И вот сидишь ты на глубине метров в триста, а оно у тебя не работает, хоть все себе порви, а ты смотришь в инструкцию в трехтысячный раз и мечтаешь только о холодной газировке, и чтоб ее опрокинуть в себя, полный, шипящий стакан, и чтоб по всем жилам блаженство пробежало, и чтоб отпустило у тебя внутри, ослабило бы удавку, если уж нельзя одномоментно, в одночасье этого конструктора сюда поиметь.
Так просто настоящими адмиралами не становятся. Тут нужно сочетание мужества и детства. И расположение планет должно соответствовать. Венера должна быть в знаке Стрельца, а Марс – в знаке Полного Идиота.
Несколькими строчками ниже я вам про это расскажу.
Возьмем киноварь и добавим в нее сулемы, получившейся краской нарисуем следующую картину: трое друзей в звании капитанов второго ранга поступают в Питере в Академию имени выдающегося маршала Гречко. Трое друзей – командиры лодок, а для командиров особые условия поступления. Если все остальные до экзаменов пытаются вспомнить определение логарифма, то командирам атомных ракетоносцев это делать совершенно не обязательно.
За них думает Марс, направляющийся в тот редкий астрономический знак, о котором мы невзначай упомянули выше, и Венера, небезразличная к военному сословию.
Командиров подводных лодок на период сдачи экзаменов в Академию во избежание арифметического позора отправляют в дальний поход, придя из которого, они считаются уже поступившими в Академию, и только лишь надо в процессе учебы сдать те вступительные экзамены, ради несдачи коих вовремя и затевалась вся эта каша.
И вот они в Питере – все походы позади. Свобода! Равенство! Братство! Вот что должно быть начертано над входом в то место, где обучают командиров.
Можно еще добавить слово «бабы!», но только с разрешения Венеры. А? Что? Хорошо-хорошо, не будем добавлять.
Итак, раннее утро, зачисление произошло. На радостях куплены новенькие «Жигули», и на них со скоростью, близкой к предельной, они мчатся по пустому шоссе.
Какой командир не любит быстрой езды! Все любят. А как же!
Добавить! Добавить!!! Добавить!!!
И на полной скорости они врезаются в валун «баранья голова», выставленный великим скульптором – природой – на всеобщее обозрение на берегу очень дикого озера еще во времена Великого Природного Возрождения – в конце ледникового периода.
Его нельзя было не заметить – о бабах ни слова!
И они его заметили – бабах!
Все остались живы, потому что в друзьях у них Венера и Марс, чего нельзя сказать о «Жигулях» – от них ничего не осталось.
И это – то, что не осталось, надо срочно убрать, иначе милиция, дорожно-транспортное происшествие и отчисление из Академии.
Посовещавшись, друзья решили столкнуть все, что имеется, в озеро – нет машины, нет происшествия – для чего они вооружились жердями, выломанными здесь же в лесу, и начали упрямо бодать «Жигулевые» останки.
Выглядело это так: пять утра, тишь, лишь слышны удары о металл – это три капитана второго ранга в полном военно-морском облачении, с дрынами наперевес нападают на что-то уродливое. Со стороны это напоминает рыцарский турнир.
А потом они находят лямки, обвязывают ими урода и, впрягшись, долгое время, с рычаньем изображают картинку, взятую из «Родной речи».
В шесть утра у них снова начинается турнир. В шесть тридцать – тихое тягловое увядание, а в семь утра все уже стоят на четвереньках. Силы иссякли – о бабах ни слова.
И тут на дороге случается машина.
Она подъезжает, и что же видят наши измученные военноначальники? Из нее вылезает начальник кафедры той самой Академии имени того самого выдающегося маршала Гречко, куда они только что поступили.
Он следовал с дачи на работу.
И вот трое заслуженных капитанов второго ранга, построившись перед ним в одну шеренгу, немедленно превращаются в шалунов, затянувших на все лады свое пацанистое «дяденька, мы так больше не будем».
Но!
Все обошлось! Ведро корабельного шила, консервы, о бабах ни слова.
Обошлось! Потому что налицо и мужество, и детство.
Фу, блин!
А там и Венера с Марсом подсуетились и вступили в долгожданные астрологические знаки, и через пять лет – все одно к одному – все трое наших героев стали наконец настоящими адмиралами.
Мы поговорим о свиньях и 9 Мая. Вы меня спросите, как их можно соединить? Ничего. Соединим, как-нибудь, помолясь о грядущем.
