Посудомоечная машина сломалась. Хелена включила ее перед уходом. После работы ее ждал потоп на кухне. Грязная серая вода покрыла весь пол. Хелена стояла на пороге. Под пенистой мутной водой пола не видно. Хелена закрыла кухонную дверь и пошла в спальню. Легла на кровать. Она знала, видела, как будет вытирать пол. Собирать воду тряпками. Выжимать тряпки в ведро. Вытирать пол насухо. Мыть его чистой водой. Как на следующий день она позвонит в службу ремонта фирмы "Миле". Она спустится к фрау Бамбергер. Спросит, есть ли протечки. Уведомит страховое агентство. Она все сделает. Потом. Но сперва. Лежа. На кровати. Уставившись в потолок. Хелена спрашивала себя, когда ее высосет внутренняя пустота. Когда наконец сломаются ребра и, плоская, как лист бумаги, она не сможет больше дышать. Хелена лежала. Ждала усталости. Той усталости, которая поднимается, когда кажется, что на этом все могло бы и кончиться. Сперва она хотела повеситься. Или застрелиться. Или распороть себе ножом живот и глядеть, как вываливаются кишки. Как в том кино у молодого солдата в самолете. Сейчас ей хотелось лишь подышать напоследок. Уснуть. Лежать и тонуть. Лежа. Вытянувшись. Отвернувшись от всего. Так. Теперь навести порядок в квартире. Первым делом — избавиться от посуды. Расколотить о кухонный пол бабушкин веджвудский сервиз, предмет за предметом. Найти в подвале топор и изрубить бидермайеровский письменный стол. Как поступить с детьми — не очень понятно. В скверные минуты она воображала, что даст им снотворного. Целую коробку держала наготове в верхнем ящике письменного стола. Там, куда девочкам не добраться. Она возьмет их на руки. Справа — Барбара. Она тяжелее. Слева — Катарина. А потом она прыгнет. Куда-нибудь глубоко, и последнее, что она ощутит, будут два теплых детских тельца. Но такого выхода быть не может. У нее нет права распоряжаться детьми. Стало быть — и собой тоже. Она чувствовала себя вдавленной в жизнь. Она знала, почему все так. И кто какую роль играет. И о чем не нужно думать и размышлять. И о чем думать нужно. И на что нельзя надеяться. И ничего не помогало. Придется пойти на кухню и собирать тряпкой холодную, грязную, жирную воду. Дурно пахнущую, вонючую воду. Выжимать тряпку. Выливать воду в унитаз. Хелена пошла в гостиную и выпила прямо из бутылки глоток бурбона. Как средство против тошноты.
Хелена отнесла платье от Бальмена в срочную чистку Штросса на Пратер-Хауптштрассе. Подходящие к этому платью туфли она видела в магазине "Магли" на Штефансплац. О покупке нечего было и думать. Скоро Пасха, а девочкам не куплено ни единого подарка. По дороге из чистки обратно на работу она снова думала, как говорить с Грегором. О деньгах. В начале января она хотела забрать свою кредитную карточку. Как всегда, поехала в филиал "Австрийского кредита" на Шоттенгассе и подошла к стойке, где работала знакомая кассирша. Та заглянула в бумаги и сказала, что для нее ничего нет. Как же так, спросила Хелена. И улыбнулась. Понимающе. Потому что в документах не обязательно все должно быть правильно и каждый может ошибиться. И эта карточка. Она ведь ее. Это ведь общий счет. "Да. Вы получите ее, когда будет подпись владельца счета. А ваш муж не подписал". Больше Хелена ничего не сказала. Выбежала из банка. До Фрайунга чувствовала, как горит лицо. И при воспоминании, как снисходительно глядела на нее служащая, а она не смогла держать себя в руках, при этом воспоминании Хелена посейчас чувствовала себя так, словно нужно повернуться и уйти. Хелена не говорила об этом с Грегором. Не могла говорить с ним. Боялась. Грегор заявит ей прямо в глаза, что никакого права у нее нет. Ни на что нет у нее права. Она думала, он вспомнит хотя бы о детях. Но Грегор ничего не делал. А ее долги росли. Маленького жалованья у Надольного ни на что не хватало. Казалось, Грегору безразлично, что с ними будет. Ведь он знал. Она все сделает. Она все сделает правильно. С детьми она все делает правильно. Так он говорил. Но по необходимости. Иначе бы пришлось самому заботиться о девочках. Давно надо было пойти к адвокату. Хелена не понимала, почему не делает этого.
