— Подожди, мне плохо.
— А кому сейчас хорошо? — так же через дверь пошутил Анатолий.
— Знаешь, рыбка моя, — сказала Наташа через десять минут, когда Анатолий хлопнул в сердцах дверью и ушел, — так, как ты, с мужиками не поступают. — Она зажгла новую сигарету. — Я его, можно сказать, довела до кондиции, мужик вовсю цокал копытами…
— Не надо, — попросила Нина. — Я сама знаю, что я дрянь. Я сейчас готова за ним босиком по снегу бежать.
— Уж кто дрянь, так это я, — сказала Наташа. — г Чего это мы в ванной сидим? Давно не мылись?
В комнате горел свет. Наташа села за накрытый стол и, продолжая курить, звякнула рюмками.
— Как хорошо, и вино осталось. Пей, Нинка, пей да посмотри, как сейчас со мной будет истерика. — Она вытряхнула из сумочки элениум, раскусила две таблетки. Нина попросила и себе.
Зазвонил телефон. Наташа отвечала кому-то, взглядывая на Нину и хмурясь.
— Смотри сам, — говорила она. — Это твое личное дело. — И, торопливо отпив из рюмки, засмеялась: — Тебе повезло, я удобная женщина.
Дома Нина увидела записку — Сергея вызвали на работу. Его часто вызывали, и если Нина иногда сердилась, то сегодня была рада. Она хотела залезть под душ, но раздумала. Не хватило никаких сил поглядеть на себя в зеркало.
Она зябла под одним одеялом, укрылась сверху еще одеялом Сергея, все равно ноги были ледяные. Как она их ни кутала, не согревались. Лоб горел, язык стал шершавым. Нина с радостью говорила себе: так тебе и надо, дрянь, кошка драная. Она встала, взяла градусник, достала меховую зимнюю шапку Сергея, снова легла, засунула в шапку ноги. Они быстро согрелись. И Нина забыла о градуснике.
Дожидаясь сна, снова вспомнила вечер, огонек сигареты у двери комнаты, тепло одеяла на плечах, царапину от браслета именно на том месте, где когда-то больно вцепился Сергей. Она потянулась потрогать царапину, повернулась и услышала хруст — лопнул градусник.
— Ты зря осуждаешь ее, — говорила Наташа.
— Ничего себе зря. Курить начал, выпивать. А она временные затруднения записывает в преступление.
— Ну, мужикам лишь бы найти оправдание своим слабостям.
— Но это против природы — не хотеть ребенка.
— И что ты пристал! Да, может, ей не хочется. Давай я тебе рожу.
Сергей нашарил ногами шлепанцы, сходил за сигаретами. Почему-то ему захотелось поглядеть на себя в зеркало, но в комнате было темно.
— Тебя не бесит зависимость от потребностей организма? Меня бесит, — сказала она, когда он вернулся. — Потребность организма превращена в таинство. Какое таинство — девяносто девять процентов разводов от этого. Но ханжество у нас развито До такой степени, что об этом не говорят, а если говорят, то только в виде призывов говорить об этом. Смотри, все слова на разных языках, обозначающие любовь, переводятся как желание. Кама, Купидон, Эрос — все это о желании. Уйти от мира значит — уйти от желаний, тебе не противно, что я такая умная?
— Значит, так запрограммирована, — засмеялся Сергей.
— А что? Возвышение духа всегда за счет унижения плоти. Женщины сильнее зависят от природы. Боюсь я всегда женщин-активисток, значит, у них что-то ненормальное в семье…
— Ты выйдешь замуж? — неожиданно спросил Сергей.
— Бери.
— И возьму! — Сергей сжал ее и повторил: — Возьму!
— Интересно, надолго тебя хватит сжимать меня со страшной силой? — спросила Наташа. — Руками за шею не обовью, не жди.
Сергей все держал ее, и она стала вырываться.
— Отпусти, Сереж!
Он отпустил.
— Дрожат ручонки, дрожат твои драгоценные. Знаешь, зажги свечи, погаси свет.
Сергей зажег наполовину сгоревшие свечи. Когда они подложили себе изголовье повыше, на одеяло поставили красный поднос, а на него пепельницу и бокалы и налили их, Наташа подняла свой и, глядя сквозь молодое вино на горящую свечу, повернулась к Сергею. Тот повторил:
— Выходя.
— Нельзя портить твою блистательную карьеру.
— Какая там! — отмахнулся Сергей.
— Я бы вышла, — сказала Наташа, — бегом прибежала, если б не знала Нинку. А ты ее любишь и уйдешь к ней.
— Любил.
— Любишь.
— Она доведет до обратного.
— Хорошие у меня плечи, — сказала Наташа. — Похвали.
Сергей погладил Наташу свободной рукой. Она осторожно поставила бокал на поднос.