Вот сначала скажите: что на флоте у нас самое лучшее? Я тут слышу, как кто-то в спину говорит: корабли. Ошибаетесь. Самое лучшее – свиноводческий комплекс под городом Мурманском.
Что-то с начала восьмидесятых его там организовали и сейчас же прислали в разведрадиоотряд, что под Североморском, за подписью командующего телеграмму засекреченной связью: «Просим сообщить потребность в свиньях».
А помощником по материально-техническому снабжению там был Зинченко – настоящий офицер, который на это не замедлил ответить такой же секретной телеграммой по той же связи: «Нам чужих свиней не надо. У нас своих навалом, можем поделиться!»
На том конце, видно, тоже люди оказались с пониманием и ровно 8 мая присылают: «Поделитесь! Срочно нужен хряк-производитель. Доставить немедленно!» – и подпись: «Командующий».
А в радиоотряде действительно было к тому времени очень неплохое подсобное хозяйство, потому что разводил там свиней мичман Панин, ветеран и герой Великой Отечественной, всю войну прошел – вся грудь при ходьбе от орденов звенит.
А помогала ему его собственная жена – она в хозяйственной части служила.
И командир ему говорит: «Делать нечего. Невзирая на праздник, срочно бери нашего лучшего производителя, садись на машину и вези его туда».
Мичман, как был во всем параде, грузит на машину хряка – и поехали.
А вокруг редкая теплынь, травка и весна, тишина и солнышко греет.
И на крутом повороте, когда машина притормозила, хряк, уставший пассивно наблюдать весну, встрепенулся и гораздо легче прима-балерины из балета «Жизель», выпрыгнул из открытого кузова, встряхнулся и пошел в зеленые дали.
Мичман выпрыгнул за ним. Это наваждение какое-то было. Молча. Ни звука. Чик – и все в светлом поле.
А машина уехала, никто потери не заметил.
И остался мичман, весь в парадных орденах, один на один с весной и хряком весом в триста килограмм.
Хорошо, что они хорошо знали друг друга, и выяснение отношений между двумя мужиками долго не продлилось. Мичман усовестил негодяя.
А потом он вырвал из кустов ольхи ветку, сделал из нее ошейник, надел на хряка, взял в руки еще одну ветку и, оглаживая это чудовище веткой по жопе, повел его на поводке в часть.
И тут их догоняет зам на «Волге».
А замом у них в те времена был наш старый знакомый Марданов через «а».
Я вам про него в рассказе «Вареный зам» рассказывал, и то, что он родился в 1942 году без чувства юмора, было очевидно – не до юмора в те времена было.
И вот видит Марданов, что заслуженный мичман, ветеран с медалями, ведет на поводке кабана.
Это его не удивило. Он остановился и спросил о том о сем, конечно же, но только так, чтоб разговор поддержать, потому что ехал он в часть как раз затем, чтоб таких вот героев, как этот мичман, которые до сих пор в строю, с Великой Победой поздравить.
– Поздравлю, – говорит он, – вас с Великой Победой!
Мичман и хряк развернулись в сторону зама, и один из них, как это и предписано уставом, извлек из себя радостный крик, столь приличный моменту.
Пошла парочка молчаливых секунд, и тут мичману приходит в голову то первое, что и должно было прийти:
– А разрешите нам с хряком к вам на заднее сиденье втиснуться?
Я же вам говорил, что наш Марданов родился без чувства юмора. И что он такое сказал мичману на это предложение, сказать можно, но будет ли это так же забавно, вот о чем я беспокоюсь.
В общем, Марданов уехал, а мичман с хряком остались грузовик дожидаться.
1993 год на дворе, конец «холодной войне», начало «дружеских визитов». В Норвегию, конечно.
Наш СКР с командующим Кольской флотилией на борту пошел в Норвегию. А командующий – веселый, хохочущий, цветущий, энергичный, большой – жизни в нем полно, и все это направляется в Тромсе.
Там их дожидается фрегат береговой охраны и норвежский командующий – суховатый, как с картинки, натовский адмирал.
Полночи отмечали конец «холодной войны», потом братание и переход на «ты».
А утром надо было на натовском вертолете летать. Над заливом, над фрегатом и над прочими кораблями, раскрашенными и чистыми.
Наш командующий с утра перед полетом от жажды неминучей пять кружек кофе в себя опрокинул, от удовольствия крякнул, но в воздухе его занемогло. Часа полтора летаем и общаемся с норвежцами через атташе, а я – рассказчик этого рассказа – рядом с командующим сижу, и ляжки наши соприкасаются, и через нее, через ляжку, я чувствую, как в нем растет напряжение.