В кафе "Захер" было пусто. Хелена пришла вовремя. Она взяла с крючка у входа швейцарскую газету и села под портретом императрицы Сисси. Заказала кампари с апельсиновым соком, листала газету и ждала. Думала о том, что выглядит хорошо. Платье помогало. Тетя Адель разбирается в таких вещах. Она два раза выходила замуж за богатых и советовала Хелене то же самое. Бой в шапочке, на которой латунными буквами стояло "Отель «Захер»", обходил зал с грифельной доской. Он подошел с ней ко второму одинокому посетителю, сидевшему в углу у входа. Посетитель что-то сказал. Парень покраснел и ухмыльнулся. Он подошел к Хелене. Мелом на доске было написано: "Фрау Гебхард". Хелена прочла имя и взглянула на боя. Потом сообразила. Это ее имя. "Да? — спросила она. — Это я". — "Пожалуйте. К телефону. Сударыня". Хелена пошла за мальчиком. Он повел ее из кафе направо по коридору, потом снова направо. Открыл дверь в телефонную будку. Ей нужно просто снять трубку. Хелена опустилась на красную бархатную скамеечку и взяла трубку. Бой прикрыл дверь. Снаружи не доносилось ни звука. "Да. Слушаю", — сказала она. "Хелена. Это ты?" Она подтвердила. Она не сразу узнала голос. И они не были со шведом на "ты". "Кто говорит?" — спросила Хелена. Она знала, это может быть только швед. Больше никто не знал, где она. И еще спрашивая, она поняла, что швед не придет. На миг перехватило дыхание. Мужчина принялся объяснять, что не может приехать. Она поймет его. Она ведь такая чуткая. У него приступ слабости. Он лежит в постели. В гостинице. Выйти никак невозможно. Хелена почувствовала, что силы покидают ее. Она почувствовала, как опускаются плечи, и оперлась о столик. Сидела, согнувшись над телефоном. Опустить трубку, думала она. Опустить и уйти. Просто опустить и уйти. Домой — и в постель. Дети обрадуются. Бабушка удивится. Она скажет, что разболелась голова и ей нужно прилечь. А потом она разозлилась. Что это за увертки, спросила она мужчину. Как это мило с его стороны — придумать такую уважительную причину. Мог бы просто сказать, что нет времени. "Нет! — перебил он. — Нет. Как ты не понимаешь. Я в ужасном положении. Я страдаю!" Хелена помолчала. "Мне прийти? — спросила она. — И еще: вам необходимо поесть. Если вы чувствуете слабость, вы должны поесть". — "Да", — ответил он. Да. Пусть она придет. Он в отеле "Элизабет". На Вайбурггассе. В Императорских апартаментах. Он скажет портье, что она придет. До скорой встречи. Вскоре. Хелена повесила трубку. Она еще немножко посидела в звуконепроницаемой будке. Этот вечер она представляла себе иначе. У нее не было сил. Отчего она не идет домой? Надо пойти домой. Платье — в шкаф. Почитать девочкам про львенка и тигренка. И спать. Хелена взяла сумочку. Вернулась в зал. Заплатила за кампари. Взяла пальто. На чай она дала мало. Гардеробщица не подала ей пальто.