— Тебе надо быть двоеженцем. Ведь это же невозможно с женой — сигареты, вино, свечи горят, и никаких проблем… Нет, — сказала она через какое-то время, — не гожусь я в жены, я потребитель, мне много надо. Вот в чем сила жен — в том, что им надо меньше, чем любовницам. А сила любовников в том, что они дают больше мужей. Правда, временно.
— А по совместительству? — спросил Сергей.
— Тащи поднос, — засмеялась Наташа, — это только наш юрист Боря может все враз, так как ничего не может.
И совсем неожиданно сказала вдруг:
— Знаешь, у нас выступал парень, он изучал данные института реанимации. Все возвращаются с того света с неохотой. Почти все говорят о тоннеле, в конце которого свет.
Вечером этого дня Наташа пришла к ним, много хохотала, курила, снова ругала журнальные статьи на медицинские темы.
— Образец сексуального воспитания, прочтите — встречи мужа и жены желательны два раза в неделю, предпочтительно в одно и то же время. — Смеялась и отпивала глоток. — Но как же страсть? И как тогда жить мировой литературе? Где удары молнии, вспышки крови — и почему встречи только между мужем и женой? А куда деваться бедным одиночкам? Нина, куда мне деваться?
— Я плохо себя чувствую, — отвечала Нина.
— Сейчас читаю материалы конференции генетиков, — говорил Сергей, разливая чай. — Один врач берется научно предсказать пою жизнь человека, начиная с недельного возраста до смерти. То есть то, чем и когда будет этот человек болеть. Например, блондины чаще сердечники, и так далее. Так что не за горами то время, когда слово «судьба» уступит место расписанию болезней.
— Ну их, ученых, — сказала Нина. — Они все готовы объяснить.
— Как это «ну их», — ответил Сергей. — Ведь дожили до внутриутробного переливания крови, доопределения пола по зародышу?
Нина взяла чайник, сказав, что он остыл, и пошла на кухню.
Она слышала, как Наташа упрекнула Сергея за то, что он говорит о ребенке.
— О’ чем же мне еще говорить? — громко ответил Сергей. — Моя профессия.
— Наташа, оставайся, — сказала Нина, — Куда уходить, на ночь глядя?
— И мне не провожать, — поддержал Сергей, — Конечно, оно бы и неплохо для здоровья — прогулка перед сном, Но все эти прогулки, всякий туризм, физзарядки — все эти попытки выживания противны природе человека. Молодец Армстронг, побывал первым на Луне и заявил, что бессмысленно стараться продлевать жизнь. Каждый проживет столько, сколько отвел ему бог.
— С большой буквы! — воскликнула Наташа. — Ведь это же имя собственное. До чего дожили. Школьник Петя Иванов помог пенсионерке Серафиме Борисовне погулять с любимым мопсиком Чапой в сквере имени Павлика Морозова. Все с большой, даже собачье имя.
— Ты остаешься? — спросила Нина.
— Намек поняла, — ответила Наташа. — Надо и мне замуж. — Она зевнула. — Это же заблуждение, что трудно выйти замуж. Ерунда. Секрет прост. Жениться всегда хотят на более молодых, а я всегда буду кого-то моложе.
Разошлись спать. Наташа посидела на кухне, чтоб не курить в детской, где ей постелили. Она долго не могла уснуть, ей казалось, что в большой комнате не спят, но ошиблась. Нина и в самом деле недомогала, а у Сергея был трудный день, да еще накануне бессонная ночь.
«Пойду под душ, — подумала Наташа, — смою печаль».
Разделась и на цыпочках прошла в ванную. Включила свет и уже хотела пустить воду, как обрезалась.
В ванной, в холодной воде, плавали розы на длинных зеленых стеблях. Две розы легли крест-накрест.
Нине было сделано легкое внушение — в личной карточке привезенного «скорой помощью» больного Захаревского значилось, что у него больна печень. Печень болела, да, но главное было в запущенной язве.
— Как же вы так, — говорила Нина, — я была у вас, а вы ни полслова о желудке.
— Надо же от чего-то умирать, — отвечал Захаревский. — Да с этими командировками, с этой сухомяткой…
— А вы откажитесь…
— Надо же кому-то и ездить.
— И жене радость.
— Спорный вопрос, — засмеялся Захаревский.
Он нравился ей, этот Захаревский. Она видела, что и больные в этой палате повеселели и тянулись к нему. На одной из летучек Нина говорила о микроклимате нравственности в палатах, приводя в пример своего больного. Через медсестер это дошло до него.
— Значит, мы коллеги, благодарю, — говорил он. Он вернулся с рентгена, где выпил стакан жидкого мела, морщился и вытирал рот салфеткой. — Побелили меня изнутри. Значит, я оптимист, благодарю. А меня в управлении всегда называют пессимистом. Сейчас век недоверия. Результаты одной экспедиции проверяются контрольной экспедицией. Официальное недоверие. Оттого, что срывают почести те, кто открывает большое месторождение, а не те, что честно докладывают о пустоте. Так что я — пессимист.
