахим спросил его:
— Что с тобой?
— Ничего. Я только хотел бы заметить…
— Что именно?
Дакдак помедлил немного, а потом набрался смелости и произнес:
— Неплохо было бы, если бы ты появился в обществе и сделал это так, чтобы люди о тебе заговорили.
Ибрахим удивленно поднял брови и спросил:
— Но как это сделать?
— Пожертвуй деньги на благотворительные цели, имя твое появится в газетах — и ты прославишься.
Ибрахим подумал и удовлетворенно сказал:
— У тебя от вчерашней выручки осталось полтораста курушей. Их можно пожертвовать.
— Полтораста курушей! Да ты что? Нужно по крайней мере четыреста или пятьсот фунтов.
Ибрахима охватило сильное волнение, он посмотрел на Дакдака как на вора или сумасшедшего. Однако тот не растерялся и настойчиво разъяснял, что такого рода пожертвования дадут Ибрахиму возможность стать известным и влиятельным человеком. А через некоторое время эта известность принесет и обильный доход.
После этого имя Ибрахима Акба появилось на страницах газеты «Аль-Ахрам»: сто фунтов на поддержание науки; двести — на нужды благотворительности; триста — на больницы.
Все эти расходы действительно нисколько не повредили его финансам; наоборот, состояние его стало быстро расти, деньги шли по долговым обязательствам, с черного рынка и из множества других мест. Это давало ему возможность жить так, как он хотел.
Оставим Ибрахима Акба погруженным в торговлю, финансы и свои благотворительные дела. Расстанемся с ним только на два года, а по прошествии этого времени войдем снова в его кабинет в Насырийе: теперь мы уже увидим важного, солидного человека, в чалме и джуббе. Перед ним стоит Дакдак и спрашивает:
— Разве ты не намерен принять участие в выборах?
— Участвовать в выборах? Я — и выборы. Да ты с ума сошел!
— А почему бы и нет?
— Ведь я не владею как следует грамотой. Как же ты можешь предлагать мне, чтобы я шел на такой риск — участвовать в выборах?!
— О господин, дело совсем не в грамотности, ведь ты известный купец и имя твое гремит.
— Не желаешь ли ты, чтобы я вступил в какую-нибудь партию?
— Ни в коем случае. Выступай как независимый.
— Но независимые никогда не помогут мне.
— Деньги помогут тебе. Положись на аллаха и на твоего верного слугу…
Два дня спустя на всех стенах квартала аль-Мида были расклеены плакаты: «Голосуйте за независимого кандидата Ибрахима Акба», «Все, кто хочет иметь одежду и пропитание, будут голосовать за Ибрахима Акба».
Впервые Ибрахим Акб появился в мечети ас-Сейида для молитвы, а не для того, чтобы спрятать свои деньги в пояс. Вошел он туда смело, не боясь никого. Он обошел со всех сторон мечеть и прогулялся по кварталу аль-Мида. Жители квартала — с некоторыми из них мы уже познакомили читателя в начале нашего рассказа — исчезли. Большинство «божьих людей» вернулось в лоно божье, кроме шейха Ахмада с его мечом. Этот все продолжал свою борьбу за веру.
Наступил день выборов. Дакдаку пришлось много поработать, чтобы результаты удовлетворили Ибрахима Акба. Дакдак нанял грузовые автомобили для перевозки избирателей к месту голосования. Он разделил квартал на округа, районы и отделения, точно так же, как он это делал в прежние времена.
Дакдак стоял перед избирательным пунктом с банкнотами по 25, 50 и 100 курушей в руках. Избирателей он разделил заранее на три категории: первой предназначалось 100, второй — 50 и третьей — 25 курушей.
Деньги он разделил на две части: одну часть давал избирателям сразу же, а другую — после голосования, то есть после того, как он убеждался в том, что они отдали свои голоса Ибрахиму Акбу.
Когда были объявлены результаты голосования, оказалось, что Ибрахим Акб избран подавляющим большинством.
Таким образом Ибрахим Акб победил. Ни принципов, ни талантов, ни способностей, ни знаний — ничего, одни только деньги!..
Да здравствует Акб, да здравствует избирательный закон!..
Теперь я расскажу о той картине, что прошла перед моими глазами и вызвала дремавшие в моей памяти воспоминания.