Пока Хелена ждала в "Захере", прошел дождь. В мокром асфальте отражались фонари перед отелем. Блестели на влажной мостовой Кертнерштрассе. Хелена подняла воротник и засунула руки в карманы. Обрадовалась, что надела черные чулки. Когда было мокро, Хелена и шагу не могла ступить, чтобы не забрызгать чулки. А на черных грязи не видно. Она попыталась перенести центр тяжести вперед, чтобы не забрызгаться. Бесполезно. Она чувствовала, как икры становятся влажными. Хелена шла быстро. Глядела на свое отражение в витринах. Ненадолго остановилась перед магазином детской одежды. Девочкам нужны новые вещи к весне. Барбара выросла. А Катарина не может донашивать одежду Барбары. Она гораздо худее. На Вайбурггассе пришлось искать отель. Она не знала, где он. Обнаружила его в начале улицы. Напротив "Трех гусаров". За стойкой сидел старик. Он объяснил ей, как найти Императорские апартаменты. Ведь она — та дама, которую ожидают? Хелена поднялась на лифте на четвертый этаж. Пошла сначала в другую сторону. Потом нашла номер в конце длинного коридора. Налево. Она постучала. Никто не ответил. Она снова постучала. Сердце забилось быстрее. Прислушалась. Ничего не слышно. Только кровь стучит в ушах. Может, просто войти? Или спуститься? И позвонить. Или уйти? Стоя перед высокой белой дверью, она вдруг перестала понимать, зачем она здесь. Что ей тут надо. Она нажала на ручку. Дверь не заперта. Она открыла дверь и просунула голову в комнату. Там стояла мягкая мебель. В золотых завитушках. Обивка в цветочек. Подделка под старину. Направо — портьера, закрывающая какой-то проход. "Хенрик?" — позвала Хелена. "Да. Входи". Голос звучал слабо. Хелена вошла в номер. Прошла под аркой в спальню. Хенрик лежал на левой половине двуспальной кровати. Горел правый ночник. И Хенрик был в тени. Он лежал на спине. Руки — на одеяле. Он не шевелился. Даже не повернул к ней головы. Хелена тихонько подошла к кровати и посмотрела на него. Он улыбнулся ей снизу вверх. "Ничего не могу", — произнес он. Хелена присела на край постели. Что же с ним такое? Голова болит? Живот? Спина? Судороги? Пищеварение не в порядке? Желудок? Голова? Давление? Швед улыбнулся. С ним это бывает. Ничего особенного. Просто нервы. Никаких оснований для беспокойства. Он же музыкант. Хелена смотрела на него. Было слишком темно, чтобы ясно видеть. Если это не болезнь, а просто такое состояние. Это успокаивает. Но. Не следует ли ему тогда поесть? Именно потому, что это приступ слабости. "Да. Это было бы неплохо", — вздохнул мужчина. Но она же видит. Он не может. Он едва шевелится, и давление совсем низкое. Ей это знакомо, сказала Хелена. Тут самое главное — поесть. Есть в этом отеле ресторан? Выяснилось, что получить горячий ужин невозможно. Никакой. Хелена размышляла, не следует ли заказать еду в одном из соседних ресторанов или кафе. На худой конец — в "Трех гусарах". Человек два дня не ел как следует. Да к тому же — теплый южный ветер. Как тут не заболеть. У нее тоже была мигрень, сказала Хелена. И она немедленно приняла самое сильное лекарство. В эту минуту Хелене пришло в голову, что месячных-то — нет. Она сидела в пальто на краю шведовой кровати. Он прекрасно выглядел. В темно-синей шелковой пижаме с белыми кантами. Хелена раздумывала, не следует ли наконец предоставить его самому себе. Но он же болен. Чуть ли не из-за нее. Он заболел вместо того, чтобы ужинать с ней. Это следует учесть. Но вечер становился важным. Она и думать не хотела, что все откладывается. Забота о его здоровье была всего лишь предлогом, чтобы выманить его из постели. И чтобы вечер получился таким, как она его себе представляла. Хелена почувствовала, что не в состоянии встать и пожелать этому мужчине скорее поправляться. И уйти. Невозможно. Хелена не желала уступать состояниям. Не хотела ждать. Терпеть. Она хотела сидеть с этим мужчиной за столиком, болтать и есть. Она не хотела относиться с пониманием. Хелена поднялась и поглядела на него сверху вниз: "Я там посижу. А ты оденешься. Потом пойдем поедим. Недалеко. Тут. А потом я провожу тебя обратно. Хорошо? На полчасика. Немного пройтись будет тебе на пользу. Чем больше поддаешься болезни — тем хуже". Хелена улыбнулась ему. Потом повернулась и вышла в соседнюю комнату. Остановилась у окна. Смотрела вниз на Вайбурггассе. Ветер усилился. Прохожие гнулись ему навстречу. Или он подталкивал их в спину. Швед ничего не сказал. Слышно было, как скрипит кровать. "Все в порядке?" — крикнула Хелена. Ответа она не получила. Услышала, как закрылась дверь в ванную. Потом — плеск воды. Хелена присела на диван. Может, это из-за Алекса? Хелена считала дни. Воскресенье, когда они с Алексом. Это был двадцать четвертый день. Не может быть. Но если? Хелена посчитала еще раз. Вытащила из сумки календарик и пальцем отсчитала дни. Два дня задержки. Ни о чем не говорит. Прежде всего — спокойно, думала она. Теперь все равно ничего не поделаешь. Из ванной доносился шум. Потом хлопнула дверь. В соседней комнате мужчина ходил взад-вперед. Открывались дверцы шкафов. Шуршала одежда. Скрипели вешалки. Хелена откинулась на спинку и глядела в потолок. На стене перед ней снова висел портрет императрицы Сисси. Эта репродукция выглядела так, словно у императрицы — усы. Или заячья губа. Слишком густая тень под носом. Вдруг появился одетый швед. Он заметно ссутулился, но в остальном казался нормальным. Они вышли из гостиницы. Медленно. Повернули на Зингерштрассе и направились в "Три крючка". По пути Хелена думала, что лучше было бы оставить его в отеле. Он тяжело опирался на ее руку. Волочил ноги. Но Хелена вдруг развеселилась. Чувствовала себя легко и чуть не прыгала. В "Трех крючках" нашелся столик. Прямо у входа. Они ели мясо со шпинатом и пили белое вино. Смеялись над плохим вином и разбавляли его содовой. Им было хорошо. Хенрик перебрался на диванчик рядом с Хеленой. Они смеялись над каждым, кто входил. Или выходил. Над официантами. Над едой. Над скатертью и меню. Над вином. Они поделили десерт, и Хелена почувствовала, что победила. Как будто выиграла в соревнованиях. Она смеялась. Потом проводила шведа в гостиницу. Ей пришлось заплатить за ужин. Швед не успел обменять деньги. Из-за слабости. Не возьмет ли она лиры? Нет, сказала Хелена, все в порядке. По дороге в гостиницу швед решил заглянуть в "Санто-Спирито". Хелене пришлось напомнить ему о болезни. Ему следует беречь себя. Хелене не хотелось в этот ресторан. Там могла быть Пупсик или еще кто-нибудь. А она не хотела, чтобы ее видели со шведом. Чтобы за ней наблюдали. С ним. Вообще ни с кем. Пупсик немедленно спросит, каков швед в постели. И расскажет, что сама уже была с ним. А Хелена никогда не понимает, где правда. А когда Пупсик врет. У отеля Хелена попрощалась. Швед был выше ее на полголовы. Она подняла глаза и сказала: "Доброй ночи". И пошла. На углу Кертнер штрассе она оглянулась. Он еще стоял перед входом. Помахал рукой. Хелена тоже помахала. Заторопилась к машине. Она оставила ее на Гетегассе. Она распахнула пальто навстречу ветру. Ветер потеплел. Длинные волосы хлестали ее по щекам. Придя домой, она обнаружила, что месячные начались. Немедленно приняла таблетку бускопана. Чтобы не чувствовать ночью боли.
